МОЙ КОМАНДИР

Рубрика в газете: Гипотезы и факты, № 2019 / 46, 12.12.2019, автор: Валерий ЕСИПОВ (г. ВОЛОГДА)

Вспоминая о 1930-х годах, Варлам Шаламов подчёркивал, что влияние Бориса Пастернака в этот период «переплеталось, сливалось с влиянием на меня поэта, с которым я только что познакомился, был увлечён его секретами очень сильно. Это был Иннокентий Анненский. Вот с этой любовью к Анненскому и Пастернаку я и уехал на Дальний Север».
Можно предполагать, что на Шаламова произвели огромное впечатление не только стихи И. Аненнского, но и его поэтическая судьба. Сознательно избравший путь непубличности и анонимности (большинство его стихов осталось в рукописях и было напечатано посмертно, а единственный прижизненный сборник «Тихие песни» (1904) был подписан псевдонимом «Ник. Т-о»), Анненский, как можно догадываться, представлял для Шаламова тот идеал «тайного» поэтического бытия, к которому он всегда стремился – и это стремление было усугублено лагерными обстоятельствами, во многом сформировавшими его кредо: «Оптимальное состояние человека – одиночество».

Есть основания полагать, что принцип Анненского: «Работаю исключительно для будущего», – серьёзно и глубоко повлиял на общий стиль жизни и творчества Шаламова с его преимущественной работой «в стол», и особенно – на избранный им способ поэтического существования в закрытой форме лирического дневника. Обо всём этом, вероятно, можно было бы только строить гипотезы, если бы в архиве Шаламова (1953 г., период работы фельдшером близ Оймякона) не обнаружилось удивительное стихотворение, посвящённое Анненскому. Наверное, самая красноречивая из его строк – «мой командир»…
Написанное «в вечных льдах», на полюсе холода, стихотворение о своём заветном поэтическом учителе пролежало в старых тетрадях Шаламова без движения почти двадцать лет, и лишь затем он решился предложить их в свой последний сборник «Точка кипения» (1977). Но равнодушной рукой редактора они были отклонены…

Валерий ЕСИПОВ

г. ВОЛОГДА

Публикация подготовлена на основе материалов полного академического издания стихотворений В.Шаламова в серии «Библиотека поэта», в данный момент находящегося в производстве.

* * *
                                                <И.> Анненскому

Прошептать бы, проплакать слова,
Их мечта хоть слепа, но жива.

От повадок незрячей мечты
Не спасёмся ни я, ни ты.

В наш сырой, в наш метельный май
Порыжелый мундир одевай,

Свой учительский старый мундир,
Мой покойник и мой командир.

Пусть меня обвинят в воровстве,
Кто не знает, что мы – в родстве,

Этих «в», этих «з», этих «эм»
И других незначительных тем.
Красоту вывожу на парад
И не жду никаких наград.

Я хочу мертвецу доказать,
Что его не померкли глаза.

Голубые эти следы
Завели меня в вечные льды.

От его улыбки живой
Каждый вечер я сам не свой.

И горит тот огонь голубой,
Увлекая меня за собой.
<1953>

Примечания
Автограф – РГАЛИ. Ф.2596. Оп.3. Ед.хр.8. Л. 52 об., карандашом на полях листа. В последней строке было: «И уводит меня за собой». Без посвящения переписано: Там же. Л. 45. Машинопись с загл. «Анненскому» – Оп. 2 . Ед. хр. 113. Л. 4 (стихи, предназначавшиеся для сборников «Московские облака» и «Точка кипения»), с разбивкой на двустишия, без строф 3, 5, 9, 10, с опечаткой в ст. 1: «Проплясать бы…». Печатается по автографу (Л. 52 об.) с разбивкой на двустишия. Отметим, что Шаламов в беловых вариантах своих ст‑ний неукоснительно соблюдал строфическое разбиение и отсутствие такового в автографе, скорее всего, объясняется спешкой.
«Свой учительский старый мундир» – И.Анненский преподавал в Царскосельской преподавал в Царскосельской гимназии, был её директором, затем служил окружным инспектором и ездил с проверками по близлежащим губерниям, включая Вологодскую (этот факт, отмечавшийся в авторских ремарках к ст‑ниям Анненского, очевидно, был известен Шаламову, что служило дополнительным стимулом чувства «родства» с поэтом). Этих «в», этих «з», этих «эм» – цитата из ст‑ния Анненского «Невозможно»(1907): «Но лишь в белом венце хризантем, / Перед первой угрозой забвенья, / Этих ве, этих зе, этих эм / Различить я сумел дуновенья». В широком смысле, имеются в виду чередования согласных, которые взял на вооружение Шаламов, впоследствии оформив их в стиховедческую теорию (см. «Звуковой повтор – поиск смысла» – В.Шаламов. Соч. в 7 т. Т. 7. С. 261). Голубые эти следы / Завели меня в вечные льды. – Возможно, как и в начале ст‑ния, где варьируется мотив «мечты», ассоциации Шаламова связаны со строкой «Мечта весны, когда-то голубая» из ст -ния Анненского «Ледяная тюрьма» (опубликовано в сб. «Кипарисовый ларец», 1910). Нельзя не заметить, что метафорическая «ледяная тюрьма» Анненского для Шаламова на Колыме однажды стала жестокой явью. Ср: «…Ледяной карцер был карцером, вырубленным в скале, в вечной мерзлоте, стены его были деревянные, самые обыкновенные лиственничные брёвна. Посередине стояла обыкновенная печь, на которую давали два килограмма дров на сутки по карцерной норме, а также кружку воды и суп через день. Но больше нескольких часов никто этого карцера не выдерживал ни зимой, ни летом. Я простоял в этом карцере несколько часов с вечерней поверки до утреннего развода, не имея возможности и повернуться: кругом был лёд и на полу тоже лёд. Говорили, что все, кто прошёл через этот карцер, получили воспаление лёгких. Я – не получил…» (В.Шаламов. Воспоминания. Гл. «Спокойный» – ВШ7. Т. 4. С. 522–523).