Нина АЛЕКСАНДРОВА: ПОСТУПЛЕНИЕ В ЛИТИНСТИТУТ – БЕЗУМНАЯ ЛОТЕРЕЯ
Рубрика в газете: Молодая поросль, № 2018 / 39, 26.10.2018, автор: Юрий ТАТАРЕНКО (Новосибирск)
Нина Андреевна Александрова – поэтесса, литературный критик, куратор культурных проектов. Родилась в 1989 году в Челябинске. Училась на филфаке УрГУ. Автор поэтических книг «Небесное погребение», «Нора», «Новые стихи». Публиковалась в журналах «Нева», «Новая Юность», «Урал», «Знамя», «Плавучий мост» и др. Победитель Волошинского конкурса, лауреат литературных премий имени Бажова, имени Бродского. Стипендиат Министерства культуры РФ. А ныне… студентка Литературного института имени Горького.
О том, как проходит адаптация молодого, но уже заявившего о себе поэта в столице и что может дать ему Литинститут – материал нашего корреспондента.
– Для чего нужен Литинститут?
– Для меня учёба в Лите – это погружение в литпространство. Которое связано не столько с мэтрами и практиками, ими заданными, сколько с молодёжной тусовкой – непрекращающейся. В общем, это то самое место, где людей активно «пинают» на предмет того, чтобы они публиковались и участвовали в литературных фестивалях.
– Не маловато ли одного спецвуза на всю Россию?
– Как раз сегодня говорили об этом с Алисой Ганиевой. На самом деле, Лит – это очень странное реликтовое заведение. С одной стороны, это такой «недофилфак». С другой – очевидно, что он про какие-то писательские практики. Сейчас есть немало гораздо более актуальных медиа и писательских школ. К примеру, магистратура «Писательское мастерство» во ВШЭ или «Школа вовлечённого искусства» в Санкт-Петербурге.
– Лит культивирует свою реликтовость?
– Я бы сказала так: у него основательный бэкграунд. Временами возникает ощущение вечного 1935 года. И он мало имеет отношения к реальности в каких-то вопросах, это правда.
– Вас это раздражает или, наоборот, заводит?
– Я к этому отношусь с большим терпением.
– Говорят, что на актёра нельзя научить – можно научиться. А на писателя?
– Конечно же, писать можно научить. Понятно, есть то, что нельзя привить – талант, дар, вот это всё. Но здесь могут научить делать качественные тексты.
– А что вам успел дать Литинститут на первом году обучения?
– Поступление сюда рассматривала как возможность переехать в Москву с наименьшими потерями. Сегодня мне не нужно работать на фултайме, снимать жильё и так далее. Немаловажный момент: в Лите – бесплатная столовая. Это что касается бытовых вещей.
А ещё здесь все, не переставая, говорят о литературе – ежедневно и круглосуточно. Вокруг тебя – все писатели: в столовой, в общаге, на парах…
Люблю разборы текстов – когда учимся видеть, какие приёмы работают, какие нет – это очень интересно и полезно. Раздражает то, что определённое количество людей приходят учиться сюда по каким-то странным, не творческим причинам.
– Что труднее – поступить в Литинститут или учиться в нём?
– Поступить сюда было не трудно. Учиться тоже. В этом году была очень странная ситуация. Если раньше твои тексты попадали к определённому мастеру и тот принимал решение, то сейчас ты просто высылаешь подборку в приёмную комиссию. Кто их прочтёт и какие у него критерии отбора в этом году – неизвестно. Часто эти критерии далеко не на качестве текстов завязаны. Нарвёшься на того, кто, скажем, не приемлет верлибры – и ты в пролёте. Поэтому всё это – безумная невероятная лотерея. Так что, если хотите поступить сюда, – подавайте материалы на максимально возможное количество направлений.
Я, к примеру, со всеми своими регалиями, поступила не на поэзию. За стихи мне поставили 20 баллов – это вдвое ниже проходного балла. Прогорела на честности – отправила актуальные тексты, отправила бы старую силлабо-тонику – прошла бы, но гордость не позволила. В итоге поступила на критику с 90 баллами за подборку критических статей, которые были откровенно начального уровня. Написала про книги Лиды Юсуповой, Лёши Кудрякова, Влада Семенцула, издательство Руслана Комадея…
Учусь в семинаре Евгения Юрьевича Сидорова, бывшего министра культуры. Он очень няшный. Сразу после поступления понимаешь, что всё тлен – и направление, на которое поступал, не играет никакой роли, здесь можно циркулировать по семинарам разных направлений и мастеров.
– Большая группа у вас?
– Как таковых групп здесь нет, лит – очень камерный вуз, весь курс 100 человек (от курса к курсу народу становится всё меньше, заканчивает очку процентов 40). В творческом семинаре нас 35 человек – но это пять курсов плюс несколько заочников. Фактически на занятия ходит человек 10.
– Обсуждения проходят по гамбургскому счёту, я так понимаю. Как это сказывается на личных отношениях?
– Здесь система странноватая. С одной стороны, Евгений Юрьевич – совершенно потрясающий человек. Он не гнобит своих студентов, принимает такими, какие они есть. Кто пишет – тот и так пишет, кто не пишет – чего их шевелить, это бесполезно. У нас регулярно выступают на семинарах 3–4 человека. В том числе и я.
Очень люблю ходить на семинар по современной литературе Болычева. Именно у Игоря Ивановича открыла для себя раннюю прозу Лимонова. Никогда не читала его «Подростка Савенко». Это потрясающий текст.
– Кто из гостей к вам приходил?
– К нашему мастеру периодически приходят по делам разные замечательные люди, и он их приглашает пообщаться с нами. К примеру, у нас выступали редактор журнала «Кольцо А» Татьяна Кузовлева, главред «Октября» Ирина Барметова. Говорили о литпроцессе. Вот, Алиса Ганиева недавно приходила.
– Лимонова не звали к себе?
– А он же выступал уже в Лите – в 90-х. Говорят, народ висел на люстрах…
– А вы бы на встречу с кем созвали бы всех друзей?
– С Лидой Юсуповой. Думаю, всем было бы очень интересно пообщаться с ней. А вот, скажем, на Прилепина и сама бы не пошла, и не позвала бы никого. Не люблю ультраправых. И пишет он не самые сильные стихи и прозу.
Сильная вещь – это «Памяти памяти» Марии Степановой. Очень понравились «Зулейха открывает глаза» Яхиной и «Петровы в гриппе и вокруг него» Сальникова. Ольга Славникова – прекрасный писатель.
– Вопрос студенту-критику: кто для вас авторитеты среди критиков?
– (после паузы) Шайтанов, вестимо. Хотя он бывает нетерпимым к каким-то вещам. Нравится публицистика Галины Юзефович. Мне кажется, о книгах нужно писать как раз подобным образом.
– Ощущаете легендарность литинститутского общежития?
– О да. Это очень старое здание 50-х, где примерно всё с той поры и сохранилось. Стихи на подоконниках, рисунки на стенах. Непременная составляющая общажной жизни – одолжиться макаронами, дать почитать свежий «Транслит», зайти к другу поесть картошки и обсудить свеженаписанную им оперу про Лакана, пить чаёк в 4 утра и обсуждать ассонансную рифму как феномен.
В общаге очень тихо: пиши не хочу. Однажды вернулись с однокурсником в полпятого утра – с литературных посиделок. Заходим поесть шавуху в комнату для занятий, чтобы не будить соседей, – и видим там пару человек, пишущих всю ночь…
– На что ещё хватает времени, кроме учёбы?
– Работаю, тусуюсь, пишу, налаживаю социальные связи. Недавно писала про верлибры у Самойлова.
– Давно знакомы с его творчеством?
– Нашей учительницей по русскому языку и литературе была дивная бабушка лет 80 со всеми возможными профдеформациями. После нашего с ней очередного разговора о поэзии она вдруг подарила мне томик Самойлова. Чёрный. 60-х годов. Я прочла и меня торкнуло. Самойлов стал любимым поэтом моего отрочества.
– Честно сказать, не нахожу самойловских отголосков в вашем творчестве…
– А их там и нет. На одном из последних семинаров мы говорили о фронтовых поэтах. В частности, о Самойлове. Помня былую нежность к нему, раскрыла стихи… и поняла, что это всё не то. Слишком пафосно, слишком ненастояще. Хотя его «Поэт и старожил» мне до сих пор нравится, там потрясающий финал.
– Стало быть, вас не трогают ни Гудзенко, ни Кульчицкий, ни Наровчатов, ни Симонов?
– Из плеяды поэтов-фронтовиков отметила бы Яна Сатуновского.
– Кто вхож в ваше ближайшее поэтическое окружение?
– Столичный поэтический мир не просто разобщён, а очень разобщён. По сути это много маленьких поэтических закоулков со своим уставом каждый. Это особенно заметно, когда ты приезжаешь откуда-нибудь с Урала. Там поэтов не очень много и все более-менее нежно любят друг друга. А для Москвы совершенно нормальна риторика: «Я с этим человеком с**ть не сяду!» или: «Ты был на фестивале моего врага – не видать тебе публикации в моём журнале!»
Я хожу в ту сторону, где Дмитрий Кузьмин, Галина Рымбу, Оксана Васякина, Лида Юсупова, Женя Суслова, Ростислав Амелин, Кирилл Медведев, Мария Галина, Линор Горалик, Геннадий Каневский. Левая и либеральная поэтическая тусовка. Но это по большому счёту костяк того, что сейчас происходит в нашей литературе. А ещё меня привлекает всё, что связано с журналами «Воздух», «Транслит» и «Носорог».
Вообще, мне иногда кажется, что в Москве живёт всего человек триста. Остальные – инопланетные киборги. Иначе как объяснить, что можно ходить пять дней на мероприятия – литературные и не очень – и встречать там одних и тех же людей? Или знакомишься с кем-то – и тут же выясняется, что у вас все друзья – общие…
– Вы переехали из одного мегаполиса в другой – насколько легко прошла адаптация?
– Первые полгода было очень тяжело. Прежде всего – психологически. Была лишена эмоциональной поддержки, вырвана из всех привычных кругов. Всё это предстояло здесь обрести заново. Плюс надо было разруливать проблемы в личной жизни. А ещё это всё было отвратительной московской зимой. Но сейчас о возвращении на Урал даже не задумываюсь.
Москва – охренительно комфортный для жизни город! Это выражается прежде всего во всяких мелочах. Здесь можно пользоваться сетью городских велосипедов. За смешные деньги: 1200 рублей за пять месяцев безлимитного проката. Тут красивейшие набережные и парки. Они оснащены дивными лежанками и скамьями. Можно в центре Москвы прилечь на хипстерский шезлонг. Поражает и то, что в столице записывают на приём к врачу и дико извиняются, что только на завтра, а не на ближайшие 15 минут. А дома попадала к специалисту в лучшем случае через две недели…
Честно сказать, в столице мне очень не хватает леса, гор и большой воды. Зато здесь весьма прикольные трущобы на Китай-городе или в Басманном районе.
– Интересно, кем работают поэты – на примере Нины Александровой?
– Я IP-шница. Занимаюсь занудными вещами на стыке программирования и маркетинга. На удалёнке. С литературной деятельностью это нормально сочетается. Отчуждённый труд – это то, что ты умеешь, чтобы зарабатывать деньги.
Была бы моя воля – не занималась бы этим. Практики должны приносить радость. Хорошие практики – написание стихов и статей, редактура, организация фестивалей. Но пока я делаю это всё бесплатно (улыбается).
Жить писательским трудом малореально. Гонорары за книги – смешные. Несколько лет назад одна моя подруга, писательница, рассказывала, что за публикацию книги рассказов с продажей авторских прав в одном из двух крупнейших издательств России, получила 120 тысяч рублей.
– А вас какой бы гонорар устроил?
– (после паузы) Меня бы устроила система безусловного базового дохода для всех жителей государства – как в некоторых скандинавских странах. Я занимаюсь литературой – тем, что мало востребовано в капиталистическом мире. Но жизненная ценность важнее меновой стоимости, поэтому что-нибудь обязательно придумаю.
Беседовал Юрий ТАТАРЕНКО
Молодо, зелено… яблоко, типа ранет. Но почему послевкусие от интервью, словно таки падалицы отведал?..
Потому что ты аноним, у анонима всегда гнильца во рту.
“Как раз сегодня говорили об этом с Алисой Ганиевой…”
А кто такая Алиса Ганиева?
Нину-то Александрову вся читающая Россия знает, а вот кто такая Алиса Ганиева?
Где можно найти ее книги? Как с ней познакомиться? Может, она даст редакции хоть крохотное интервью?
Прям заинтриговала Нина Александрова!
В Литинституте каждый руководитель семинара сам отбирает себе студентов из всей массы авторов присланных на конкурс рукописей. Каждый мастер имеет своё понятие о творчестве, талантливости, возможностях автора, и не при чем тут силлабо-тоника или верлибр или ещё что. В Литинституте есть преподаватели на всякое направление, и если, допустим, преподаватель Р. читает выделенные ему рукописи абитуриентов и отбирает из них себе студентов в семинар по своему вкусу, то оставшиеся рукописи он отдает другому и если видит, что кто-то будет подходящим для Н., А. или С., то укажет им на них, а те ему из своих пачек дадут тех, которые ему, по их мнению, подойдут. Это грубый расклад в моем об’яснении, но приблизительно это так. Дело в том, что настоящих талантов мало, а семинар набрать нужно, это их работа и заработок. Можно или нет научить писать стихи и как мастер организует работу семинара – тема особая. Говорить о том, что Литинститут это “недофилфак” я бы не стал, потому что, как говорится, кто что ищет. Мне говорили, что в своё время на семинары Ю.С. по Достоевскому приходила вся Москва, а на занятия Э.Б. по Блаватской я сам ходил, и там сидели доктора наук, потому что то это был единственный человек, кто ее действительно прочитал полностью и понимает, а не ругает без понятия.
Когда вижу в газете или журнале незнакомое поэтическое имя или интервью, как в данном случае, всегда пытаюсь получить собственное впечатление. Результаты обычно любопытные. Девушка (она 1989 года рождения) пишет: “с моими регалиями” не поступила на поэзию. Посмотрела “регалии” – что за конкурсы и кто там были участники. Прочитала стихотворные подборки в “Журнальном зале” в упомянутых журналах. Порадовалаь за стипендию – от Министерства культуры Свердловской области, узнала, что в области есть свое министерство культуры. И времени ушло немного, и мнение – свое.
То же самое чувство. Сдаётся мне, что и мы были такими же самонадеянными гадёнышами, когда только начинали учиться в Лите.
Сама идея Литинститута – безумна.
Единственные в мире – русские советские, верящие, что писательству может научить препод.
Глупо думать, что начинающий писатель уже сам знает, как писать и ничему не должен учиться. Это только начинающие думают, а что они выдающиеся, а в среде себе подобных, они быстро сбрасывают с себя спесь. В консерватории начинающий композитор тоже не должен учиться? А художник так ли уж обойдется без обучения под руководством мастера? Зачем учиться актерам, певцам? В Литературный институт поступают уже люди пишущие, они ищут свой путь, свою манеру, свой почерк. Мастер – руководитель семинара – может многое подсказать. “Писательству” научить как раз можно, тут и “препод” подойдёт. Мастер не станет учить студента писать – тот уже пишет. Но он может рассказать ему о некоторых тайнах и нюансах творчества, указать на сильные и слабые стороны работ студента, дать совет по овладению композицией, точной рифмой и тп. Он может расширить кругозор студента. Показать, как надо работать над произведением. Я сам видел, как из неумелого стихотворения, в котором чувствовалась мысль, мастер делал если не шедевр, то показывал, как выразить мысль и выделить ее. И стихотворение начинало звучать. Наличие в стране специального учебного заведения, где готовят литературных работников, это не безумие, а большое достижение.