О гениях и известных личностях

Рубрика в газете: Дебют, № 2022 / 25, 01.07.2022, автор: Дмитрий КРИВЕНКОВ (г. Воронеж)

НАГРАДА

 

–                 Итак, дамы и господа, писатели и писательницы всего мира, – начал конферансье, поднимая конверт с блюдца. Зал замер в ожидании. – Главную престижную литературную премию получает… получает… кто же это? – обратился он к красотке-соведущей.

–                 Даже не смею и предположить, – кокетливо ответила она.

Барабанная дробь. Фанфары. Прожектора. Фары.

–                 … и приз получает… Еврипид!

Овации разнеслись по залу, заиграла торжественная музыка. Грек, поправив тунику, поднялся на сцену. Шекспир от злости перегрыз перо. Кафка обернулся сороконожкой и быстро удалился из зала. Набоков от волнения съел всех своих бабочек. Толстой утонул в своей седой бороде. Хемингуэй достал ружье и прошептал: «Я на минутку, господа, не расходитесь».

–                 Господин Еврипид, что вы чувствовали, когда писали свою «Медею»?

–                 – Знаете, мой дорогой друг, я писал это гениальное произведение для своих. Ну, понимаете, для чтения в узком кругу, а теперь я получаю главный приз в своей жизни!

–                 И каково это – быть лучшим писателем всех времен и народов?

–                 Я не знаю, такой писатель, по-моему, еще не родился.

–                 Как это? Как? – возмущался пьяный Бегбедер, пока Оруэлл и Хаксли проверяли сидения на наличие тоталитарных сил.

–                 Как же он выглядит, этот Еврипид? – спросил некий Гомер.

В зал вернулся Хемингуэй и произнес: «Я стрелял, но промахнулся».

–                 Это моя фраза, сволочь! – рявкнул кучерявый мулат Дюма и набросился на американца.

Марк Твен кричал: «Эрни, я же тебе говорил, застрелись и все! Не подводи народ!»

–                 Соблюдайте авторские отчисления, господа! – воскликнул Шекспир.

–                 Бейте! Бейте во имя литературы!

–                 Кудри! Оставьте в покое кудри! – молили Пушкин и Байрон.

–                 Господа, тише, тише, вы слишком громко говорите, – успокаивал конферансье.

Внезапно вбежала охрана и всех вывела из зала.

Зал опустел, только повисший на огромной, мерно покачивающейся из стороны в сторону хрустальной люстре Еврипид подумал про себя: «Это они еще гонорар мой не видели».

 

МАРК ТВЕН, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!

 

–                Сэм!

Нет ответа.

– Сэмюэль!

Нет ответа.

– Марк!

Нет ответа.

–                Куда же подевался этот старый идиот?

Мисс Клеменс, супруга писателя Марка Твена, искала его в доме: то в кабинете, где он обычно отдыхал, то в бильярдной, где он обычно работал. Но в доме его не было. Оливия вышла в сад и увидела, как ее муж потягивает трубку, лежа на ветке дуба.

–                Ты чего туда залез? – спросила жена. – Да и дымишь, как паровоз! Вот-вот пастор с супругой придет.

Писатель молчал и потягивал трубку, словно не замечал жены. Потом он посмотрел сверху на Оливию и уловил ее сверлящий взгляд.

–                Что будет пить пастор? – спросил писатель.

–                Что пастор будет пить – не знаю, а мы с Мэри будем пить чай.

–                Главное, чтобы на столе был виски. И никакой крови Христовой.

–                Сэм, ты невыносим! – буркнула жена и ушла в дом.

Рядом бродил кот, и писатель у него спросил:

–                Кот, а знаешь, в чем смысл жизни?

Кот демонстративно начал вылизывать лапы и бубенцы.

–                А я, дурак, каких-то смыслов ищу…

–                Мистер Твен? – послышалось внизу. Это был пастор Джонсон.

–                Быстро.

–                Что «быстро»? – спросил пастор.

–                Быстро сегодня церковь вмешалась в мое сознание.

–                Мистер Твен, ради всего святого, спускайтесь. Будьте аккуратны.

Писатель спустился с дерева. Снял пиджак с гвоздя, вбитого крючком в ствол. Постучал трубкой об ветку, а пепел по легкому ветерку развеялся над котом. Под душераздирающий кошачий визг пастор спросил:

–                Как ваши литературные успехи?

–                Невыносимо, как июльское солнце, – закурил он вновь трубку.

–                Это как? – недоумевал пастор.

–                С утра ничего, но к обеду хочется спрятаться.

Усевшись за стол, гости и хозяева разговорились.

–                У Сэмми скоро выйдет новый рассказ, сколько в него он сил вложил.

–                А как называется? Опять про мальчишек?

Писатель допил виски.

–                Дневник Адама.

Пастор поперхнулся чаем.

–                Что? – возмутился клирик. – И за него тоже?

–                А почему бы и нет. У нас страна вседозволенная.

–                Свободная, Сэм, – поправила мисс Клеменс.

–                А это значит, дорогой Микки, – обратился писатель к пастору. – в этой свободной до вседозволенности стране я пишу о том, что думаю!

–                Мистер Твен, это кощунственно! – сказала супруга пастора.

–                Кощунство писать дневник от лица первого человека на планете? Вздор! Это же не дневник Христа, Моисея или, на худой конец, Линкольна! Это просто фантазия.

–                Которая может вам дорого обойтись! – строго ответил пастор. – Удивлен, что в издательстве приняли рукопись.

–                Вы удивлены тем, что вседозволенные издательства печатают вседозволенного автора в свободной до вседозволенности стране? Да вы просто замечательный человек! – подтрунил писатель.

Супруга пастора шепнула мисс Клеменс:

–                Я теперь прекрасно понимаю, почему ты одна ходишь в церковь. Он же черт. Оливия стыдливо отхлебнула чай.

 

–                Оливия, отличный пирог! – сменил тему пастор. – Ты отличная христианская хозяйка.

Мисс Клменс вышла из-за стола и стремительно направилась из столовой.

–                Не расходитесь, – попросил писатель и вышел следом.

–                Почему они вместе? Как она терпит этого дьявола? – спросила Мэри.

–                Как не иронично звучало, но с божьей помощью, – ответил супруг. – Помолимся.

Мисс Клеменс рыдала в спальне. Марк Твен сел в кресло и наблюдал за женой.

–                Почему? Почему я должна тебя терпеть? Великий Марк Твен: безбожник, пьяница, сатирик… Тьфу! А я? Просто мисс Клеменс! Даже в одном доме мы разлучены!

Писатель присел на край кровати.

–                Потому что ты та, кто меня создает, кто сдерживает мое безумие. Я испортил тебе жизнь, а ты мне ее подарила. Я не могу расплатиться, потому что вся моя работа, писанина и лекции не стоят и цента по сравнению с твоей подаренной жизнью, Оливия. Помнишь, как я, нищий журналист, добивался твоей руки. А твой отец был против. Но я добился своего, и ты – мое спасение. – Сэм, – тихо произнесла Оливия.

–                Да?

–                Обними меня.

Писатель обнял и поцеловал супругу.

–                Моя плата – вразумление этого безумного мира. А ты меня вразумляешь.

–                И буду? – спросила она.

–                И будешь. Пройдут года, мир измениться, а люди нет. И будет на другом конце планеты одинокий писатель ждать такую, как ты.

–                Какой же ты безумный и красноречивый зануда.

Марк Твен улыбнулся.

–                А знаешь, пастор был прав в одном.

–                В чем?

–                Ты прекрасно готовишь.

–                Как же я тебя люблю, Марк Твен.

–                И я тебя. Пошли к гостям.

Вышли. Пастор с женой видимо подслушивали разговор. Священник хитро улыбался.

–                Все хорошо? – игриво спросил он.

–                Хорошо, – вытирая слезы, сказала Оливия.

–                Мистер Твен, у вас хорошая жена. Может, вы все-таки заберете рукопись от греха подальше? Не хулите бога.

–                Да я его и не хулил. Нет ничего хуже, чем слепые прислужники любой религии.

Оливия ударила писателя локтем в бок.

–                Но! Господин пастор, я пребываю в настолько восхитительном настроении, что схожу в церковь. И буду сидеть. Напротив. Вас. И. Смотреть. Прямо. В глаза.

Пастору стало некомфортно от слов писателя. Священник и осознать не мог, что главный безбожник Америки будет сидеть перед ним в одном зале, словно дьявол, и смущать. – Ведь всякая религия хороша, пока она в себе несет еще и любовь, – сказал писатель.

 

ЛЕНИН И МУМИИ

 

Вождь Владимир Ильич Ленин внушал египетским мумиям идеи мировой пролетарской революции.

–                Товаищи     усопшие!    Габоче-кгестьнская геволюция свегшилась! Восьмичасовой габочий день дан! Пятидневка тоже! Люди стали меньше ныть и голодать! Идея гастет как на дгожжах! Бессмегная идея максизма-ленинизма бегет глобальные масштабы! Сейчас идеи кгепнут, гефогмигуются, ушедши в тень! Но ского будет снова иначе! Мое мумифицигованное тело делает меня бессмегтным, как и вас, товаищи усопшие!

–                Уяяя! – кричали мумии.

Ленин торжественно вскочил на саркофаг фараона.

–                Фганцузские лозунги гавенства и бгатства распространим и на усопший мир! Никаких богов, никаких сословий, все говны перед пгизгаком коммунизма!

–                Уяяя!          –        кричали      мумии.

–                Никакой ни Тот, ни этот не будут указывать вам что делать!

–                Уяяя!

–                Ваши          пигамиды   –        это     светочь завтгашнего дня!

–                Уяяя!

–                Миг живых и мегтвых объединятся воедино!

–                Уяя… Что? – возмутились мумии.

–                Как что? Мы нагушим законы мигоздания!

Мумии зашептались.

–                Знаете,        Владимир   Ильич.        Это    лишнее.

Ильич усмехнулся.

–                Миг в ваших бальзамигованных уках!

–                Нет, не ради этого мы умирали, строили пирамиды, чтобы вот так ниспуститься до мира живых. Мы отказываемся!

–                Ну и дуаки! – плюнул Ленин и закрыл за собой крышку саркофага.

 

НОВАЯ ЖИЗНЬ САНЧО ПАНСА

 

Барон Мюнхгаузен сидел у костра с доном Кихотом и его оруженосцем Санчо Панса и повествовал о своих приключениях. Над костром грелся котел, старый испанец охотно слушал немца, а оруженосец следил за костром. 

–              … и я на Луне говорю этим аборигенам. 

–              Это    те,      трехрукие? –        перебил      дон    Кихот. 

Барон кивнул. 

–              Трехруких людей не бывает, – фыркнул Санчо Панса. 

–              … и я им говорю, что приплыву к ним вновь и привезу крокодильи крылья! 

–              И       вы     им     их      привезли? 

Барон Мюнхгаузен отхлебнул морковный кофе, вытер усы и грустно покачал головой. 

–              Вы не смогли найти крокодила? – ехидно спросил оружейник. 

–              Если бы! – возразил барон. – Крокодилы как водились в долине орущих камней, так и водятся. Беруши в уши и пошел, пока они спят. 

–              Милорд, вам пудрят голову, – нашептывал Санчо. 

–              Санчо, будь проще. Мне интересны его рассказы. И что дальше? 

–              Так я обещал приплыть, – продолжил Мюнхгаузен. – А до этого на ядре летел. А это же ведь разные процессы: лететь и плыть. Это сравнимо, сравнимо, – искал он слова. 

–              Сравнимо с правдой и ложью, – ворчал оруженосец. 

–              Именно! С языка снял! Великолепный у Вас, милорд, оруженосец! 

Дон Кихот смиренно улыбнулся. Оруженосец налил себе супа и начал жадно есть. 

–              А другой дороги я ведь не знаю. Так и не нашел, когда приплыл. 

–              А на чем плыл?– спросил рыцарь. 

–              Конечно на фрегате! 

–              А что за фрегат? – спросил Панса. 

–              О, что ни не есть передовой! – с гордостью ответил барон. – Фрегат с мужскими семенниками.

–               – Это как? – возмутился даже дон Кихот. 

–              Как у быка! – крепко сжал кулак барон. – Если поток теплый – плывет ровно и спокойно. А если холодно, то все семенники сжимаются, набранное тепло расходуется, и фрегат быстрее плывет. 

–              Милорд, он несет чушь. Не верьте ему. 

–              Чушь? – громко переспросил дон Кихот. – Да, чушь. Вот как звали тех лунатиков, которые нам попались на пути? Они говорили одно слово: “чушь-чушь, чушь-чушь”. И у тебя также. Вообще, что дано головой не может быть чуждо природой. Даже лунатики, даже фрегат, даже мы все. Это естественно. 

Санчо Панса закатил глаза. А старый рыцарь, словно ребенок, не отводил глаз с восхищенного барона. 

–              И Вы сильно расстроились, что их так и не встретили? – перевел тему дон Кихот. 

–              Разумеется. Но это не был повод унывать. Да что я о себе и о себе. Вот вы, старый рыцарь, милорд, расскажите о своих подвигах. Как ваша война с великанами? 

Рыцарь засмущался и отхлебнул морковный кофе. 

–              С мельницами дрался старый дурак! – сорвался Панса. – Не сидится ему в поместье! Мадрид со смеху с его маразматических путешествий падает. Не сидится старому пердуну в винном погребе!

Ему, видишь ли, жизнь во всей красе подавай! 

–              Реальной жизни, Санчо, – перебил рыцарь. 

–              И ее тоже! Все приключения на седалище ищете. 

–              Восьмипалого кролика хотите? Хорошо с рагу пойдет, – отвлеченно сказал барон. 

–              А-а-а! – заорал оруженосец. – Идиоты! Кретины! Что вы с жизнью делаете! Будьте хоть каплю реалистами! 

Тишина окутала собеседников. Кролик выскочил из лап барона Мюнхгаузена и убежал вдаль. Дон Кихот нарушил мудрость тишины. 

–              Что значит “реалистами”, Панса? Вот так мы и живем, каждый своей реальной жизнью. 

–              А я живу вашей! – закричал оруженосец. 

–              Так не живи, – сказал барон. – Иди своей дорогой. 

–              Но он пропадет! – возмутился Панса. 

–              Санчо, пропадаешь ты. 

–              Но… 

–              Отныне никаких “но”, Санчо, – сурово произнес дон. – Отныне ты – не мой оруженосец. Прощай. 

Санчо Панса, сперва, с горечью, но потом с облегчением двинулся в путь. Зажил в Мадриде и в каждое полнолуние видел, как барон и милорд скакали на восьмипалых кроликах по небу. 

Свободный Панса – ненужный Санчо, – с горечью осознал неоруженосец. И оставшуюся жизнь с жадностью следил за чудаками. Но однажды на рынке встретив ослика, а на нем скачущего чудака с ведром на голове. Тот кричал, что он собирается в поход на великанов. Жители смеялись, а Санчо напросился в оруженосцы и ведал новому рыцарю, как ловить крылатых крокодилов в долине орущих камней, как долететь до Луны, а потом за ней доплыть и как, в конце концов, победить великанов.

Досье ЛР
Дмитрий КРИВЕНКОВ родился в 1994 году в г. Воронеже. Учился в Воронежском государственном университете на филологическом факультете. Работал в театральной сфере администратором и организатором, а также менеджером на радиостанции. Рассказы печатались в сборниках “Русское слово” от Роспатриотцентра и “Тонкий баланс” от издательства “Дикси-пресс”. На данный момент продолжает концертную деятельность и ведёт видеоблог с актёрами дубляжа “Миктор”.

Один комментарий на «“О гениях и известных личностях”»

  1. Об известных персонажах напишут к.ф.н. и д.ф.н.
    Не надо отбирать у них хлеб! Пиши о себе и своих
    друзьях-приятелях и знакомых! А если нечего
    писать, молчи, жди появления сюжетов!

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.