Пока не сорвали печать до конца…
Рубрика в газете: Поэтический альбом, № 2024 / 5, 10.02.2024, автор: Дмитрий ГРИГОРЬЕВ (г. Санкт-Петербург)

* * *
Где раньше были деревья,
теперь зеленеют поля,
на месте сгоревшей деревни
лучше родит земля,
гранитные крепкие скалы
становятся пляжным песком…
– Смерть, где твоё жало,
не подавись куском…
ЗИМА ВЕРНУЛАСЬ
Мы так долго говорили
о полярных садах,
что стало холодно в доме
и солнце покрылось
иглами льда.
Ледяной цветок
вырос в бетонном кольце,
в пулемётном гнезде
времён Второй мировой,
прозрачный цветок
непонятно какого калибра,
имя ему – Амбразура,
в его лепестках
призрачные солдаты
готовят оружие к бою,
но когда придёт время огня,
они станут водой
на новой земле,
где мой друг полярник
прижимает края палатки
глыбами льда,
он делает люстры
из ледяных торосов,
свет его фонаря
в их прозрачных телах
разбегается и застывает –
холодный и острый,
мой друг греет руки
в тёмной глубине
меховой куртки,
он выходит на лёд,
смотрит на всполохи
северного сияния –
свет своего фонаря
в ледяной люстре,
он поёт о полярных садах,
и белые медведи –
большие снежные комья
сидят рядом,
задрав морды к небу.
РАССКАЗЫВАЕТ МЕЛЬНИК
Здесь, на краю земли, всегда ветер,
редко увидишь гостя издалека,
в основном местные фермеры с деревянными руками:
всё натуральное – рожь да пшеница, добрая мука,
ты ведь пробовал хлеб из нашей пекарни?
Впрочем, какая разница, что перемалывают жернова –
хоть зерно, хоть твои слова…
Вчера, например, какие-то странные люди в широких шляпах
привезли целый воз осенних кленовых листьев,
такие лёгкие листья, что вышло совсем немного
жёлтой муки, красной муки, но какой стоял запах –
я плакал, рассыпая цветную осень
в пластиковые чёрные мешки.
Как-то ещё приезжал странный тип в восточном халате
на грузовике, полном костей, белых, выгоревших на солнце…
Впрочем, какая разница, что перемалывают жернова,
ведь они способны дробить даже алмазы,
а тут – костяная мука, зачем ему столько,
говорит, что делает клей – переплетать Книгу Жизни,
большая, должно быть, книга, я сам не видел.
Впрочем, какая разница, ведь мука, не мука,
главное – молоть с радостью,
посмотри, как легка моя мука,
легче праха надежд, которые ты лелеял,
пока до меня добирался, но его ветер развеял,
он и тебя унесёт, это наверняка.
МАЗУРСКИЕ ТРОПЫ
Дорогая – от слова дорога,
прямо по-польски – просто,
мы станем одного роста,
если подождать немного…
Я буду играть на тетиве лука,
ты – танцевать посреди луга,
а потом улетим стрелами,
оставив лишь тень звука
собакам, идущим по следу,
что однажды родят щенят –
они будут теплее огня…
Но кому интересно это?
* * *
Укрывшись шинелью, он спит на кровати
в холодном подвале пустого дворца,
в каморке без окон под серой шинелью
на ржавой кровати он спит как дитя,
на спинке, покрытой чешуйками хрома,
сидит птица Сирин – глаза из свинца,
но сны господина выходят из дома
и отправляют в столицу гонца,
и лучше не знать, что в секретном пакете,
не видеть покрытого оспой лица,
пока ещё дышишь воздухом этим,
пока не сорвали печать до конца,
Пока ещё веришь, что в замке высоком
есть тот, кто играет творца и отца…
Но он под шинелью, в каморке без окон,
в холодном подвале пустого дворца.
СУЛЬДЭ
Он бродит по степи,
не приминая травы,
пьёт из солёных озер,
вода которых неотличима от слёз,
Мне говорят монахи
из нового монастыря:
он приходит из пустыни
перед песчаной бурей,
у него на плечах солнце,
полное крови солнце,
отрубленное от горизонта.
Его называют Сульдэ,
он живёт на кладбище животных,
ночью несут ему чёрные дары
люди-змеи, пишущие слова,
его не облаивают собаки,
у него на плечах луна,
белее белых костей
светится его лицо.
Днём несут ему красные дары
люди-птицы, поющие слова,
люди, питающиеся мертвечиной,
у него на плечах солнце,
полное крови солнце – его голова,
плачут женщины,
и уходят за ним мужчины.
ВЕРТЕП
Я сделал вертеп из сосновых досок –
ящик, похожий на дом с открытой стеной,
заходите, смотрите, я играю для всех, кто попросит,
а хотите – играйте со мной.
В доме два этажа, но их разделить невозможно,
на верхнем: Мария, младенец Христос, Иосиф,
волхвы, пастухи, овцы, коровы, ослик,
все ждут продолжения чуда,
но вот что случается после:
на нижнем царь Ирод убивает невинных младенцев,
ему сносит голову саблей вездесущая смерть,
сюжет повторяется снова и снова –
куда ж мне от этого деться,
ведь я – лишь бродячий актёр
и мой дом – этот ящик сосновый,
здесь он – вертеп, в Кракове – шопка,
в Минске – батлейка, а в Киеве – снова вертеп,
и пусть куклы мои – дешёвка,
кровь не вино, а хлеб – это просто хлеб,
я иду по дымящей земле из города в город,
ящик гремит костями, да и сам я похож на дым,
пусть меня самого уже не останется скоро,
но под крышей сверкает звезда,
и не меркнет свет этой звезды.
СТРЕКОЗЫ
Кому разговоры с волками, кому гроза
за лесом сверкает, но гром не тот,
вот на круглый камень села стрекоза,
полетела дальше, стала – вертолёт,
и тот, кто пытался её поймать, уже не живёт.
мы жарим рыбу в костре и кормим ос,
они едят всё, в отличие от стрекоз,
что души берут, вниз бросая железо,
и гроза громыхает, сверкает за лесом,
а мать поёт, качая дитя:
самолёты-вертолёты высоко летят,
самолёты-вертолёты тоже есть хотят.
ЗИНАИДА ГИППИУС В ПЕТРОГРАДЕ
Заполняет словами чёрную тетрадь
о тех, кто в городе остался умирать,
под луной керосиновой – нищие миллионеры,
и совсем не важно, кто будет первым,
пишет о радости, о предвечном Слове,
на улице стреляют, кого-то ловят,
тусклый блик по стене – проехали мимо,
это не петербургские – петроградские зимы,
где на тёмных лестницах одни кривотолки
да железные иголки рождественской ёлки,
закончилась в тетради последняя страница,
но разве можно остановиться:
пишет о боли, пишет о Боге,
о том, что давно уже не нужно никому,
на чёрную обложку лезут строки,
проваливаются во тьму.
* * *
Покажи нам запасной выход,
расскажи, где он спрятан:
за шкафом, за шторой
или за картиной
с осенним пейзажем,
ведь должен быть запасной выход,
без паролей и без логинов,
без ключей и замочных скважин,
покажи нам тайную дверь,
что мы откроем однажды…
В конце концов, что Тебе стоит
нарисовать её цветными мелками,
нарисовать за ней
дорогу в город чудесный над облаками,
плывущими в тишине,
только не отворачивайся,
будь с нами,
даже если мы сами
всего лишь рисунки
на этой стене.
ПЕСНЯ О НЕНАВИСТИ
Они пьют ненависть,
наливаются кровью,
какая хорошая ненависть,
вкусная ненависть,
причмокивают, рыгают,
пьют большими глотками,
как много её повсюду,
на всех хватает!
А ведь это были сосуды,
полные чистой любви, –
но оказалось – пресно,
никто и пить-то не хочет,
зато когда постояло
и как следует перебродило,
славная вышла ненависть,
настоящее хмельное пойло,
пьёшь, пьёшь, и всё мало…
Эй, кричат, наливай ещё!
Стучат кружками по столу,
так что земля встаёт дыбом,
и дети прячутся в подвалы.
ПЕСЕНКА
Песенка нехитрая
вертится в башке:
Соль земли закончилась
в нищенском мешке.
– Дай мне соли, матушка,
дай воды глоток,
буду к тебе милостив,
буду не жесток!
– Дам тебе я соли,
дам тебе всего,
лишь избавь от боли
сына моего.
– Где же сын твой, матушка?
– Видишь, дурачок,
там дымится-крутится
серенький волчок,
там дымится-крутится
много дней подряд,
то ли птицы кружатся,
то ли – листопад…
– Это моя песенка
вертится в башке,
ничего ужасного
нету вдалеке,
сын вернётся лёгонький,
словно ветерок,
Дашь мне соли, матушка,
пустишь на порог?
ARBOR MUNDI
Помнишь дерево на перевале,
как сидели в тени у корней,
пили чай,
говорили о том, что вернёмся,
что всё не напрасно
и не случайно…
Помнишь дерево на перевале
в лентах синих и белых, жёлтых и красных,
у нас ещё оставались желания,
и мы белые рубахи рвали,
мы бинты снимали,
повязывали на ветви
листья из собственной крови,
смотрели, как змея исчезает в корнях,
слушали пение птиц в глубине кроны…
Помнишь дерево на перевале,
что однажды стало дорогой,
ведущей до самого дома,
и дорога была живая…
Помнишь дерево на перевале,
как листья его пылали,
ослепительно так пылали,
что другой свет казался тенью,
мы тогда всё забыли, мы стали пылью,
и теперь не узнаем этих мест,
но придумаем дерево на перевале,
там, где чернеет крест.
МОЛИТВА
Дай силы мне летать во сне
и видеть, как вчерашний снег
на землю падает дождём,
и свет летит сквозь облака,
и радость скрыта в пустяках,
и моя тень внизу крестом
летит, и всё ещё потом.
Дай силы мне любить и быть
с любимой вместе до утра,
где нет ни завтра, ни вчера,
лишь дом, куда придём в конце,
где на большом пустом крыльце
котёнок ловит тень свою…
И я себя в нём узнаю.
Добавить комментарий