Пока не сорвали печать до конца…

Рубрика в газете: Поэтический альбом, № 2024 / 5, 10.02.2024, автор: Дмитрий ГРИГОРЬЕВ (г. Санкт-Петербург)
Дмитрий ГРИГОРЬЕВ

 

* * *

Где раньше были деревья,

теперь зеленеют поля,

на месте сгоревшей деревни

лучше родит земля,

 

гранитные крепкие скалы

становятся пляжным песком…

– Смерть, где твоё жало,

не подавись куском…

 

 

ЗИМА ВЕРНУЛАСЬ

 

Мы так долго говорили

о полярных садах,

что стало холодно в доме

и солнце покрылось

иглами льда.

 

Ледяной цветок

вырос в бетонном кольце,

в пулемётном гнезде

времён Второй мировой,

прозрачный цветок

непонятно какого калибра,

 

имя ему – Амбразура,

в его лепестках

призрачные солдаты

готовят оружие к бою,

но когда придёт время огня,

они станут водой

на новой земле,

 

где мой друг полярник

прижимает края палатки

глыбами льда,

он делает люстры

из ледяных торосов,

свет его фонаря

в их прозрачных телах

разбегается и застывает –

холодный и острый,

 

мой друг греет руки

в тёмной глубине

меховой куртки,

он выходит на лёд,

смотрит на всполохи

северного сияния –

свет своего фонаря

в ледяной люстре,

он поёт о полярных садах,

и белые медведи –

большие снежные комья

сидят рядом,

задрав морды к небу.

 

 

РАССКАЗЫВАЕТ МЕЛЬНИК

 

Здесь, на краю земли, всегда ветер,

редко увидишь гостя издалека,

в основном местные фермеры с деревянными руками:

всё натуральное – рожь да пшеница, добрая мука,

ты ведь пробовал хлеб из нашей пекарни?

 

Впрочем, какая разница, что перемалывают жернова –

хоть зерно, хоть твои слова…

Вчера, например, какие-то странные люди в широких шляпах

привезли целый воз осенних кленовых листьев,

такие лёгкие листья, что вышло совсем немного

жёлтой муки, красной муки, но какой стоял запах –

я плакал, рассыпая цветную осень

в пластиковые чёрные мешки.

 

Как-то ещё приезжал странный тип в восточном халате

на грузовике, полном костей, белых, выгоревших на солнце…

Впрочем, какая разница, что перемалывают жернова,

ведь они способны дробить даже алмазы,

а тут – костяная мука, зачем ему столько,

говорит, что делает клей – переплетать Книгу Жизни,

большая, должно быть, книга, я сам не видел.

 

Впрочем, какая разница, ведь мука, не мука,

главное – молоть с радостью,

посмотри, как легка моя мука,

легче праха надежд, которые ты лелеял,

пока до меня добирался, но его ветер развеял,

он и тебя унесёт, это наверняка.

 

 

МАЗУРСКИЕ ТРОПЫ

 

Дорогая – от слова дорога,

прямо по-польски – просто,

мы станем одного роста,

если подождать немного…

 

Я буду играть на тетиве лука,

ты – танцевать посреди луга,

а потом улетим стрелами,

оставив лишь тень звука

 

собакам, идущим по следу,

что однажды родят щенят –

они будут теплее огня…

Но кому интересно это?

 

 

* * *

Укрывшись шинелью, он спит на кровати

в холодном подвале пустого дворца,

в каморке без окон под серой шинелью

на ржавой кровати он спит как дитя,

 

на спинке, покрытой чешуйками хрома,

сидит птица Сирин – глаза из свинца,

но сны господина выходят из дома

и отправляют в столицу гонца,

 

и лучше не знать, что в секретном пакете,

не видеть покрытого оспой лица,

пока ещё дышишь воздухом этим,

пока не сорвали печать до конца,

 

Пока ещё веришь, что в замке высоком

есть тот, кто играет творца и отца…

Но он под шинелью, в каморке без окон,

в холодном подвале пустого дворца.

 

 

СУЛЬДЭ

 

Он бродит по степи,

не приминая травы,

пьёт из солёных озер,

вода которых неотличима от слёз,

Мне говорят монахи

из нового монастыря:

он приходит из пустыни

перед песчаной бурей,

у него на плечах солнце,

полное крови солнце,

отрубленное от горизонта.

 

Его называют Сульдэ,

он живёт на кладбище животных,

ночью несут ему чёрные дары

люди-змеи, пишущие слова,

его не облаивают собаки,

у него на плечах луна,

белее белых костей

светится его лицо.

 

Днём несут ему красные дары

люди-птицы, поющие слова,

люди, питающиеся мертвечиной,

у него на плечах солнце,

полное крови солнце – его голова,

плачут женщины,

и уходят за ним мужчины.

 

 

ВЕРТЕП

 

Я сделал вертеп из сосновых досок –

ящик, похожий на дом с открытой стеной,

заходите, смотрите, я играю для всех, кто попросит,

а хотите – играйте со мной.

 

В доме два этажа, но их разделить невозможно,

на верхнем: Мария, младенец Христос, Иосиф,

волхвы, пастухи, овцы, коровы, ослик,

все ждут продолжения чуда,

но вот что случается после:

 

на нижнем царь Ирод убивает невинных младенцев,

ему сносит голову саблей вездесущая смерть,

сюжет повторяется снова и снова –

куда ж мне от этого деться,

ведь я – лишь бродячий актёр

и мой дом – этот ящик сосновый,

 

здесь он – вертеп, в Кракове – шопка,

в Минске – батлейка, а в Киеве – снова вертеп,

и пусть куклы мои – дешёвка,

кровь не вино, а хлеб – это просто хлеб,

я иду по дымящей земле из города в город,

ящик гремит костями, да и сам я похож на дым,

пусть меня самого уже не останется скоро,

но под крышей сверкает звезда,

и не меркнет свет этой звезды.

 

 

СТРЕКОЗЫ

 

Кому разговоры с волками, кому гроза

за лесом сверкает, но гром не тот,

вот на круглый камень села стрекоза,

полетела дальше, стала – вертолёт,

и тот, кто пытался её поймать, уже не живёт.

 

мы жарим рыбу в костре и кормим ос,

они едят всё, в отличие от стрекоз,

что души берут, вниз бросая железо,

и гроза громыхает, сверкает за лесом,

 

а мать поёт, качая дитя:

самолёты-вертолёты высоко летят,

самолёты-вертолёты тоже есть хотят.

 

 

ЗИНАИДА ГИППИУС В ПЕТРОГРАДЕ

 

Заполняет словами чёрную тетрадь

о тех, кто в городе остался умирать,

под луной керосиновой – нищие миллионеры,

и совсем не важно, кто будет первым,

 

пишет о радости, о предвечном Слове,

на улице стреляют, кого-то ловят,

тусклый блик по стене – проехали мимо,

это не петербургские – петроградские зимы,

 

где на тёмных лестницах одни кривотолки

да железные иголки рождественской ёлки,

закончилась в тетради последняя страница,

но разве можно остановиться:

 

пишет о боли, пишет о Боге,

о том, что давно уже не нужно никому,

на чёрную обложку лезут строки,

проваливаются во тьму.

 

 

* * *

Покажи нам запасной выход,

расскажи, где он спрятан:

за шкафом, за шторой

или за картиной

с осенним пейзажем,

 

ведь должен быть запасной выход,

без паролей и без логинов,

без ключей и замочных скважин,

покажи нам тайную дверь,

что мы откроем однажды…

 

В конце концов, что Тебе стоит

нарисовать её цветными мелками,

нарисовать за ней

дорогу в город чудесный над облаками,

плывущими в тишине,

только не отворачивайся,

будь с нами,

даже если мы сами

всего лишь рисунки

на этой стене.

 

 

ПЕСНЯ О НЕНАВИСТИ

 

Они пьют ненависть,

наливаются кровью,

какая хорошая ненависть,

вкусная ненависть,

причмокивают, рыгают,

пьют большими глотками,

как много её повсюду,

на всех хватает!

 

А ведь это были сосуды,

полные чистой любви, –

но оказалось – пресно,

никто и пить-то не хочет,

зато когда постояло

и как следует перебродило,

славная вышла ненависть,

настоящее хмельное пойло,

пьёшь, пьёшь, и всё мало…

 

Эй, кричат, наливай ещё!

Стучат кружками по столу,

так что земля встаёт дыбом,

и дети прячутся в подвалы.

 

 

ПЕСЕНКА

 

Песенка нехитрая

вертится в башке:

Соль земли закончилась

в нищенском мешке.

 

– Дай мне соли, матушка,

дай воды глоток,

буду к тебе милостив,

буду не жесток!

 

– Дам тебе я соли,

дам тебе всего,

лишь избавь от боли

сына моего.

 

– Где же сын твой, матушка?

– Видишь, дурачок,

там дымится-крутится

серенький волчок,

 

там дымится-крутится

много дней подряд,

то ли птицы кружатся,

то ли – листопад…

 

– Это моя песенка

вертится в башке,

ничего ужасного

нету вдалеке,

 

сын вернётся лёгонький,

словно ветерок,

Дашь мне соли, матушка,

пустишь на порог?

 

 

ARBOR MUNDI

 

Помнишь дерево на перевале,

как сидели в тени у корней,

пили чай,

говорили о том, что вернёмся,

что всё не напрасно

и не случайно…

 

Помнишь дерево на перевале

в лентах синих и белых, жёлтых и красных,

у нас ещё оставались желания,

и мы белые рубахи рвали,

мы бинты снимали,

повязывали на ветви

листья из собственной крови,

смотрели, как змея исчезает в корнях,

слушали пение птиц в глубине кроны…

 

Помнишь дерево на перевале,

что однажды стало дорогой,

ведущей до самого дома,

и дорога была живая…

 

Помнишь дерево на перевале,

как листья его пылали,

ослепительно так пылали,

что другой свет казался тенью,

мы тогда всё забыли, мы стали пылью,

и теперь не узнаем этих мест,

но придумаем дерево на перевале,

там, где чернеет крест.

 

 

МОЛИТВА

 

Дай силы мне летать во сне

и видеть, как вчерашний снег

на землю падает дождём,

и свет летит сквозь облака,

и радость скрыта в пустяках,

и моя тень внизу крестом

летит, и всё ещё потом.

 

Дай силы мне любить и быть

с любимой вместе до утра,

где нет ни завтра, ни вчера,

лишь дом, куда придём в конце,

где на большом пустом крыльце

 

котёнок ловит тень свою…

И я себя в нём узнаю.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *