СОН ПОД ОТКРЫТЫМ НЕБОМ
Рубрика в газете: Поэтический альбом, № 2022 / 49, 23.12.2022, автор: Михаил СИНЕЛЬНИКОВ
ЗИМНИК
За ними зимник. – Умник в тулупе…
Велимир Хлебников
Заныла печь, взметнулся дымник.
Угомонился домовой.
В белёный двор вступает зимник.
Вот что случается зимой.
Играя временами года
И смену их держа в уме,
Всё снова русская природа
Вся устремляется к зиме.
Страна и в стужу не горюет
И обживает царство льда,
И в мёрзлых сумерках воюет,
В её душе зима всегда.
Пройдут работы полевые
И станет лето смутным сном,
Метели духи снеговые
Завоют в поле ледяном.
СКИФЫ
Изделия античных ювелиров
Давно в курганах царских погребли,
Но вот их миру показали, вырыв
Из твёрдой, каменеющей земли.
Разрушили напластованья мифов
И пусть преданье проза огрубит!
Вот эти лица бородатых скифов,
Простые позы и правдивый быт…
Так золотая сохранила ваза
Их облики во мраке. Но они
Воскресли посреди Владикавказа
И по бульвару бродят в наши дни.
ИОРДАН
У Иордана – ширина арыка,
Невелика великая река.
Едва журчит окрестных вод владыка
И приглушён шуршаньем тростника.
А перед Мёртвым Морем в скудном устье
Совсем уж поистратился, иссяк.
Такая глушь, такое захолустье,
Самума набегающего мрак.
И всё ж косматый праведник в милоти
Крестил в нём, ощущая благодать,
Того, кто в мир, в котором вы живёте,
Не миловать явился, но карать.
И под опекой первого сабея*,
Раздвинувши камыш и водокрас,
Входил в поток холодный, чуть робея.
Тогда ещё Он был одним из вас.
* Сабеи – приверженцы Иоанна Крестителя.
ИМПЕРСКОЕ
«Ты ведёшь большую игру.»
Киплинг «Ким»
Народ тибетской деревеньки
Немногословен и раскос,
И николаевские деньги
Блестят на черни женских кос.
Оставил, может быть, Корнилов,
Ночлег и пищу оплатив.
И вот уже рассвет кизилов,
И льётся ноющий мотив.
И открывается дорога
Из царства вещей немоты
К владеньям пляшущего бога
Через ущелья и хребты.
И перед смертью напоследок
Душа направится туда,
Где тёмная борьба разведок
Не прекратится никогда.
То будет русского исхода
Ещё воинствующий год.
На мглу Ледового похода
Пыланье Индии дохнёт.
* * *
И Маяковский, бормотавший что-то,
Когда его зарезав без ножа,
В любви соединялись два сексота
И хаяли, на привязи держа.
Кляли его, и становился тише,
Пока совсем в стенаниях ни стих
Теперь пригодный только для афиши
Тонический имеретинский стих.
Он жалок был, но в недрах сокровенных
Его души, во мгле его тоски
Вращались очертания вселенных,
Пылающих миров материки.
В КУНЦЕВЕ
И время, и замах его мясницкий
Почувствовал и, зная, что погиб,
Томился в этом Кунцеве Багрицкий
И удалялся в царства птиц и рыб.
Вернувшись от Ежовых на трамвае
И пыточный вообразив подвал,
При ночнике, от астмы изнывая,
«Смерть пионерки» наскоро кропал.
Вся эта явь была болезнетворна.
И шёл он в осыпающийся лес,
Припоминая дальний голос горна,
Уже чужое знамя РВС.
МАРКЁР
Маркёр из кабака московского,
В былом тренировавший Сталина,
Булгакова и Маяковского,
Стал старая развалина.
И слепота и Паркинсоново
Дрожание, но, тем не менее,
Ночного сборища бессонного
Ещё не убыло почтение.
К брюзжащему и нелюдимому,
Привычному ко всякой твари
И всё-таки непобедимому
В нечастом собственном ударе.
Вот так перед незримой лузою
В кругу завистливого, злого
Стоишь ты, осенённый Музою,
И ждёшь единственного слова.
* * *
И всё-таки ценней, чем опыт,
Его порука, –
В душе возникший смутный ропот,
Кипенье звука.
Ты в том пути по горным кручам,
Где глазомера
Важней влечение к созвучьям,
Слепая вера.
Что снова выведет кривая
Из прозы наглой
В край, где поэзия, взывая,
Гремит Арагвой.
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ
А мне, подростку, неизменно
Открытки с фразами похвал,
С пейзажами Мане, Гогена
Мартынов щедрый посылал.
Писаний первые попытки
Пускай наследница сожжёт!
Но те парижские открытки
Свершили свой переворот.
Обычай этот нынче редок,
Пришли бездушные года,
Но щедрым быть хоть напоследок
Отрадно всё же, господа!
* * *
Была у друга-нумизмата,
Чья память сердцу дорога,
Его коллекция богата,
Сошлись в ней талер и деньга.
Монеты Парфии и Рима,
Империй гордая тщета,
И мнится, протекая мимо,
Прикосновений теплота.
Неведомые небосклоны,
Торгов и войн зловещий мрак…
Востока шёлковые боны,
Концлагеря обменный знак.
Но был хозяин грустнолицый
Убит в набеге блатарей,
И лепта медная вдовицы
Мелькнула в памяти моей.
* * *
В цветущий мир, как из бездонной топи,
Перебираясь из цветного сна,
Всё снова застревал в калейдоскопе
Ты, повторявший красок имена.
О, эти охра, умбра и сиена,
Кобальт, краплак, берлинская лазурь!
Ты в яркости нуждался неизменно
В года страстей и полыхавших бурь.
Теперь всё больше доверяешь туши
И за работой замечаешь ты,
Что вот они, проснувшиеся души,
К тебе летят из вещей темноты.
* * *
М.И.
Мать на одре вложила в руку сына
Заботливую руку медсестры.
И в многолетней нелюбви повинна,
И муки вожделений преостры.
Но неразрывен брак во имя долга.
Иль это по решению небес
Нас матери им отдают надолго,
И нерушим страстям противовес?
* * *
Вновь размышленья, связанные с верой,
Или с безверьем. В общем всё одно.
Куст, наклонённый над плитою серой,
В полудремоте видится давно.
Земля темна. Что питие и брашно,
Любовь и дружба! Всё истает в ней.
И только рядом с матерью не страшно,
Как в детстве, так и в старости твоей.
* * *
Рождались звезды, не было им счёта,
И все дневные таяли печали.
Сияла ночь, в траве шуршало что-то,
Миры летели, мотыльки летали.
Ещё не знал утрат, исчезновений,
Ещё обид от жизни было мало.
Всё было сном, и ничего блаженней
Сна под открытым небом не бывало.
Всё было сном и повторится снова,
И, расставаясь, не страшись разлуки.
Ведь всё это так просто и не ново –
Закрыть глаза, свет отстранив и звуки.
* * *
Сочувствие – отвергнувшим подростка
И вовремя спешившим оттолкнуть,
Простившимся, кто ласково, кто жёстко,
Свой неуклонный продолжая путь.
Спасён от женской огненной стихии,
Он понял, что от страсти устают.
Ведь им нужны не выходки лихие,
А теплота, надёжность и уют.
Но тем немногим, что тогда рискнули, –
На крыльях рифмы в сумрак ранних лет,
Уже горящих в стихотворном гуле,
Он шлёт благословенье и привет.
* * *
Друзья за облаком давно.
Ты в поредевшем бродишь круге.
Но утешение дано –
Остались старые подруги.
Вот им ещё оставишь ты
Слова эпистолярной прозы,
Мглу дальнозоркой слепоты
И скрытных сожалений слёзы.
И все попытки в эту речь,
В её язвящие извивы,
Как в уголь, годы пережечь.
Так пусть подольше будут живы!
* * *
Влюблённость, лёгкий вид недуга,
И ревности жестокий жар,
И сердце, сдавленное туго,
Вот – и любовь, небесный дар.
Что делать с ней, куда с ней деться?
Что сделает она с тобой?
И всё же к ней бежишь из детства,
Глотая воздух голубой.
* * *
Я знаю: прилетая
Из темноты ночной,
Твоя душа святая
Витает надо мной.
И до побудки ранней
Мне слышные едва,
Твоих увещеваний
Мерещатся слова.
Всё этот призрак вьётся
Так много лет спустя.
И сердцу остаётся
Лишь замереть, грустя.
Запнуться и заёкать…
Он рядом и далёк,
Как спящему на локоть
Присевший мотылёк.
Замечательная подборка, Михаил Исаакович! Всегда с большим удовольствием и пользой для себя читаю Ваши стихи и переводы! Здоровья и новых чудесных строк Вам в Новом году!