ВАСИЛИЙ БЕЛОВ. ПОХОЛОДЕВШАЯ ЗЕМЛЯ
К 90-летию классика деревенской прозы
№ 2022 / 41, 28.10.2022, автор: Алексей МЕЛЬНИКОВ (г. КАЛУГА)
Особенность русской литературы – её несоразмерность самой себе. Постоянная ассиметрия лексического и идеологического. Её стеснённость литературным контекстом. Острое желание раздвинуться до мировоззренческих форм. По сути – религиозных. Когда идеальной публикацией может считаться чтение с амвона. А комментированием прочитанного – помазание дарами святого духа писателя. То есть – самым глубинным восприятием привносимых русской литературой назидательных догм.
Поэт в России больше, чем поэт. Но и настоящий прозаик должен над собою возвышаться. Чтобы, обретя настоящий литературный голос, вовремя уметь его перенастроить на публицистический лад. И попытаться переобъяснить изложенное в романе краткой и хлёсткой газетной статьёй, чаще всего перечёркивающей всё то, что ты изложил в своих книгах ранее. Как тот же Лев Толстой, одаривший всех “Войной и миром” и после взявшийся своими публицистическими атаками этот литературный дар у нас отнимать. Или – Маяковский, показавший зияющую разницу между просто великим поэтом и оным же, но только размером гораздо “больше”.
Василий Белов вошёл в русскую литературу с тем, с чем каждый из самых даровитых отечественных писателей мечтал бы её покинуть – с бесконечно талантливой, грустной, нежной, светлой, правдивой и горькой песней о жизни русского человека, крестьянина (хотя получилось не о жизни его, а скорей – его изживании) – “Привычное дело”. С не менее жизненно сочными и литературно совершенными – “Плотницкими рассказами”. Взять такую высокую писательскую ноту в самом начале литературного пути было дано не каждому. Задача удержать её оказалась ещё сложней. Как в фильме про Штирлица: “запоминаются последние фразы”. У Белова они вышли недобрыми. Хотя – и во имя, как он был уверен, добра. А так не бывает.
Его ранний Иван Африканыч Дрынов на исходе советской эпохи был номинирован читающей публикой в носители крестьянского духа позднесоветской Руси. Точнее – его остатков, обретших вдруг голос после десятилетий коллективного спёртого молчания. И заговоривших вдруг на редкость бойко, ярко и раздумчиво почти что без примерок и разминок, равно как и весь тамошний северно-русский деревенский околоток. Заговорили “за жись”, ту, что так усердно не то чтобы притягивала русского крестьянина к земле, а яростно втаптывала его в оную, наполняя живописные русские просторы не столько крепкими деревенскими дворами, сколько массированно плодящимися крестьянскими погостами.
Щемящая и рвущая душу нота надрывной смерти жены Ивана Африканыча – Екатерины Дрыновой – сфокусировала в себе всю боль русского человека за несправедливо и жестоко налаженную его жизнь. Кем, когда и почему налаженную – нет ответа. Но именно так налаженную жизнь, что чаще всего она почему-то оказывается несовместимой с жизнью. И причину этих бед русского крестьянства, видимо, рукотворной черствой судьбины его, конечно же, хотелось отыскать. И лучше всего не в себе, не внутри отыскать, а далеко, у других, где-нибудь за. За родной деревней, может даже за городом, или ещё лучше – подальше за страной.
Писатель, по Чехову, не призван лечить, а только – диагностировать. То есть – не опускаться до публицистики. И не возноситься до проповеди. Очевидно, нужда в оных обнаруживается лишь в кризисные для литературы и общества дни. Как назвал один из классиков такие дни – “окаянные”. И сам же, впрочем, оплатил искушение поддаться публицистическим чарам таких эпох собственным дарованием, порядком подразменяв его на стремительно обесценивающуюся в эпоху потрясений газетную медь.
Василий Белов, поначалу глубоко и точно продиагностировав радости и недуги русского крестьянства, обнажив печальный нерв его угасания, поспешил впоследствии предложить рецепт “верного” лечения – не внутренним умиротворением, но внешним ожесточением. Тем самым средством, передозировка которого, скорее всего, и привела народ к историческому надрыву. Причём столь глубокому, что стал он источником наркотического опьянения собственной бедой, когда пути-дороги к историческому процветанию должны пролегать исключительно через “очереди в военкомат”. Отсутствие оных ещё в начале двухтысячных Василий Белов трактовал как коренное наше недоразумение. И причину большинства бед. Сегодня, как видим, этот “недостаток” удалось решительно преодолеть.
Свойство литературы – она нетерпима к эпитетам. Писатель-юморист, писатель-фантаст, городской прозаик, деревенский – это никогда не уточнение, а чаще всего – приговор. Бывает, правда, ошибочный. Когда компрометирующая истинного мастера подпорка отваливается сама собой и в литературе остаётся только его великое имя. Или не остаётся ничего…
Литература борьбы с неправдой советского времени решительно отошла прочь. Нет тех проблем, нет и интереса к ним.
Преодолено.
Пора двигаться дальше, господа деревенские праведники и страдальцы. Новые времена уже не на пороге – они вошли и сидят за столом. Что вы им скажете?
Помнится- в оные годы- я -молодой романтик/ и прожектер/ после безуспешных попыток закрепиться в столицах отправился в Вологду, к писателю
Василию Белову. Естественно, и здесь ничего не выгорело…
Разве что некоторое время я проработал
в Бабаевской районной газете,- где- как позднее я узнал- трудился поэт Николай Рубцов.
Что касается Белова,- сильный писатель, я с удовольствием читал его книгу о “народной жизни” -“Лад”.