Владимир КАРПОВ. Уруй! Айхал России! Уруй! Айхал Китаю!

№ 2016 / 2, 20.01.2016

(Или «Билет в китайское метро»)

Вот что значит – молодая жена! Ей всё в интерес, и за пять дней, будучи в Пекине по делу, вне программы мы успели обежать значительную часть города и окрестностей: Дворец Императора Гугун, китайский вещевой рынок (а это особое испытание) взошли на Великую Китайскую стену, что в восьмидесяти километрах от Пекина, на вершине горного хребта, трижды бывали в театре, отведали национальной кухни в ресторане.

И уж куда бы я даже в мыслях не пошёл, часа три мотались по зоопарку. Всё своим ходом, в метро, такси, среди людей, которые большей частью ни русского, ни английского не разумеют, как и мы ни бельмеса в китайском. При этом ситуации дарили встречи с людьми, которые видятся показательными.

Прибыли мы в Пекин на Дни культуры республики Саха-Якутия в рамках дней культуры России в Китае. Громадный, двадцати трёхмиллионный мегаполис встретил нас после ночного перелёта туманом и смогом. Пугающим образом будущего из фантастического фильма увиделась пекинская улица. Словно в поволоке, в масках с удлинённым носом, как у противогазов, с клапаном сбоку, двигались потоком люди, делаясь похожими на двуногих собак. Велосипедисты сновали повсюду без разбора, дороги ли это, тротуар, они как-то высыпали веером возле светофора, каким-то чудом успевая увильнуть от несоблюдающих порядок машин. Дышать было ощутимо неприятно.

С картой в руках мы отправились в сердце Пекина «Запретный город»: Императорский дворец, где прежде без приглашения запрещено было бывать иным. Был ранний вечер, но темнота сгущалась на глазах, так что на станции метро мы вышли, по ощущению, глубокой ночью. Врата дворца были уже заперты, а улочки вдоль исторической стены были абсолютно пустынны. Невзрачные дома, редкие маленькие магазинчики, несоответственно скромным с виду обиталищам роскошные автомобили, припаркованные к обочине вдоль неширокой дороги. И обязательный милиционер в тряпичной шапке-ушанке на углу.

В обиходе эти кварталы также зовут «Запретным городом» – потому что здесь запрещено строить новые здания и делать второй этаж к старым домам, сохраняя былой лик.

Мы тоже купили маски, чтобы следующий день – день открытия Дней культуры, – встретить, фильтруя воздух.

Но с утра, ещё в окно гостиницы, проклюнуло ясное, доброе, округлое китайское солнце. Местные русскоговорящие люди сообщали по пути в Российский культурный центр, что такое солнечных дней в Пекине даже летом бывают раз-два и обчёлся!

Предстояла презентация книги Народного писателя Якутии Николая Лугинова, вышедшей здесь на китайском языке под названием «Граница» (в российском издании – «Хуннские повести»). И нельзя было не увидеть выглянувшем радостном солнце знамения, не подумать, что один из героев «Границы» великий Лао Дзы – этот вечный Старый Младенец, как звучит в переводе его имя, – принял нас, книгу её автора. При этом сам Николай Лугинов отсутствовал, так что в обсуждении звучали два имени: Лугинов и Лао Дзы, один в далёкой Якутии, другой в далёкой истории.

Николай Лугинов в своих произведениях обратился к прошлому, но по сути они очень современны. В 90-е, во времена очевидного распада государства, он взялся за тему создания империи на материале жизни Чингисхана, выявляя взаимозависимость личности и государства, челяди и знати, народа и власти.

Для Китая и России в 20 столетии «граница» одинаково означала тотальную ограниченность: мы, как казалось, жили страхом перед чёткими гранями системы, а там, за границей, была для нас иная жизнь, запретная, сладкая. И вот её нет, прежней границы, а… страха не убавилось. Наоборот. Стираются грани между добром и злом, можно и нельзя и, как любит приводить пример, объясняя свой замысел, Николай Лугинов – грани между мужчиной и женщиной…

Граница – в его творениях – символ нашей жизни. Ибо мы везде, во всём живём в пограничной ситуации. Война – привычно уживается с миром. Нищета – с сытостью, развал – с видимостью активной деятельности. Человек, призванный по долгу службы «охранять», становится «нарушителем». Именно на пограничье наук в двадцатом столетии сделаны величайшие открытия.

«Без пограничника – нет контрабандиста», – философски рассуждает Николай Лугинов. – Но и без контрабандиста – нет пограничника».

Именно на пограничной заставе Лао Дзы и сформулировал идеи даосизма.

Мне, как близкому другу Николая Лугинова, даже неловко говорить, потому что начинает казаться, будто я хвалюсь, но китайские литературные профессора, доктора наук, литературоведы один за другим, выходя к трибуне для доклада утверждали, что давно не читали книги с таким проникновением в даосизм и образ Лао Дзы.

В «китайских» литературных опытах Лугинова присутствует гиперболизация и фантасмагория: хороший человек древности в двести лет жизни выглядит мальчиком, а его мама – просто невеста! «Остранённые» образы, как преломляющая свет призма, дают возможность сделать выпуклыми и более заметными определённые стороны бытия или характера. Автор предлагает читателю игру – меняя стереотипы и возвращая нас всех на нашу историческую прародину, где человек от сотворения его был ребёнком, и рисовал картины не такими, какими видит их глаз, а такими – какими сердце!

Китайские путеводители предупреждают, чтобы не садились в случайные машины – только такси, не ездили в маршруты, которые предлагают на улице. Но мы же русские люди! У нас и в сказках герой, будь он дурак или царевич, всегда поступает против правил.

Мы отправились на Великую Китайскую стену, до которой пару часов езды по автомагистрали, по уличному прейскуранту. Сопровождать нас взялся маленький, обаятельный гид, назвавшийся Джеком. Почему «Джек» скоро стало ясно: потому что «Потрошитель». Не успели оглянуться, как уже шли с шёлковым одеялом, которое не собирались покупать, и упаковками чая, который купить рассчитывали, но не за такую же цену! В Китае везде чай дорогой, а в специализированном магазине самая дешёвая обычная коробка стоит примерно две тысячи рублей в переводе на наши деньги! Дальше тоже всё стоит денежку: платная дорога, выход к Стене, парковка.

У Великой Китайской стены я внезапно на уровне ощущения открыл в себе постижение даосизма. Был выбор: подняться на канатной дороге или ножками, по ступенькам. Здесь мы с женой были заодно: у древних фуникулёров не было. «Канатка», правда, ведёт только до реставрированной части, хочешь дальше и выше, надо ещё пошагать. И мы добрались до нереставрированной её части, где на полуразрушенную стену можно уже и присесть, оглядеться. Вдохнуть благодать. Обратно жене хотелось скатиться по жёлобу на санках – это с серьёзной высоты, небезопасно, неспроста возле каждого виража дежурит человек в шинели. Я в жизни ребра наломал, но не в этом даже дело. С учащённым дыханием, в ощущении вышины, вдруг ясно понял: мне не нужны аттракционы. Аттракционом для меня стала сама жизнь – тучка плывёт, солнышко выглядывает… Великая Китайская стена – это же как её по горному хребту, с перепадами высот – выкладывали?.. И нет памяти о тех, согбенных с камнями, а она есть…

Слияние с высшей общей сутью – с Дао – оно нашло с наполнением широты обзора, света, высоты. Поднебесная… «Да, – сказал я, – ты катись, я куплю билет, а я уж ножками. Только тормози, смотри, как по-разному катятся…». Но женщине не хотелось одной – в женщине всегда есть мистический взгляд на присутствие двоих – чёткое знание зависимости Инь и Янь. И мы выбрали компромисс – спустились вниз на фуникулёр, сидючи рядышком.

В китайском ресторане на подали «самовар»: тазик, перегороженный пополам. Берёшь палочками кусочки сырого мяса, рыбы, овощей – что заказали – опускаешь в половину с кипящим настоем приправ и пряностей. Вынимаешь – китайцы палочками, мы – половником – макаешь для охлаждения в жидкость, которая в другой половине, и в рот. Мне, жившему в юности в Средней Азии, очень понравилось! Но жена есть не смогла – перчено!

И уж так заводно крутились официантки в национальных убранствах: не понимая слова, мы друг друга понимали! Я думал: древнейший народ выглядит младо народом! И тот, маленький Джек Потрошитель, китайское имя которого звучало, как Фэй, приехавший в Пекин из северной провинции, такая космическая частика в зарабатывании по всему свету живым организмом Китая денег: он вряд ли заботиться о добром имени, своём ли, страны, но дело делает. Так я думал о современных китайцах, но тотчас, в метро, мой взгляд обрёл иную плоскость.

Метро в Пекине не имеет фиксированной цены: она зависит от расстояния. Мы с женой стояли у автомата по продаже проездных карточек, пытаясь определить на какие же нам точечки ткнуть, а он нам упрямо выдавал денежку обратно. Китаянка, рослая, степенная, с мужем и ребёнком, отодвинула руку жены с денежкой, сунула свою – достоинством в 10 юаней, выяснила, куда нам, коснулась нужных точек и протянула билет, показывая рукой, что это вам, подарок. Пустяк, вроде, где-то сотня нашими, да не деньгами тут мерить! Она ведь это – от имени Китая. Нам, русским, россиянам. И вообще – отношение к нам мы повсеместно обнаруживали предельно уважительное. Даже охрана в метро, тщательно осматривая при входе своих, нас зачастую пропускал жестом, уступая дорогу.

Во Дворце Императора Гугун мы взяли на прокат «гида» уже электронного – небольшой, на подобии смартфона, аппаратик, который начинал рассказ, стоило подойти к тому или иному историческому памятнику. Два дерева, переплетённые стволами – «Деревья влюблённых» ждут всех на выходе из Дворца Гугун. Постояли и мы с женой под этим сплетением вековых дерев.

«У сайса – должен быть вкус сайса», – говорил мне, угощая, ещё в 95 году знаменитый якутский повар Тарбыхов, лауреат всех возможных конкурсов и кормилец олимпийской сборной. Его слова в моём восприятии обрели более широкий смысл, нежели просто секрет приготовления блюда из зайца. В российском посольстве в Китае Тарбыхов устроил настоящее пиршество: фаршированный омуль, осётр с мягкими хрящиками и, конечно же, строганина!

У сайса – должен быть вкус сайса! – думалось мне на заключительном вечере Дней культуры республики Саха-Якутия в Пекине «Искусство Земли Олонхо». В двухтысячном зале Театра Цинху с аншлагом шла премьера спектакля «Князь Игорь» Государственного театра оперы и балета им. Д.К. Сивцева – Суорона Омоллона г. Якутска. Зрелище необыкновенной красоты! Пение, танцы – всё мастерски, наполнено, изящно!

Когда-то режиссёр Андрей Борисов за свой дипломный спектакль получил Государственную премию СССР. В следующим году Борисову 65, он моложав, подвижен, будто и не было лет с той поры, когда мы знакомились молодыми людьми: он ставил спектакль во МХАТе, и все вокруг утверждали, что мы с ним, якут и русский, очень похожи. Это было так. Сибиряки! Почти полвека редких, удивительных театральных работ, огромное признание! Но в «Князе Игре» он, как увиделось мною, сознательно старался выложиться, подвести определённый итог. Блистательный спектакль, абсолютный успех!

В зале я обнаружил нашего гида Джек-Фэя. Грешным делом, я был уверен, что Джек, охочий до денег, продаст билеты, которые мы ему презентовали: перед началом спектакля у касс толпились люди, «ловили лишние билетики» у прохожих. Не продал, привёл с благообразную, явно «интеллигентной косточки», жену. Подошли они к нам, сияющие, и теперь уже точно Фэй, а не Джек, сказал на ломанном английском, что никогда ничего подобного не видел!

«России-Уруй! Айхал» – провозглашал на поклоне Андрей Борисов, – Китаю-Уруй! Айхал». И актёры на сцене, стоя за ним, как за главнокомандующим, вторили: «Уруй! Айхал! Уруй! Айхал! Уруй! Айхал!».

Владимир КАРПОВ