НЕ НАДО БЫЛО РУССКОМУ ПРЕЗИДЕНТУ ЕЛЬЦИНУ СТУЧАТЬ ЛОЖКАМИ ПО ГОЛОВЕ КИРГИЗСКОГО КОЛЛЕГИ АКАЕВА, или На ваших московских переводчиков в моём кармане денег, увы, нет

№ 2017 / 24, 07.07.2017

Агагельды Алланазаров до сих пор помнит, как начинался его роман с еженедельником «Литературная Россия». – Я, – рассказывает он, – в начале 70-х годов учился в Москве, в Литературном институте, занимался в поэтическом семинаре у Льва Ошанина, но уже тогда пробовал писать и прозу. Один из рассказов – «Старик» – в переводе своего однокурсника Степана Залесского я как-то показал Юрию Трифонову. Ему «Старик» понравился, он при мне позвонил в редакцию «Литературной России» Галине Дробот.

– И что было потом?

– Рассказ пролежал в редакции несколько месяцев, но до печати дело так и не дошло. А в 1976 году мы получили дипломы, и я вернулся в Ашхабад.

– Неужели для Галины Дробот рекомендация Юрия Трифонова ничего не значила?

– Не думаю. Если б мнение Трифонова для «Литературной России» ничего не значило, то Дробот даже не стала бы со мной водиться. А так она очень тепло принимала меня в своём кабинете, была приветлива и живо интересовалась моей судьбой. Вряд ли она игралась со мной.

– Тогда почему ваш «Старик» так и не был напечатан?

– Сначала я грешил на качество перевода. Степан был очень хорошим человеком, но не всегда дружил со словом. Его, безусловно, следовало хорошо редактировать. Кстати, потом моего «Старика» заново перевёл Сергей Иванов. Вообще я очень благодарен Иванову. Во многом благодаря ему меня узнали в семнадцати странах мира.

Позже я пришёл к другому выводу. Скорей всего Дробот и её начальники уже тогда, в начале 70-х годов, усмотрели в моём рассказе тревожные тенденции, которые через два десятилетия привели великую страну к распаду.

Добавлю: у меня никаких обид на Дробот не было.  Я до сих пор вспоминаю эту замечательную женщину с теплом.

– А можно мы восстановим справедливость и у себя в газете напечатаем «Старика»?

– Это было бы здорово.

– Вы помните своих однокашников по Литинституту?

– Конечно. У меня до сих пор хранятся посвящённые мне стихи Геннадия Касмынина. Гена писал:

Туркмен Агагельды Алланазаров

Мне вспомнился не знаю почему,

В промозглой осени,

Вблизи молочных зарев

Предвестий снежных,

Тягостных ему.

Такая осень: слякоть, неуютно,

На палый лист ложится мокрый снег

И листья проступают поминутно

Из-под снегов,

Как слёзы из-под век.

Агагельды из племени огузов

Идёт по скверу в тоненьком пальто,

И взгляд его блуждает в мокрых бликах,

И что он видит не поймёт никто.

И жёлтый лист, уже от влаги бурый,

Песок аллей и жёлтые дома,

И всё вокруг сливается с фигурой

Туркменского поэта…

Всё.

Такая прибыль снега, так-то круто

Растут сугробы, тянутся ко мне,

Как старый друг, студент Литинститута,

Тянулся к листьям жёлтым,

К желтизне.

А ещё я очень часто вспоминаю Еремея Айпина. Он приехал в Москву из Сибири, с берегов реки Аган. Его наставником был Борис Бедный, автор повести «Девчата», по которой сняли очень хороший фильм. Еремей буквально жил оленями. Бедный однажды не выдержал и упрекнул его, что он не хочет за оленями и медведями видеть людей. Теперь я думаю, а может, Еремей был прав? Ведь от людей исходит не только одно добро.

С Айпиным был связан ещё такой случай. Однажды он, не зная как выбраться из запертой комнаты на шестом этаже, решил через окно по карнизу перелезть в соседнюю комнату, но не удержался и упал. От гибели его спас глубокий сугроб.

– Когда вы только начинали, ваше имя часто мелькало в Москве во всевозможных обзорах. А почему потом о вас перестали говорить в России? Что изменилось?

– Изменилось время, изменились наши страны. Когда я только начинал, за нас очень переживали наши классики. Я не забуду, как волновался за моё будущее наш прекрасный поэт Гурбанназар Эзизов. Это он посылал в Москву телеграммы Владиславу Бахревскому, просил этого замечательного русского писателя обратить внимание на мои детские стихи и помочь с переводами.

– Эзизов ведь тогда сам находился на подъёме.

– Да, да. Но всё оборвалось в семьдесят пятом году. Он тогда поехал выступать с нашим московским гостем Василием Шабановым в один из военных гарнизонов. Мы знали Шабанова как яркого поэта и как сотрудника аппарата ЦК комсомола. На автотрассе у Казанджина Гурбанназар, Шабанов и Юрий Рябинин облюбовали какую-то поляну, остановились и, видимо, собирались немножко выпить. Но на их беду рядом оказался солдат. Он расстрелял «Волгу», в которой находились поэты, практически в упор. Потом говорили, что солдат был дезертиром. Никто не выжил.

– Была и другая версия. Якобы солдат стоял на посту и что-то охранял, а когда до него дошло, что он сотворил, то застрелился.

– Слухов ходило много. Но всей правды никто людям тогда не сообщил

– Что же всё-таки помешало вам приобрести популярность в России? Ведь вас хвалил Чингиз Айтматов, другие именитые авторы.

– Мне не хватило всего несколько лет. Возможно, не случись в 91-м году распада Союза, всё повернулось бы иначе.

– По вашему мнению, можно было избежать распада Советского Союза?

– Думаю, что да. Кстати, наш тогдашний лидер не хотел отделяться от России. Это ваш Ельцин побудил его к этому. Ну зачем он на голове киргизского лидера Акаева стучал ложками? И зачем ваши чиновники пугали нас, что без них мы не обойдёмся? Не надо было никого пугать. Мы просто стали меньше засеивать поля хлопком, а освободившиеся площади отдели под выращивание зерна. И не пропали.

– В 80-е годы я для себя открыл замечательного туркменского писателя Нуры Байрамова. Но вот уже лет двадцать я ничего о нём не слышу. Где он, что пишет?

– Я тоже в своё время очень верил в Байрамова. Но когда произошёл распад Советского Союза, он резко изменился и стал байствовать. Меня не интересовало, сколько раз Байрамов сменил иномарки. Но зачем он стал писать доносы на коллег? От него отвернулись и многие писатели, и читатели, а сам он потом умер. 
А начинал Байрамов, вы правы, замечательно. Нас с ним столько надежд связывало. А оказалось, зря.

– Последние годы, как я слышал, вы работаете над семейной сагой.

– Да, я написал цикл романов. Понимаете, мой род веками жил близ Кушки. Но в начале 30-х годов моего деда объявили кулаком (ему не могли простить стадо из восемнадцати коров) и сослали в Северный Казахстан. Семья деда на новом месте была обречена. От голода её спас русский председатель колхоза Решетников. Мне потом мои родители много рассказывали о жизни в колхозе под Акмолой. Повторю: тогда одинаково страдали и мы, туркмены, и казахи, и русские. Но вот настал 37-й год. И под каток репрессий стали попадать уже не только одни крестьяне, но и большие начальники, крупные партийные руководители. 
И люди говорили, что наконец восторжествовала справедливость: власть добралась до палачей народа. Мне позже рассказывали, как по колхозу ходил такой Борисенко, сосланный под Акмолу в начале 30-х годов из какой-то тамбовской губернии, и не скрывал радости по случаю расстрела Тухачевского. Мои родные не могли понять, чем ему насолил Тухачевский.

– Вы и сейчас не догадываетесь, из-за чего ваш Борисенко ненавидел Тухачевского?

– Для моего отца, а потом и для меня, это осталось загадкой.

– А вы ничего не слышали о том, как тамбовские крестьяне, недовольные новой властью, в двадцать первом году выступили под руководством Антонова против красных комиссаров, а Москва прислала на их усмирение войска во главе с Тухачевским, которые применили против своего народа газы?

– Даже так. Нам в детстве в Казахстане об этом ничего не рассказывали. Ничего не слышал я об этом и в Туркменистане.

– Будет ли переведена ваша семейная сага на русский язык?

– Я, конечно, об этом мечтаю. Но получится ли? Не знаю. У нас в Туркменистане квалифицированных переводчиков осталось очень мало, и все они перегружены заказами. У меня же нет столько денег, чтобы заинтересовать их переводить меня в первую очередь. Я и так не знаю, как отблагодарить одну из моих переводчиц за переводы моих романов «Тюлень» и «Жареное лето Хазара».

– А в Москве разве нет достойных переводчиков?

– Может, и есть. Но, во-первых, мы практически ничего не знаем о том, что творится сейчас с литературой в России. Мы не знаем, кто и что пишет, кого народ читает, кто занимается у вас переводами. Последние новости до нас доходили года три назад, когда к нам в Ашхабад на книжную ярмарку прилетал из Москвы ваш писатель Роман Сенчин. Вот он за стаканом чая кое-чем с нами поделился. А во-вторых, мы не знаем ваши московские расценки. Это в советское время все – и писатели, и переводчики – получали от издателей очень неплохие гонорары. Теперь о государственной поддержке приходится лишь мечтать. Надо рассчитывать, как правило, на собственный карман. А откуда у меня деньги? А без денег я вряд ли сегодня буду интересен вашим московским переводчикам.

На этой печальной ноте наша беседа и закончилась.

 

Беседу вёл Вячеслав ОГРЫЗКО