Ирина МОНАХОВА. ТОЛЬКО ГОМЕР, ШЕКСПИР И ГОГОЛЬ. Полемика В.Г.Белинского и К.С.Аксакова о «Мёртвых душах»

№ 2017 / 34, 06.10.2017

В 1842 году были опубликованы «Мёртвые души» Н.В. Гоголя. Произошедший в том же году печатный обмен мнениями по поводу этой книги между В.Г. Белинским и К.С. Аксаковым стал одним из самых ярких эпизодов полемики между западниками и славянофилами, хотя содержание этой литературной дискуссии явно выходило за рамки идеологического спора этих двух «партий». Слишком масштабен и важен в художественном плане был сам по себе предмет спора – недавно вышедшая в свет гоголевская поэма.

В брошюре «Несколько слов о поэме Гоголя «Похождения Чичикова, или Мёртвые души» Аксаков высказал такое мнение: «В поэме Гоголя является нам тот древний, гомеровский эпос. <…> В поэме Гоголя явления идут одни за другими, спокойно сменяя друг друга, объемлемые великим эпическим созерцанием, открывающим целый мир, стройно предстающий со своим внутренним содержанием и единством, со своею тайною жизни».

В то же время в письме Гоголю Аксаков сообщал: «Открылась для меня внутренняя гармония всего создания, стали в одно целое все малейшие черты, понятна стала глубочайшая связь всего между собою, основанная не на внешней анекдотической завязке (отсутствие которой смущает с первого разу), но на внутреннем единстве жизни».

14 Mertvye dushiОднако славянофильский журнал «Москвитянин» статью Аксакова о «Мёртвых душах» печатать отказался, а когда Константин Сергеевич выпустил эту статью в виде отдельного издания, то в результате встретился в основном с неприятием своей точки зрения, что и вынужден был признать в письме Гоголю осенью 1842 года: «Брошюрка была написана скоро; может быть, неясно – и на неё многие, почти все, напали, искажая сказанные в ней мысли».

Гоголь отрицательно высказался об аксаковской трактовке «Мёртвых душ»: «Горе тому, кто объявляет какую-нибудь замечательную мысль, если эта мысль – ещё ребёнок, не вызрела и не получила образа, видного всем».

Белинский в «Отечественных записках» назвал аксаковскую трактовку «недоконченной мечтой» в статье «Несколько слов о поэме Гоголя «Похождения Чичикова, или Мёртвые души» и пояснил: «В «Илиаде» жизнь возведена на апофеозу: в «Мёртвых душах» она разлагается и отрицается; пафос «Илиады» есть блаженное упоение, проистекающее от созерцания дивно божественного зрелища: пафос «Мёртвых душ» есть юмор, созерцающий жизнь сквозь видный миру смех и незримые, неведомые ему слёзы».

Продолжая полемику, Аксаков в ответ на эту рецензию Белинского написал «Объяснение по поводу поэмы Гоголя «Мёртвые души» и напечатал его в журнале «Москвитянин». Стремясь доказать свою правоту, Аксаков подчёркивал, что его слова неправильно поняли, неверно интерпретировали. В ответ Белинский опубликовал в «Отечественных записках» более обстоятельную статью под названием «Объяснение на объяснение по поводу поэмы Гоголя «Мёртвые души», где изложил ряд важных тезисов о художественном своеобразии «Мёртвых душ».

Отмечая, что, «сбившись с прямого пути названием поэмы, <…> г. Константин Аксаков готов находить прекрасными людьми всех изображённых в ней героев. <…> Это значит понять поэму Гоголя совершенно навыворот», Белинский указывает: «Илиаду» может напомнить собою только такая поэма, содержанием ко­торой служит субстанциальная стихия национальной жизни, со всем богатством её внутреннего содержания, в которой эта жизнь полагается, а не отрицается».

Помимо аксаковской идеи о «Мёртвых душах» как о возвращении древнего гомеровского эпоса, полемика касалась и другого, связанного с нею вопроса – о мировом значении гоголевского творчества. Аксаков поставил Гоголя на самую вершину мирового поэтического Олимпа (в соседстве лишь с Гомером и Шекспиром), придавая ему мировое значение, правда, с оговоркой – только в отношении акта творчества: «У кого встретим мы такую полноту, такую конкретность создания? <…> Очень у немногих: только у Гомера и Шекспира встречаем мы то же; только Гомер, Шекспир и Гоголь обладают этою тайною искусства. <…> Гоголь не сделал того теперь, <…> что сделали Гомер и Шекспир, и потому, в отношении к объёму творческой деятельности, к содержанию её, мы не говорим, что Гоголь то же самое, что Гомер и Шекспир; но в отношении к акту творчества, в отношении к полноте самого создания – Гомера и Шекспира, и только Гомера и Шекспира, ставим мы рядом с Гоголем».

Отчасти уже в самом этом тезисе заключается противоречие: упорное соотнесение «Мёртвых душ» с древним гомеровским эпосом поневоле наводит на мысль об их вторичности. Совместима ли вообще такая вторичность, вытекающая из идеи Аксакова, с его же утверждением о принадлежности этого произведения к самым высоким вершинам поэзии?

Белинский же утверждал, что Гоголь, являясь великим поэтом, имеющим огромное значение для России, вряд ли найдёт такое же понимание за её пределами: «Гоголь великий русский поэт, не более; «Мёртвые души» его – тоже только для России и в России могут иметь бесконечно великое значение. Такова пока судьба всех русских поэтов; такова судьба и Пушкина. Никто не может быть выше века и страны; никакой поэт не усвоит себе содержания, не приготовленного и не выработанного историею. Немногое, слишком немногое из произведений Пушкина может быть передано на иностранные языки, не утратив с формою своего субстанциального достоинства; но из Гоголя едва ли что-нибудь может быть передано».

Здесь важно отметить мысль Белинского о непереводимости Гоголя. Действительно, сила гоголевских произведений – прежде всего в непосредственной, органической связи с «почвой» – русской культурой, языком, человеком, живущим рядом с ним на этой земле. Но то же самое и осложняет их восприятие в переводе и в чужой культуре. Та особенная пластичность, живописность, острота и живость гоголевского стиля, высокая поэзия его прозы уже сами по себе, даже помимо сюжета, захватывают читателя, не говоря уже о тонком понимании жизненных реалий русской действительности, – все эти свойства, создающие особенный мир гоголевской прозы, во многом непереводимы. С этим обстоятельством во многом связан и тезис Белинского о том, что значение Гоголя за пределами русской культуры невелико – прежде всего, из-за его по большей части непереводимости. И в этом ключ к пониманию позиции Белинского по данному вопросу, которая, на первый взгляд, может показаться более далёкой от истины, чем точка зрения Аксакова, ставившего Гоголя в один ряд только с Гомером и Шекспиром.

Сегодня сочинения Гоголя переведены на многие языки, их читают и изучают во многих странах мира. Гоголь среди наиболее известных русских классиков, его творчество оказало влияние не только на русских, но и на некоторых зарубежных писателей. Но разве это отменяет тезис Белинского о большей частью непереводимости гоголевских творений? Неслучайно всё-таки корифеями, так сказать, мировой популярности среди классиков русской литературы являются Толстой и Достоевский, о которых как раз не скажешь, что они «непереводимы», и чей путь к мировому читателю по этой причине гораздо легче и проще. Известность Гоголя (как и Пушкина) в мире ещё не означает его понимания зарубежным читателем во всём масштабе его творчества, как это доступно читателям, находящимся в контексте русской культуры.

Вопрос о мировом значении Гоголя не мог быть решён и подробно рассмотрен в такой полемике. Для этого Белинскому понадобилось бы более подробное исследование произведений Гоголя, которое, возможно, сделало бы мнение Белинского о его мировом значении более сложным и не столь категоричным и однозначным (например, сам Гоголь указывал на положительное начало в комедии «Ревизор», которым является смех – «одно честное благородное лицо», действующее во всё продолжение пьесы).

Тем не менее, эта полемика содержала столь глубокий взгляд на «Мёртвые души» и вообще творчество Гоголя, что действительно о её значении для понимания читателями гоголевской поэмы можно сказать: «открылась внутренняя гармония». К таким открытиям относится и самая проницательная, наверное, мысль, которая когда-либо была высказана об этом произведении, – это слова Белинского из его статьи «Объяснение на объяснение по поводу поэмы Гоголя «Мёртвые души»: «Пафос поэмы состоит в противоречии общественных форм русской жизни с её глубоким субстанциальным началом, доселе ещё таинственным, доселе ещё не открывшимся собственному сознанию и неуловимым ни для какого определения».

Как можно заметить, вовсе не о «галерее сатирических образов» (ставшей уже хрестоматийным штампом в трактовке «Мёртвых душ») говорит критик, рассматривая сущность гоголевской поэмы. А отмеченная им неуловимость явно «рифмуется» с непереводимостью гоголевского творчества, мысль о которой Белинский высказал именно в связи с этим произведением Гоголя.

 
Ирина МОНАХОВА

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.