ВЫ РАССКАЗАЛИ СУРОВУЮ ПРАВДУ ЖИЗНИ. Как в «Литературу и жизнь» стучался Виктор Астафьев

№ 2018 / 3, 26.01.2018, автор: Вячеслав ОГРЫЗКО

Первый номер новой газеты «Литература и жизнь» вышел 6 апреля 1958 года. И уже буквально через два месяца, 10 июня в редакцию из Перми по почте поступил рассказ Виктора Астафьева «Ария Каварадосси».

Правда, автор не сообщил, что до этого он уже стучался в журнал «Знамя». Но там мнения разделились. За публикацию «Арии…» горячо ратовал завотделом прозы «Знамени» Виталий Уваров. Но против было несколько влиятельных членов редколлегии.

21 апреля 1958 года Уваров в своём заключении отметил:

«Переработав, автор прислал новый вариант рассказа «Каварадосси». Поскольку я и ранее отстаивал его, – прошу членов редколлегии познакомиться с этой рукописью» (РГАЛИ, ф. 618, оп. 17, д. 113, л. 58).

Из членов редколлегии новый вариант рассказа Астафьева прочитали Евгений Сурков и Юрий Нагибин.

«Рассказ мне кажется слабым, сентиментальным, – отметил 23 апреля 1958 года в своём отзыве Сурков. – История о том, как бойцы, прослушав арию Каварадосси, взяли высоту, которую не могли взять до того, написана неубедительно, слащаво.

Впрочем, может быть я ошибаюсь; рассказ надо показать кому-нибудь ещё»
(РГАЛИ, ф. 618, оп. 17, д. 113, л. 57).

Под этим отзывом спустя месяц, 26 мая 1958 года свой автограф оставил Юрий Нагибин.

«Разделяю, – подчеркнул мастер, – мнение Евг. Дан. Суркова».

 

Забрав свой рассказ из «Знамени», Астафьев постучался в газету «Литература и жизнь». Но в этой редакции его имя тогда ни о чём не говорило. Позже выяснилось, что автор был родом из Сибири, детдомовец, воевал. Демобилизовавшись из армии, он уехал на Урал, где устроился дежурным по вокзалу на станции Чусовая. Потом бывший фронтовик работал в Чусовом слесарем и литейщиком. Весной 1951 года его взяли литсотрудником в районную газету «Чусовой рабочий». А в апреле 1957 года он перешёл на работу в Пермский облрадиокомитет.

В редакции «Литературы и жизни» по поручению Михаила Лобанова поступившую рукопись рассмотрел литконсультант Лев Парфёнов. 20 июня 1958 года он сообщил автору:

«Уважаемый тов. Астафьев!

Ваш рассказ «Ария Каварадосси» написан неплохо. Он интересен по содержанию, язык рассказа прозрачный, непринуждённый. И всё же рассказ, как нам кажется, написан неровно. Конец его скомкан. Поэтому некоторые финальные события кажутся оторванными, случайными, изолированными от всего, что произошло ранее. Например, Вы пишите, что в расположении противника произошла стычка между немцами и итальянцами. Но непонятно, что явилось причиной этой стычки – ария Каварадосеи, спетая нашим бойцом, выкрик ли итальянского солдата и последовавший за ним выстрел, возможно убивший того солдата (о чём, точно неизвестно). Все эти обстоятельства должны быть связаны в рассказе между собой, что лишь усилит главную мысль и сделает композицию более стройной. После доработки присылайте рассказ нам» (РГАЛИ, ф. 1572, оп. 1, д. 22, л. 118).

 

Я выяснил, кем был Парфёнов. Он жил во Владимире, рано устроился в местную газету и в двадцать два года вступил в партию. Во Владимире этот журналист сошёлся с заместителем редактора областной газеты «Призыв» Евгением Осетровым. У них оказались общие интересы. Кроме того, оба – и Парфёнов, и Осетров, – в начале 50-х годов заочно учились в Литинституте. Став весной 1958 года заместителем главреда «Литературы и жизни», Осетров предложил своему шефу Виктору Полторацкому взять Парфёнова по договору в редакцию, поручив ему заняться самотёком.

Судя по всему, Астафьев отказался переделывать рассказ, пойдя по иному пути: буквально через пару месяцев, 1 сентября он предложил редакции «Литературы и жизни» другой рассказ «Домашнее животное». На этот раз рассмотрением поступившей рукописи занялся литконсультант Ю.Бабиков. Однако Бабикову, похоже, полученный рассказ не понравился. 16 сентября 1958 года он сообщил автору:

«Уважаемый тов. Астафьев!

Мы получили Ваш рассказ «Домашнее животное». Вы рассказали суровую правду жизни. Подобных случаев на фронте было много. Возможно об этом нужно писать, но не так, как это сделали Вы. Здесь Вы зафиксировали факт, как говорится, сфотографировали. Ну, а что же из этого следует? Ведь в каждом рассказе должна быть заключена какая-то определённая мысль, должны быть характеры. Я очень внимательно прочитал Ваш рассказ, но так и не мог понять, где главная мысль, за что Вы ратуете. Нельзя же просто описывать какой-нибудь случай, не высказывая к нему своё отношение, не наводя читателя на размышления.

Ведь Вы как будто рассказали трогательную историю о лошади. Но она не волнует. А происходит это потому, что говорите Вы о ней сухо, скупо, протокольно, не находите задушевных слов. Вы как бы любуетесь своей точностью, суровостью, люди знают, что война – жестокая вещь. Но ведь и на фронте была своеобразная жизнь, где люди сохраняли все хорошие качества и достоинства. Убийство лошади со стороны солдата было гуманным шагом. Он один пошёл на это, у других рука не поднималась. Но мы ничего не знаем о солдате. Кто он? Из каких побуждений он убил лошадь? Может, солдат просто привык убивать, и пустить пулю ему не представляло труда. Каждый поступок героя обычно вытекает из его характера. Ho Вы не раскрыли нам характер солдата. Он пришёл неизвестным в рассказ, таким и ушёл из него. А именно он должен был нести основную мысль, идею. Вы же, предоставив ему право действовать, лишили его возможности думать. С точки зрения военной обстановки поступок солдата не оправдан. Зачем ему нужно было на глазах врага подходить к лошади? Ведь её можно было убить из окопа. Не знаю, мне за три года участия в боях не приходилось видеть, чтобы люди так легкомысленно относились к своей жизни. То, что вы рассказали в конце повествования, напоминает анекдот.

Язык Вашего рассказа беден. У Вас нет ярких, запоминающихся деталей, описании. Порой Вы допускаете явные нелепости. Например.: «Он ещё раз взвился в дыбы и протестующе закричал, когда завели его в оглобли». Лошадь взвивается на дыбы, но не в дыбы, она не кричит, а ржёт. Или: «Стоит на виду у человеческой коросты фашизма (?!) Это общие, абстрактные слова. Никаких определённых мнений они не вызывают в Вашем рассказе. Поэтому надо Вам яснее выразить то, о чём вы хотели сказать в своём рассказе, и основательно поработать над языком и композицией» (РГАЛИ, ф. 1572, оп. 1, д. 22, л. 107).

 

Что из себя представлял сам Бабиков, выяснить пока не удалось.

Зато очень мощно Астафьева в том 58-м году поддержала Вера Смирнова. Эту детскую писательницу очень тронула повесть молодого автора «Перевал».

 

«Я, – отметила она в своём отзыве, – не знаю других книг В.Астафьева, но эта повесть очень обрадовала меня. Уже она говорит о том, что перед нами, несомненно, талантливый писатель со «своим материалом», с зорким взглядом, с большим чувством слова. Само название свидетельствует об этом: «Перевал» – это и конкретный Ознобихинский перевал, который берут сплавщики, это и трудный этап в работе сплавной артели, выявляющий характеры, сталкивающий людей в борьбе не на жизнь, а на смерть с суровой природой, с лишениями и трудностями быта, это и жизненный «перевал» – крутая перемена в жизни Ильки, героя повести, мальчика-сироты, убежавшего из дома от злой мачехи и слабовольного отца и начинающего свою самостоятельную жизнь в артели сплавщиков, взявших его с собою.

«Перевал» – это повесть о трудном этапе детства маленького сибиряка, – в первые годы советской власти (очевидно, в первую пятилетку). Автор правдиво и бесстрашно рассказывает о подлинных трудностях тогдашней жизни в далёком уголке земли сибирской – о голоде, сиротстве, несчастьях, которые сваливаются на человека нежданно-негаданно (мать у мальчика Ильки утонула), о сердитой мачехе, об отце, который сидит в тюрьме (а мальчику говорят, что он в больнице), о бегстве из дома, об одиночестве ребёнка – о самом страшном, что может быть для маленького; но всё это покрывается той замечательной школой, которой становится для мальчика трудовой коллектив, в который он попадает – артель сплавщиков. Труд, такой тяжёлый, что он валит с ног даже богатырски крепких сплавщиков, труд, от которого эти большие, сильные люди не могут разогнуть рук, это прямое столкновение людей с природой, их увлечённость этой борьбой, самоотверженность, чувство товарищества и их победа – не могли не произвести сильнейшего впечатления на душу ребёнка. Это впечатление благотворно, оно укрепляет маленького человека на земле и среди людей. И вся книга поэтому производит впечатление светлое, поэтическое. Оттого, что всё происходит на природе – на великолепной сибирской природе, которую автор, видно, очень любит, и знает хорошо, – в повести, если можно так сказать, – много воздуха, чувства простора. Она проста и безыскусственна, хотя построена крепко: повествование течёт непринуждённо, как сама жизнь, но внутреннее течение – ход мысли автора – крепко держит всю вещь, и она, несмотря на свою лаконичность, кажется вполне законченной – и по сюжету, и по мысли.

Я довольно много читала повестей о детстве в нашей литературе, я слежу за ними и могу сказать положа руку на сердце, что В.Астафьев прибавил что-то своё к этим книгам,– и новую обстановку детства, и новый образ, а главное, сделал это с такой поэзией, так светло и любовно, с таким – повторяю – настоящим чувством слова. И речь сплавщиков, и, особенно, описания природы заставляют почти всё время радоваться свежести к выразительности языка, замечательным деталям. Я просто с волнением и с огромным удовольствием читала описание перевала и речки на стр. 116–117–118–119. И люди очень видны у него – даже в эпизодах. Есть, конечно, местами и языковые огрехи, и наивность в переживаниях ребёнка, и некоторая натянутость в сюжетных переходах. Но об этом здесь не хочется даже говорить. Повесть прелестна, и автор вполне заслуживает быть в рядах Союза писателей»

(РГАЛИ, ф. 632, оп. 5, д. 31, лл. 5–6).

 

Даря потом свою книгу, Астафьев на титуле написал:

«Вере Васильевне Смирновой – с глубокой благодарностью за «Перевал», которому дана жизнь её добрым отзывом, за веру автора в свои силы.

В.Астафьев

г. Чусовой – Урал

Декабрь 1958 г.»

(РГАЛИ, ф. 2847, оп. 1, д. 37, л. 1).

Летом 1959 года Астафьев собрался в Москву. В архиве сохранилось рекомендательное письмо руководителю ВЛК Юрию Лаптеву. Приведу его полностью.

 

«Правление Союза писателей РСФСР рекомендует зачислить слушателем Высших литературных курсов пермского писателя Виктора Петровича Астафьева.

В.П. Астафьев член СП с октября 1958 г., автор романа «Тают снега» (Пермское книжное издательство 1958 г.), повести «Перевал» (ж. «Урал» № 5 за 1959 г.), сборников рассказов «Тёплый дождь» (Детгиз 1958 г.), «Дядя Кузя, куры, лиса и кот» (Пермь, 1957 г.), рассказов и очерков, опубликованных в различных периодических изданиях.

Умение видеть и изображать правду нашей жизни, свежий и выразительный язык – основные достоинства его произведений.

В.П. Астафьев – писатель яркого дарования со своим материалом, большим чувством слова – вполне заслуживает быть слушателем Высших литературных курсов.

Зам.Председателя Правления Союза писателей РСФСР В.Друзин»

(РГАЛИ, ф. 632, оп. 5, д. 31, л. 4).

Учась на ВЛК, Астафьев перезнакомился почти со всеми московскими редакциями. В частности, он наладил тёплые отношения с завредакцией русской прозы и поэзии издательства «Молодая гвардия» Дмитрием Ковалёвым, для которого стал готовить книгу повестей и рассказов «Звездопад». Регулярно посещал тогда молодой писатель и редакции журналов «Молодая гвардия» и «Новый мир».

Не обошёл стороной Астафьев и газету «Литература и жизнь», где к нему очень тепло отнеслась критик Ленина Иванова. Ну а впоследствии писатель стал частым автором еженедельника «Литературная Россия».

 

Вячеслав ОГРЫЗКО

 

Отвергнутые в 1958 году редакцией газеты «Литературы и жизнь» рассказы Виктора Астафьева читайте в текущем номере.