ЗАГОНЧИК ИЛИ ЛИТЕРАТУРНАЯ ПЕСОЧНИЦА?

№ 2006 / 31, 23.02.2015

Там, где в Байкал впадает река Селенга, широкая прибрежная полоса речной воды образует опасную зону для рыбаков. Баркас с рыбой, на котором моя двоюродная сестра с колхозной бригадой возвращалась с ловли к берегу, здесь как-то накрыл туман. Лодку захлёстывает волной. «Девки, вычерпывать!» – кричит бригадир. Куда плыть? Ни зги не видно. Вычерпывают, а воды в лодке всё больше и больше. И вдруг туман – раз! – и рассеялся. Спасены! Вот он – берег, почти рядом.
Как похоже это зрелище на современную жизненную ситуацию, литературную в том числе. Там, где стабильные формы международного права, государственности, искусства и литературы и т.д. соприкасаются с рекой исторического времени, возникает туманная и опасная зона неопределённости. Куда плыть?.. На такие размышления меня натолкнула статья Дарьи Марковой «Новый-преновый реализм, или Опять двадцать пять» («Знамя», 2006, № 6); сработал, возможно, принцип движения от обратного
Я не буду пересказывать сюжеты книг молодых прозаиков, тем более что на смену повзрослевшим И.Денежкиной, С.Шаргунову, Р.Сенчину постоянно приходят новые: Захар Прилепин, Денис Гуцко, Ксения Букша и другие. Кроме того, зачем «отбирать хлеб» у молодых критиков? Женский фланг этого пополнения – сплошное загляденье: Василина Орлова («НГ-Exlibris»), Алиса Ганиева («Литературная Россия»), Валерия Пустовая («Новый мир»), Жанна Голенко («Московский вестник» и «Вопросы литературы») и, наконец, Дарья Маркова («Новый-преновый реализм, или…», «Знамя», 2006, № 6) и т.д. Я поразмышляю о феномене молодой литературы в социальном ракурсе.
Вначале бытовая «картинка». Ехала я намедни к подруге, и на газоне возле метро «Профсоюзная», где разворачиваются троллейбусы перед обратным маршрутом, увидела бомжа. Солнце, жара; все вокруг – нарядные, облачённые в светлые и лёгкие одежды, а бомж – в свитере и сушит на траве манатки. Видно, что человек он пожилой, только не понятно – женщина или мужчина; так он изгвоздякан жизнью.
На лице женщины, сидевшей напротив меня в троллейбусе, я увидела сострадание. Точно такое же сострадание вложил Короленко в душу мальчика в рассказе «Дети подземелья», ребёнок украл красивую куклу у сестрёнки и отнёс больной девочке в бездомной семье. Сентиментальный сюжет из школьной хрестоматии пришёл мне на ум при созерцании жизненной картинки и поразил актуальностью. Короленко, между прочим, был тогда молодым писателем. Что же нынешние? Ничего похожего не припоминается.
Ребят от мелкотемья спасает военная проза; «Патологии» Захара Прилепина – талантливый роман, нет спору. Неофитки, представляющие в молодой литературе прекрасный пол, вязнут в салонности, если говорить откровенно. Вот и собирают их «старшие товарищи» в загончике («песочница»), чтобы самим без дела не скучать и им помогать оставаться (коллективом) у общественности на виду.
На такие переходные эпохи, как наша современность, есть две точки зрения. Одну выразил Тютчев в популярных стихах: «Нас пригласили всеблагие как собеседников на пир…». Дескать, не волнуйтесь, граждане, не тратьте нервов из-за временных трудностей, наоборот, мол, радуйтесь, что проиобщились ко «всеблагим», то есть к Богам.
Другую высказал Державин: «Река времён в своём стремленье уносит все дела людей…». Знакомое зрелище: Селенга и Байкал. Река времён и вечность. Эта же дихотомия – в современности, и литературной тоже, но выражена она не с таким олимпийским спокойствием, как у поэтических патриархов Тютчева и Державина, а представляет собой сплошное напряжение, как бы заряженное магнитное поле.
Религиозную истину (вечные ценности) каждая конфессия России – православие, ислам, иудаизм, буддизм – утверждает, сосредоточившись на «горячих точках». Например, новый роман Александра Сегеня «Поп» («Наш современник», 2006, № 6; окончание в следующем номере) анализирует роль русской православной церкви на оккупированной гитлеровцами во время войны территории, конкретно в Псковской области. Гитлер, как известно, рассчитывал на помощь русской церкви, пережившей сильнейшие гонения от большевиков; он, конечно, просчитался. Церковь заняла патриотическую и освободительную позицию.
Другой полюс дихотомии – историческое воззрение (патриотическое, и тем более либеральное) оспаривает это суждение. Смерть философа и писателя Александра Зиновьева заставила меня вновь углубиться в его книги; теперь они звучат как завещание крупного мыслителя. В частности, его социологический роман «Русская трагедия» (М.: издательство «ЭКСМО», 2003) не склоняет нас к упованию на вечные ценности и даёт пессимистическую оценку исторической ситуации: эдакое порожистое русло «реки времён»: «…Лица, занимающие более или менее высокие посты, используют их для приобретения собственности и увеличения богатств. Армия и силы внутреннего порядка превращаются в органы охраны богатых… Возрождается религия и церковь для выполнения той роли, какую она играла в дореволюционной России. Она сама становится привилегированной частью населения… Она становится крупным собственником». Круто, да? И спорно, конечно.
Словом, мы живём в прекрасном и яростном мире. Сейчас ответственность писателя за художественное слово неизмеримо велика. Нужно не пудрить мозги народу, не вешать ему лапшу на уши, а разъяснять простым и ясным слогом неимоверную сложность жизни. Иначе река времён унесёт в бездну и нас, и весь народ.

Руслана
ЛЯШЕВА