ДЛЯ ТЕХ, КТО ДУМАЕТ ПО-РУССКИ, КИРИЛЛ И МЕФОДИЙ – ВЕЛИЧИНЫ НАЧАЛЬНЫЕ

№ 2006 / 33, 23.02.2015

Беседа с организатором Дней славянской письменности и культуры на Дальнем Востоке Владимиром ТЫЦКИХ

– Владимир Михайлович, расскажите о Днях славянской письменности и культуры в Приморье, об автопробеге, посвящённом дню святых равноапостольных Кирилла и Мефодия. Что это такое и для чего нужно?
– А чтобы помнили. Знали и помнили. Хочется верить, что всем страшно интересно, кто изобрёл колесо… Азбука по значению своему сравнима с выходом рыб на сушу или взлётом человечества в космос. Для тех, кто говорит, пишет, думает по-русски, создатели славянской азбуки есть величины начальные, из самых главных. Мы более тысячи лет пользуемся кириллицей, мало задумываясь об этом и редко вспоминая первых своих просветителей.
В Мурманске установили подаренный болгарами, из Болгарии привезённый памятник Кириллу и Мефодию, первый в стране. Потом памятники появились в Москве и, кажется, в Самаре. Недавно установлен памятник во Владивостоке (скульптор наш, приморский – Эдуард Барсегов). Если не ошибаюсь, это четвёртый памятник Солунским братьям во всей большой России.
Из Мурманска Дни славянской письменности и культуры пошли по другим городам. Его отметили Вологда, Новгород, Киев, Минск, Москва, даже греческий Афон… В нынешнем году местом проведения праздника стал, кажется, Ханты-Мансийск. Могу ошибиться, но это не так важно – важно, что в России уже существует некая традиция, и в этом году исполняется двадцать лет почину мурманчан.
Совокупные обстоятельства предопределили форму проведения Дней славянской письменности и культуры на Дальнем Востоке. Большие расстояния, стремление вовлечь в орбиту праздника больше людей, сделать его демократичным, то есть приблизить к тем, кто живёт далеко от культурных центров… Тут, нам показалось, лучше всего подошёл бы автопробег. И мы вроде не ошиблись. В первый раз проехали от Владивостока через Хабаровск до Комсомольска-на-Амуре. В прошлом году маршрут включил пятнадцать городов и сёл, где состоялось более тридцати творческих встреч. В нынешнем к ним прибавились город Уссурийск, таёжное удэгейское село Красный Яр, куда и доехать-то непросто, село Уборка Чугуевского района, Гайворон под Спасском-Дальним… Почти четыре тысячи километров… Дома культуры, детские приюты, школы, библиотеки, дома престарелых, музеи, воинские части, даже исправительные учреждения включены в программу праздника, которая заранее согласовывается на местах, печатается в необходимом количестве и третий год подряд добросовестно выполняется участниками автопробега.
Центральное событие праздника, где бы он ни проводился, – творческая встреча. Другое определение я тут не могу подобрать. Это не концерт, хотя на публику выходят и заслуженные артисты, например композитор Анатолий Калекин, и авторы-исполнители, например потрясающий бард Виктор Костин. Это не литературные вечера, хотя свои стихи читают слушателям член Союза писателей Александр Стогней, замечательная поэтесса Вера Саченко, автор многих книг Павел Шепчугов и другие литераторы, участвующие в Днях. Это и то, и другое, и третье… Допустим, выставки живописных полотен и фоторабот Владимира Листрового, кстати сказать, победителя всероссийского конкурса фотографии. Володя разворачивает экспозиции не только в помещениях, но даже под открытым небом: под деревьями, на полянах, на площадях у клубов, во дворах школ и просто на сельских улицах. Мы везём с собой выставки книг, которые сами же и выпускаем в рамках издательской программы «Народная книга». За восемь лет её существования количество изданий приблизилось к сотне. Это стихи, художественная проза, публицистика, мемуары профессиональных литераторов и бывалых, выдающихся людей Приморья. В автопробеге организуется передвижная книжная лавка, кое-что мы продаём. Но в основном раздаём, дарим вместе с библиотечками, которые собираем в течение года. От тысячи до полутора тысяч томов каждый год получают школьные, клубные и всякие другие библиотеки по маршруту автопробега. Мы могли бы собрать и повезти с собой больше, но для этого нужен подходящий транспорт, которого у нас нет, поскольку едем на личных, в основном небольших автомобилях.
Особенность проводимых встреч и в том, что в них участвуют местные жители. Где-то – писатели, например, спассчане Александр Бачурин и Елена Александренко, прозаик, краевед и поэтесса, оба – члены Союза писателей России. Где-то – самодеятельные коллективы, народные хоры, вокально-инструментальные ансамбли, солисты… Молодые дарования поют, играют на музыкальных инструментах; показывают свои умения детские творческие коллективы. Бывает, кто-то просто выходит из зала на сцену и превращается из зрителя в участника, в чтеца-декламатора, в певца, музыканта…
Встречи, как правило, открывает своим выступлением, а где собирается соответствующая аудитория, и молитвой клирик храма святых равноапостольных Кирилла и Мефодия при Владивостокской православной гимназии отец Андрей. Он неизменный участник автопробега, последние два года выходит на маршрут на своём стареньком «карибе», в салоне которого находится икона Кирилла и Мефодия. Она выносится на сцену везде, куда мы приезжаем.
Наш автопробег, по сути, является своеобразным хождением в народ. Он начинается большим бесплатным концертом в день Кирилла и Мефодия 24 мая. Бесплатным не только для зрителей, но и для участников, среди которых люди в прямом смысле дорогие: композитор Константин Селиванов, заслуженный артист России Игорь Волков, народный артист России Александр Столяров, исполнитель бардовских песен Ирина Невмержицкая… Длится фактически полмесяца, заканчиваясь торжественной встречей автоколонны на плацу Морского университета 6 июня, в день рождения Пушкина. Организация и проведение Дней славянской письменности и культуры очень хлопотна, требует массу времени, сил, финансовых средств, но проводится исключительно на общественных началах. Никто из участников этого дорогостоящего дела не получает никакого материального вознаграждения – для этого просто нет источников. Наоборот, многие тратят личные деньги. Более других – Павел Шепчугов и Владимир Листровой, которые снаряжают и снабжают на весь маршрут горючим один, а то и два автомобиля, финансируют выпуск буклетов, значков, вымпелов.
Но своими силами мы бы не справились. Главную лепту в материальное обеспечение пробега вносит Морской государственный университет имени адмирала Невельского, выступивший учредителем праздника совместно с Владивостокской епархией Русской православной церкви, Приморским фондом культуры, Дальневосточным техническим университетом и выходящим в Хабаровске российским литературно-художественным журналом «Дальний Восток». Именно Морской университет два года помогал нам продуктами, в прошлом и в этом году почти полностью закрыл вопрос с топливом. Ректор университета профессор Вячеслав Седых, заметим про себя – доктор технических наук, которому, кажется, не слишком близки проблемы гуманитарные, не даром по итогам прошлого года стал лауреатом газеты «Литературная Россия» в номинации «Лучший меценат». Вячеслав Иванович спонсировал пробег и из личных средств, не буду называть сумму, которую он пожертвовал, но, уверяю, это солидная сумма.
Жаль, мы не можем побывать везде. Но мечтаем о временах, когда праздник станет всеобщим и будет проходить повсеместно уже без нашего участия.
– Скажите, как вы начали писать стихи? Когда осознали себя поэтом? Был ли это один момент или два? Что предшествовало, что воспоследовало?
– Как начал писать, не помню. Помню, как начал читать. Это было в актовом, он же спортивный, зале школы на окраине Усть-Каменогорска. Я учился в пятом классе. Слушатели – несколько сотен человек: учителя, ученики от первоклашек до выпускников. До сих пор не пойму, как у меня духу хватило. Очень робел, просто боялся панически любых публичных выступлений. К доске выходил, потея и дрожа коленками. Хотя любил хорошо ответить и получить отличную оценку. Как-то вот это сочеталось, не знаю. И до сих пор это во мне осталось. Только научился пересиливать себя и скрывать от окружающих. А тогда… Вполне мог рухнуть в обморок… Ни строчки, ни слова ни одного из своего «произведения» не помню. Что-то вроде «широка страна моя родная». С другим, надо полагать, и не выпустили бы на сцену.
Подробностей память не хранит. Ну, как там рекламировал своё произведение – откуда-то устроители вечера о нём узнали… Было ли ещё что-нибудь сочинено, нет ли… Предложили выступить или сам напросился? Сокрыто туманом времени.
Но писателем к тому моменту я уже побыл. Мечтал ещё в первом классе – буду солдатом, лётчиком или моряком. И почему-то при этом ещё и писателем. Как-то прошло. В пятом-шестом, отчасти в седьмом я уже был художником. Днями и ночами мазал холсты маслом, ляпал акварели, облизывая кисточки вместо того, чтобы промывать в воде. Ходил в кружок по рисованию, перекопировал всего Рокуэла Кента цветными карандашами. О небе уже не мечтал – дохлый оказался. Ноги ни с того ни с сего отнимались, сознание затемнялось несколько раз на дню, кровь какая-то была неправильная… Врачи лейкемию поставили, маму предупредили, что умру до совершеннолетия. Трагедия была для мамы. Не единственная, к сожалению, в семье были другие проблемы. А лейкемия прошла, хотя болел много лет очень серьёзно. Может, диагноз был ошибкой – вот, живу до сих пор. Но тогда пришлось отказаться и от неба, и от космоса – как раз гагаринская эпоха началась, все пацаны космосом бредили. Однако вестибулярный аппарат тренировал со страшной силой. Трудно, очень трудно с космосом расставался. А перестать думать о море оказалось вообще выше моих возможностей. Знал наверняка, что и в моряки не гожусь, но как-то отдельно от меня существовала эта мечта и вот, поди же, осуществилась. Но я же умный был, понимал – недостижима. И готовился прямиком в художники. Тоже прошло. Причём резко. После восьмилетки подался в медицинское училище. Впечатлился фильмом «Коллеги» и решил стать врачом. Рисовать бросил.
После медучилища и года работы фельдшером загремел на Тихоокеанский флот. Мог не служить. Врачи в райвоенкоматской комиссии – все свои, коллеги, нет вопросов. Но тогда уклонением от службы парни себя не позорили. Никто из моих райздравовских сослуживцев-сослуживок, кроме самого главврача, отговаривать не пытались. И не спрашивали о здоровье, не смотрели даже подотчётные органы: спросят, куда хочу, в какие войска, и всё. Естественно, не жаловался ни на что и, само собой, хотел только на флот.
Неожиданно стал офицером, окончив Киевское высшее военно-морское политическое училище. Трудно было служить и учиться в военном вузе. Физически трудно. Физподготовка давалась хуже, чем даже математика, самый для меня ужасный предмет. Всё время – на пределе возможностей. Когда мы бегали кроссы на время, сокурсники, бывало, по очереди тащили меня за собой: протягивали застёгнутый флотский ремень, я хватался за него и в полубессознательном состоянии, ни черта не видя и не соображая, перебирал отваливающимися ногами следом за своими спасителями. Умирал на этих кроссах! От слабости, от стыда… После финиша мучительно возвращался к жизни. Так что офицерская карьера начиналась, можно сказать, нештатно, тяжело, для этой профессии всё-таки требовался какой-то другой организм…
Все годы помаленьку чего-то сочинял. Стишки для себя в записные, для других – рифмованные здравицы к праздникам и дням рождения. Отслужив полторы пятилетки на надводных кораблях и подводных лодках, попал в военные журналисты, в тихоокеанскую газету «Боевая Вахта». Уже перевалил на четвёртый десяток, почти забыл о том, что должен стать писателем, хотя несколько текстов, в том числе и поэтических, к тому времени опубликовали разные газеты: всесоюзная «Комсомольская правда», республиканская «Молодёжь Украины», флотская «Страж Балтики», та же «Боевая Вахта», какие-то многотиражки. Впрочем, публикации были немногочисленные, я не видел в них оснований, чтобы, упаси Боже, считать себя писателем. Без разницы, прозаиком или поэтом – для меня это были особые люди, почти небожители. Однако каждой своей строчке в печати радовался, как радуюсь и теперь, ну, может быть, не столь продолжительно и горячо.
В 1983 году приняли в Союз журналистов, в 1988-м – в Союз писателей СССР. Но, честно говоря, и потом долго не чувствовал себя писателем, да и сейчас на этот счёт имею большие сомнения. Хотя шесть лет даже руководил Приморской организацией, был секретарём правления Союза писателей России… Знаете, посмотришь на книжную полку, а на ней поэт Пушкин рядом с прозаиком, автором «Тихого Дона» или, к примеру, «Ста лет одиночества»… С другой стороны, сколько нашего брата подписывается в столбик «член Союза… лауреат премий… почётный гражданин» и так далее под, извините, произведениями, которые чёрную тоску наводят. В ряду с ними оказаться никак не хочется.
Думаю, что я вполне крепкий журналист. Который может делать и публицистику, и беллетристику, работать в разных жанрах, в том числе и в литературно-художественных. А писатель, не писатель, поэт ли, прозаик – это не автор определяет. Это Бог даёт, а время и читатели, если повезёт, когда-нибудь с ним соглашаются. Иногда десятилетия проходят, прежде чем становится понятно, кто в литературе голый король, а кто действительно поэт настоящий, прозаик на все времена. Вы посмотрите вокруг, сколько у нас гениев одновременно по одной улице ходят! Так всегда, во все эпохи. В каком-нибудь районном литкружке штук пятнадцать-двадцать гениев, так сказать, на постоянном учёте. Их подпирают другие, столь же многочисленные. А минет сто лет, на всю округу обнаружится один какой-нибудь приличный прозаик и полтора хороших поэта. Но очередные гении по-прежнему стучат себя в грудь и тужатся перекричать друг друга.
Так что вопрос, когда я осознал себя поэтом, пока для меня самого остаётся открытым. Всё ведь зависит от наполнения термина. Если поэт – Сергей Есенин, если поэт – Павел Васильев, то, вы наверное согласитесь, я до поэта несколько не дотягиваю. Если поэт – дядя Боря сосед, пусть и член союза почти от рождения, но строгающий тексты, которые я читать не могу, то в компанию к нему меня и не потянет.
Между прочим, мой отец Михаил Тыцких и брат Алексей, причастные к литературе, до последних буквально времён отказывали мне в писательском звании. Для меня они достаточно авторитетные ценители. Оба пишут стихи, отец в пору активного творчества в своей литературной среде выглядел убедительно, пользовался уважением. Брат состоит в Союзе российских писателей, в молодости, по оценке Олжаса Сулейменова, был «надеждой русской поэзии Казахстана». И хотя, мне кажется, сделал много меньше, чем от него ждали, звание своё поэтическое вполне оправдывает. Так вот, они оба многие годы говорили мне, что я никакой не писатель, не поэт. Меня это нисколько не обижало, я никогда не спорил с этим, не пытался опровергать или что-то доказывать. Правда, и не соглашался, тем более – не оправдывался. Писал потихоньку, и отец с братом, вдруг удивившись, признали, что имею на это право. Сейчас, кажется, даже гордятся, некоторые мои вещи хвалят. И к этому, как когда-то к критике, я отношусь спокойно. Хотя, конечно, приятно о себе слова хорошие слышать, но понимаешь: тексты от этого лучше не станут.
Вообще, самим фактом обращения к литературе я обязан, конечно, отцу. У нас дома были не редки компании журналистов, писателей. Они листали книжки, читали вслух, декламировали стихи на память, просто говорили о литературе. Когда я был совсем в младенческом возрасте, бывало, хорошо принявший на грудь батя, если не учинял маме какой-нибудь безобразный скандал, брал меня на руки и пел стихи любимых поэтов. Хорошо помню Есенина – целые поэмы. Родитель всякий раз сочинял новый, очень протяжный мотив, ходил по комнате и пел, начиная порою плакать – мне кажется, я и сейчас чувствую горечь катившихся по его щекам слёз. С этим вот пришла любовь к литературе, поклонное отношение к слову. Наверное в конце концов эта любовь и прибила к делу, для которого, вполне допускаю, я не был изначально запланирован.
– Как вы считаете, нужна ли зрелому писателю особая осмотрительность в работе над своими произведениями? Имеет ли смысл «добирать», доделывать то, что не получилось раньше? Вообще художественная литература – она когда-нибудь проходит у человека, или это навсегда уже, пропащее дело? А поэзия?
– Знаете, мой отец всю жизнь писал одну повесть. Она называлась «Повесть о непромокаемых сапогах». Там было нечто такое, что считалось антисоветчиной. Критики, издатели, редакторы всевозможные хвалили, но всё время просили что-то доделать-переделать. И не печатали. Истинной причины никто не касался, обращали внимание на детали, формальности мелкие. Лукавили, конечно. А отец наивно верил – вот сейчас последний раз исправит, и всё будет путём. В результате в журнале «Простор» вышел рассказ – малый осколок большого произведения. А повесть, прекрасная, по-моему, повесть, в которой ничего менять не требовалась, просто перестала существовать. Отец так её допереписывал, что от изначального, на одном дыхании, взволнованно и ярко написанного варианта ничего не осталось. В отце, возможно, умер, не родившись, большой писатель.
Такие случаи убийственного литературного самоедства существуют, но они весьма редки. Гораздо чаще пишущего человека подводит торопливость, самоуверенность. Особенно в поэзии. Есть авторы, убеждённые в том, что писать надо сразу и окончательно. Мол, мы пишем, как чувствуем, и всё тут. Редакторского вмешательства в текст не приемлют. Думаю, это ущербно. Конечно, возможны исключения, когда на свет является талант абсолютный, которому ни критики, ни редакторы не нужны. Но едва ли даже такие титаны пишут сразу начисто. Посмотрите на рукописи наших великих, на черновики Пушкина, на черновики Толстого, который десятки – десятки! – раз переписывал многие сотни страниц. Виктор Петрович Астафьев, к примеру, «Пастуха и пастушку» переделывал четырнадцать раз. И обратите внимание, допустим, на переписку Астафьева с замечательным, считаю, критиком Валентином Яковлевичем Курбатовым. Там немало свидетельств тому, как зрелый писатель, писатель заслуженно знаменитый, мучительно, тщательно работает над своими произведениями. От замысла до воплощения – каторжанский труд на годы, порой – десятилетия. Случается, что-то не выходит, автор перенастраивает сюжет, выбрасывает готовые главы, переделывает, добавляет и так далее. Я уже не говорю о стилистической доводке текста, которая может продолжаться и после того, как книга вышла, – скажем, при подготовке новых изданий.
Мы, кажется, подошли к самому существенному, что мне по силам сказать, отвечая вам.
Любой вопрос, даже как будто непритязательный, если только он не высосан из пальца, имеет свою глубину. В данном случае она такова, что всё, ранее сказанное, становится второстепенным. А нам, чтобы донырнуть до этой глубины, следует обратиться к Книге книг. Главный библейский выбор на все времена – выбор между Богом и мамоной. Между духом, духовностью и вещностью, меркантильностью. Между этими двумя полюсами существует человечество, ищёт свой путь каждый, кто пришёл на белый свет. Достичь их невозможно, ибо в одном случае надо подняться до абсолютной святости, а в другом – впасть в абсолютный грех. Человеку ни то, ни другое не по силам. Он живёт между этими полюсами, раздираем их притяжением. Важно, куда направлен вектор его стремлений, с какой стороны от критической точки человек оказался. Всё точь-в-точь повторяется в литературе, жизнь просто проецируется на литературу. Поэтому главный вопрос для писателя – во имя чего? Во имя чего написано это и это произведение? Или будет написано. Этим, в конечном счёте, и стоит руководствоваться, решая для себя, что делать – писать новое или переделывать старое. На любой труд можно посмотреть именно с такой стороны. И тогда ответ каждому становится ясен. Он предопределён тем, в какой точке находится человек, задающий себе этот простой вопрос…
Отдаваться литературе пожизненно и полностью сегодня трудно. Потому что литература перестала кормить писателя. За редкими исключениями, которые, бывает, писателями можно как раз считать с некоторой или даже большой натяжкой. Раньше всё было определённей. Стал писателем – это на всю жизнь. Даже если уже и не пишешь. Я думаю, сегодня надо подтверждать своё право на писательство, своё умение быть писателем. Есть, разумеется, люди, для которых литература – это всё и навсегда. Их немного, таких людей, но если кто-то из них оказывается рядом с вами, вы непременно их узнаёте.
Проза более лояльна, более терпелива. Поэзия, мне кажется, вещь капризная, с гонором, с приколами. Она любит авторов помоложе. И обманывает их напропалую пачками! Безжалостно совершенно… С возрастом как-то иссякает, но опять же не у всех. Тут стопроцентного закона нет.
В литературе, как в жизни, вообще нет стопроцентных законов. И там, и там многое определяется добром и злом, их вечным противостоянием. Писатели невольно становятся особыми людьми, в смысле своей ответственности перед миром, потому что литература имеет уникальное свойство – она вырастает, выходит из жизни и потом в жизнь возвращается, влияет на жизнь.
– Почему вы возитесь с молодыми авторами, зачем вам это? Зачем студия «Паруса»? Зачем она – чтобы молодые знали тех, кто старше?
– Видите ли, я человек досмертно, безнадёжно советский. То есть общественный. Может быть, превратно понимаю общественную пользу, общественное благо, но воспитан в убеждении, что, по мере сил и умений, должен им служить. Сам я когда-то ощутил на себе именно такое отношение – ко мне, как к молодому автору, были внимательны комсомол, Союз писателей, разные всякие редакции и так далее. Ведь было время, когда существовала большая, хорошо отлаженная система, которая действительно помогала начинающим писателям поверить в себя и встать на ноги – не только творчески, но и по жизни в целом. Ничего подобного сегодня близко нет. А талантливых молодых людей, мне кажется, меньше не стало. Просто они никому не нужны и варятся в собственном соку. Путного из этого мало чего выходит. Потому что литература, как всякое серьёзное дело, требует к себе серьёзного отношения. В студии «Паруса» при Морском государственном университете мы, таким образом, просто отдаём долг молодым – за то, что когда-то получили сами.
Не надо забывать и о том, что литераторы нуждаются в определённой среде, нуждаются в цеховом, коллегиальном общении, независимо от возраста и известности.
У нас ведь не литературное объединения, а студия. В неё, кроме желающих молодых, входят вполне состоявшиеся писатели. Юрий Кабанков, выпускник Литинститута, кандидат филологии, признанный поэт, эссеист, православный философ. Вячеслав Протасов, оригинальный, по-настоящему сильный лирик, занимающийся к тому же переводами с немецкого, английского, польского языков. Поэтические переводы Протасова находятся на таком уровне, который в России сегодня, пожалуй, мало кому доступен. Активно работает в студии доктор философии, капитан первого ранга запаса Валерий Кулешов, выпустивший две поэтические книги… Мы издаём дальневосточный ежегодник «Сихотэ-Алинь». Имеем свои страницы на сайте Морского государственного университета. Совместно с краевой детской библиотекой и Фондом культуры выпустили в свет несколько детско-юношеских сборников, стихи для которых отобраны на общекраевых литературных конкурсах. Издали два литературных сборника с произведениями студийцев. Для многих из них это был дебют. И вот уже вышла книжка молодого преподавателя нашего университета Татьяны Краюшкиной – первая книжка многообещающего автора. В университете есть газета «Меридиан», регулярно выпускающая литературную страницу с произведениями наших студийцев… Перечислять добрые дела студии можно долго.
Литература – дело преемственное. Если мы здесь, в Приморье, хотим, чтобы она была, чтобы она жила и развивалась в нашем крае, надо всеми возможными способами поддерживать молодых авторов. Вот мы и нашли для себя такой способ.
– Чего вы ждёте от писателей разных направлений, убеждений, мировоззрений?
– Да уж не жду ничего. Пусть кто-то хотя бы радует иногда выдающимся произведением, и то уже можно немножко гордиться своей принадлежностью к современной литературе. Потому что объективно важнейшее для писателей дело сегодня они едва ли сделают. Главная, одна на всех, беда – потеря профессионального статуса. Творческие союзы ныне – всего лишь общественные организации. Наравне с обществом, допустим, любителей пива или ассоциацией любителей кошек. Права у них одинаковые. Со всем вытекающим отсюда бесправием.
Тяжелейший труд, труд литератора, имеющий ни с чем не сравнимое значение для духовного здоровья нации, переведён в разряд любительства. Писатель своим трудом, за маленьким исключением, обеспечить себя не может. Он оказался на социальном дне. Особенно в провинции, где и продать-то какой-то свой талантишко некому. И поэтому главная задача писателей – защита своих профессиональных прав, восстановление достойного положения в обществе.
К старым временам не вернуться, да это и не надо. Но и с нынешним положением мириться нельзя. Если хотите, творческие заботы сейчас отошли на второй план. Писательское сообщество – пусть это никого не оскорбит, таковы реалии – должно бы сегодня функционировать как единый профсоюз и решать проблемы, которые пытаются решать профсоюзы в разных отраслях хозяйства. По мелочам тут ничего с места не сдвинешь. Нужно принципиальное изменение государственной культурной политики. У писателей, объективно, есть союзники. Не фактические, увы, а гипотетические, исходя из общности судьбы и общности интересов. Театралы, кинематографисты, художники…
Первое, что необходимо, – объединение. Объединение даже не писателей, то есть не только писателей, а всей наличной творческой интеллигенции страны. А у нас, как вы знаете, всё наоборот. На месте одного писательского союза появились несколько, и каждый внутри себя ещё колется на фракции, группы и группки. Так и в других творческих союзах.
Кстати, писатели как раз могли бы инициировать большое объединение. Но они никак не находят общего языка между собой.
Беседу вела Василина ОРЛОВА

ВЛАДИВОСТОК – МОСКВА