СОВМЕСТИМОСТЬ ГЕНИАЛЬНОСТИ И ЗЛОДЕЙСТВА

№ 2006 / 39, 23.02.2015

Как я отношусь к Гайдару? Я считаю, что в своей жизни он совершил очень много злодеяний. Но вот парадокс, при этом он написал немало замечательных книг.
Как известно, Гайдар был псевдонимом писателя. Настоящая его фамилия Голиков. Он родился 9 (по новому стилю 22) января 1904 года в городе Льгов Курской губернии. Его отец – Пётр Исидорович Голиков был учителем, а мать – Наталья Аркадьевна Салькова происходила из дворян. В 1909 году родители будущего писателя чуть не угодили под арест (власть заподозрила их в помощи революционерам). Голиковым пришлось бежать. А в 1912 году семья осела уже в Арзамасе.
Увлечённый событиями 1917 года, Аркадий Голиков одно время с гордостью помогал местным чоновцам (бойцам частей особого назначения) патрулировать ночной Арзамас. А в декабре 1918 года он, оставив пятый класс Арзамасского училища, даже записался в Красную армию, чуть позже попав на VI Киевские командные курсы.
В Гражданскую войну Голиков буквально за два года прошёл путь от курсанта до командира 58-го отдельного нижегородского полка. Позже он громил деникинцев, отправлял маршевые роты на подавление кронштадтского мятежа, гасил антоновское восстание.
Говорили, будто особыми зверствами Голиков отличился в Хакасии, где он в 1922 году гонялся за горно-партизанским отрядом императора тайги И.Н. Соловьёва. Власти обвинили его тогда в многочисленных самочинных расстрелах.
Уже в наше время исследовательница Наталья Ольхова записала в Хакасии немало воспоминаний, в которых Голиков представал просто зверем. Одна жительница со ссылкой на свою мать поведала ей, к примеру, историю, как восемнадцатилетний Голиков «со своим отрядом согнал больше ста человек на обрыв у реки и начал расстреливать. Он стрелял из нагана в затылок. Не белогвардейцев (они хоронились в тайге), а простых крестьян. Много было женщин, подростков, детей. Тех, кто оставался жив, Гайдар пинками сталкивал с обрыва в реку. Зверь, а не человек! Моя мать чудом осталась жива, потому что ушла в этот день к родственнице в другую деревню. А её мать, двух братьев и сестру убили». Голиков не жалел даже пленных. Командовавший красноярским ЧОНом В.Какоулин потом признал: «Голиков по идеологии неуравновешенный мальчишка, совершивший, пользуясь служебным положением, целый ряд преступлений».
За расстрелы без приказа пленных Голикова в 1922 году сняли с должности, исключили из партии и направили к психиатрам. Как потом Голиков сообщал сестре Наташе, у него обнаружили «истощение нервной системы в тяжёлой форме на почве переутомления и бывшей контузии, с функциональным расстройством и аритмией сердечной деятельности».
Как прозаик Голиков дебютировал в 1925 году, опубликовав в ленинградском альманахе «Ковш» повесть «В дни поражений и побед». Говорили, будто рукопись этой вещи понравилась Константину Федину и Михаилу Слонимскому.
В 1925 году Голиков переехал в Пермь, где встретил семнадцатилетнюю комсомолку Лию Соломянскую, которая одна воспитывала сына Тимура. Вскоре они поженились.
Именно в Перми у писателя появился псевдоним Гайдар (впервые фамилией Гайдар он подписал в 1925 году новеллу «Угловой дом»). Есть несколько версий, объясняющих, почему появилась эта кличка. Одни исследователи считали, что писателю просто хотелось увековечить свои украинские корни. Говорили, будто с украинского языка слово «гайдар» переводилось как «пастух овец». Другие полагали, что Гайдар – это дань игре в мушкетёров, напоминание о д’Артаньяне, мол, Гайдар – это сокращённый вариант фразы «Голиков Аркадий из Арзамаса». А Лев Кассиль, тот и вовсе говорил, что объяснение надо искать в монгольских легендах о всадниках-разведчиках (якобы Гайдар – это скачущий впереди всадник).
В Перми Гайдар занимался в основном журналистикой. Почти два года он сотрудничал с местной газетой «Звезда». А потом последовали Свердловск, Москва, Архангельск, Дальний Восток…
Начало взлёта литературной биографии Гайдара, я думаю, относится к концу 1920-х годов, когда он, живя в Архангельске, взялся за повесть «Школа» (её потом под названием «Обыкновенная биография» напечатал московский журнал «Октябрь»).
В 1931 году в жизни Гайдара произошла большая трагедия: от него ушла жена, забравшая с собой сына. Причиной драмы стал страшный алкоголизм писателя.
Чтобы избежать тоски, писатель попросился в Хабаровск, где его взяли корреспондентом в местную газету «Тихоокеанская звезда». Но журналистом он оказался необязательным. Статьи Гайдар зачастую сдавал с опозданием, много путал, не терпел замечаний. Коллеги считали, что это было следствием постоянных запоев.
Хорошо знавший писателя Борис Закс полагал, что Гайдар уже тогда тяжело болел. Он писал в своих воспоминаниях: «Мне пришлось за мою долгую жизнь иметь дело со многими алкоголиками – запойными, хроническими и прочими, – написал он в своих мемуарах. – Гайдар был иным, он зачастую бывал «готов» ещё до первой рюмки. Он рассказывал, что детально обследовавшие его врачи вывели такое заключение: алкоголь – только ключ, открывавший дверь уже разбушевавшимся внутри силам.
Конечно, верить Гайдару на слово – дело опасное, но этот его рассказ отвечает тому, что я видел собственными глазами. Однажды мы (Е.И. Титов и я), жившие в одной редакционной квартире с Гайдаром, начали замечать в его поведении что-то неладное. Мы знали о его болезни и принялись уговаривать, пока не поздно, обратиться в больницу. Наконец, после долгого сопротивления, он согласился. Втроём мы направились на поиски психолечебницы. С трудом добрались. В вестибюле Гайдар сразу опустился на ступеньки, и мы стали ждать врача… Гайдар искоса взглянул на нас и сказал: «Хорошие у меня товарищи, куда привели». Врач принял нас сухо. Выслушал, посмотрел на Гайдара и взять его в больницу отказался. Он, видимо, не привык, чтобы к нему являлись добровольно и не набедокурив, а потому не признал Гайдара больным. Дорога обратно далась ещё труднее. Гайдар еле передвигал ногами.
У меня было время, я работал в ночной редакции, но Титову пора было сдавать в набор телеграммы, и он ушёл вперёд, оставив нас вдвоём. Едва Титов ушёл, Гайдар бессвязно, заплетающимся языком стал обвинять Титова в том, что тот будто бы сказал: «Лучше бы вы со славой погибли в бою». Гайдар производил полное впечатление пьяного, хотя не пил ни капли. По дороге мы встретили нескольких знакомых, и, несмотря на мои возражения, они увели Аркадия к себе.
Вернулся он в дым пьяным и с первых слов объявил, что убьёт Титова. «Где он?» Тому, что Титов ещё не приходил из редакции, он не поверил. Вошёл в титовскую комнату – никого. Тогда, взяв стул за спинку, принялся выбивать в окнах одно стекло за другим. Перевернул вверх ногами кровати, стол, стулья. Потом вышел в коридор с большой боржомной бутылкой в руке.
Смеркалось, света не было. Я метался от Гайдара к воротам, чтобы подкараулить и предупредить Титова.
Позади нашего дома, во флигеле, жил Зайцев – секретарь полномочного представительства ОГПУ по Дальневосточному краю. Услышав шум, он выскочил на крылечко флигеля и заорал: «Что тут происходит?» И в тот же миг непредсказуемая хабаровская электростанция дала ток, и перед Зайцевым предстал в окне ярко освещённый Гайдар с поднятым кверху стулом.
Потом они сидели в саду и обменивались военными воспоминаниями. Потом Гайдар ушёл в дом. Я сказал Зайцеву, что напрасно он пустил Гайдара одного: сам-то я уйти со своего поста не мог, чтобы не упустить Титова. «Это прекрасный парень, – воскликнул Зайцев в ответ. – Я за него ручаюсь. Мы, старые чекисты, умеем разбираться в людях». Тут раздался звон стекла – Гайдар добивал уцелевшее окно, и знаток людей проворно побежал в дом».
Неудивительно, что Гайдар в какой-то момент стал довольно-таки частым пациентом психиатрических больниц. Одно время он лежал и в хабаровской клинике, где тем не менее ему удалось написать очень интересную сказку о Мальчише-Кибальчише.
Уже вернувшись в Москву, Гайдар написал одну из лучших своих вещей – повесть «Военная тайна». Писателя стали везде и всюду хвалить. Но он-то понимал, что в своих книгах много фальшивил. Кажется, в 1936 году Гайдар писал Р.Фраерману: «Я живу в лечебнице «Сокольники». Здоровье моё хорошее. Одна беда: тревожит меня мысль – зачем я так изоврался. Казалось, нет никаких причин, оправдывающих это постоянное и мучительное враньё, с которым я разговариваю с людьми… образовалась привычка врать от начала до конца, и борьба с этой привычкой у меня идёт упорная и тяжёлая, но победить я её не могу… Иногда хожу совсем близко от правды, иногда – вот-вот – и весёлая, простая, она готова сорваться с языка, но как будто какой-то голос резко предостерегает меня – берегись! Не говори! А то пропадёшь! И сразу незаметно свернёшь, закружишь, рассыплешься, и долго потом рябит у самого в глазах – эк, мол, куда ты, подлец, заехал!.. Мне советуют взять так называемый государственный заказ на пьесу к 25-летию Советской власти. Такой же заказ мне предложили через Комитет по делам кинематографии. Ответа до выхода из лечебницы не дал никому. Настроение неровное».
Своего рода ответом Гайдара на просьбы властей стал рассказ «Голубая чашка». Уже в 1990-е годы внук писателя – известный реформатор Егор Гайдар в связи с этим рассказом вспомнил несколько семейных историй. В интервью газете «Известия» он говорил: «Когда «Голубую чашку» читал – буквально в лицах представлял участников сюжета. была первой женой деда. Потом у него появилась ещё одна семья, ещё… Обаятельный, лёгкий, весёлый, он нравился женщинам. Но дальше – вот какая история. Арестовывают второго мужа бабушки, Разина, замредактора газеты «Беднота» (сегодня – «Сельская жизнь»). Следом – бабушку. С Гайдаром они давно в разводе. Но он, раздобыв в «Комсомольской правде» телефон Ежова, позвонил тому прямо в кабинет: «Ты чего мою Лийку посадил?» Конечно, был в тот момент нетрезв. Но, понимаете, – он и трезвый бы позвонил. Его отвага – психологический феномен. Подавляющее большинство тех, кто совершает отважные поступки, преодолевает инстинктивное чувство страха – это нормально и достойно уважения. Но есть очень редкий тип – те, кто физически не ощущают страха. Судя по всему, Аркадий Петрович был из такой категории».
Но мало кто знает, что Гайдар сам одно время находился на волоске от чекистского топора. Под подозрение властей попала его повесть «Судьба барабанщика». Нет, сначала эта вещь руководству понравилась. Начальство даже дало команду снять по ней художественный фильм. Писатель очень быстро подготовил киносценарий, первые главы которого уже в 1938 году появились в «Пионерской правде». Однако в какой-то момент публикация сценария почему-то прекратилась. Бдительные чиновники восприняли это как сигнал к атаке против литератора. Тут же поступила команда книги Гайдара из библиотек изъять. От расправы писателя спасло лишь неожиданное вручение ему ордена «Знак Почёта».
Ещё одна деталь: «Судьбу барабанщика» Гайдар писал в подмосковном городе Клин, где семья владельца частной сапожной мастерской Чернышова согласилась сдать ему одну из своих комнат. В Клину писатель появился холостым. Но уже через месяц он дочери хозяина – Доре Матвеевне сделал предложение выйти за него замуж.
В Клину Гайдар довершил и свою самую главную книгу «Тимур и его команда», которая сохранила своё звучание даже сегодня. Не случайно крупнейший литературовед Мариэтта Чудакова на материале этой книги уже в начале двадцать первого века взялась написать чуть ли не целую монографию. Свою работу она назвала «Дочь командира и капитанская дочка». «Я хотела показать, – призналась Чудакова, – что Тимур – продолжение череды положительных героев XIX века от Гринёва до князя Мышкина. Мне всегда смешны разговоры о современности. Менее современного героя, чем Тимур, трудно назвать – вся эпоха призывает к бдительности, а он предлагает систему ценностей князя Мышкина: полное доверие людей друг к другу, помощь человеку, которого он впервые видит. Взрослые вокруг инфантильны, и он должен взять на себя обязанности взрослых дееспособных людей, на что я и сегодня надеюсь, поскольку инфантильность взрослых людей дошла до предела. Я стремилась вызвать внутренние силы молодой России» («Известия», 2005, 9 июня).
Когда началась война, Гайдар устроился корреспондентом в «Комсомольскую правду» и попросился на фронт. 13 сентября 1941 года писатель отказался вылететь из окружённого немцами Киева, оставшись у партизан.
Много лет считалось, что Гайдар погиб 26 октября 1941 года на железнодорожном переезде у деревни Леплява Черкасской области. Одни говорили, будто писателя с четырьмя партизанами послали в разведку, и они напоролись на фашистов. Якобы Гайдар, встав во весь рост, крикнул: «Вперёд! За мной!» Но остальные его спутники будто бы не захотели бессмысленно умирать. Другие утверждали, что Гайдар остался прикрывать отход товарищей. Уже после войны местные власти будто бы разыскали захоронение писателя и осенью 1947 года его прах перенесли в украинский город Канев.
Но вот в 1979 году украинский журналист Виктор Глущенко после встреч с ветеранами и архивных поисков пришёл к другому выводу. Он не исключал, что в кровавом хаосе отступления, окружений, тяжёлых боёв вполне возможно, что Гайдар уцелел. И, блуждая по оврагам и долинам, добрёл до Тулинец , которые отделяют от Леплявы всего несколько десятков километров и где его с товарищами вплоть до весны 1942 года приютили обыкновенные украинские крестьянки. Эту версию наиболее обстоятельно спустя годы пересказал читателям Леонид Горовой (смотри его статью «Когда погиб Гайдар?», опубликованную 4 июня 2004 года в «Литературной России»).
А где правда, пока точно никто не знает.
Уже в конце 1940-х годов наметилась тенденция не просто возвеличивания фигуры Гайдара, а создания из писателя этакого легендарного образа. Со временем о Гайдаре вышло множество книг. Особенно на этом фронте отличился Борис Камов. Позже значительный вклад в гайдариаду внёс также Бенедикт Сарнов.
Однако новые мифы поддержали далеко не все литераторы. В этой связи есть смысл процитировать одно из писем старейшего критика Веры Смирновой, отправленное ею в 1965 году Сарнову. Она соглашалась, что Гайдар был человеком непростой судьбы («видела его и зверски пьяным, и очень трезвым»). Но Смирнова не понимала, зачем иным литературоведам потребовалось приписывать писателю лишнее. «О Гайдаре у нас ходят легенды, – с недоумением писала Смирнова Сарнову. – То их сочинял Емельянов… Теперь «военную легенду» сочинил Камов. В ней так много мелкой и ненужной лжи с самого начала, что не веришь и остальному. Тем более что логика событий, отсутствие в начале войны организованного партизанского движения, короткий срок пребывания Гайдара на фронте (какой-нибудь месяц только), его болезнь заставляют предполагать конец даже более трагический». К Сарнову же у Смирновой были претензии не фактологического плана, а идеологического. Она считала, что Сарнов отнял «у Гайдара главное, чем он жил всю свою жизнь, – веру». Смирнова даже пыталась Сарнова убедить в том, что «вера Гайдара неизмеримо шире и выше тех сомнений, которые Вы ему приписали, произвольно толкуя его дневники».
Я думаю: в оценках Гайдара были неправы и Камов, и Сарнов, и Смирнова. Первый, когда пытался из писателя сотворить икону, просто спекулировал на известных именах. Второй признавал, что на совести писателя было много злодеяний, но он полагал, будто его герой позже переосмыслил свою судьбу и чуть ли не раскаялся в преступлениях юности. Не могу я согласиться и со Смирновой: что же это за веру такую придумал Гайдар, за которую он расстрелял тысячи и тысячи людей?! Какой такой борьбой, за какие идеалы можно оправдать потоки пролитой людской крови?
Хотя, ещё раз повторю, книжки после себя Гайдар оставил неплохие. Их прочтёт ещё не одно поколение детишек.
В. ОГРЫЗКО