В МИРЕ СМУТ И БОРЕНЬЯ (Андрею Тарханову – 70 лет)

№ 2006 / 41, 23.02.2015

Мир един. Он объединён одним божественным замыслом и промыслом. И вся сложная и отлаженная структура мироздания, и броуновское движение организованного хаоса – всё сводится к единому началу.
Многие поэты так и не приходят к осознанию этого. Поначалу среди них исключением не был и Андрей Тарханов. Но всё-таки он сумел совершить свой прорыв. Ему удалось переболеть увлечением языческими культами ханты-манси.
Этим значительно осложнялась его задача. Но всё же он сумел схлестнуть в себе и соединить две стихии: языческую и православную, – и подчинить единому.
Образ мира, который дробился у него на культово-экзотические представления и отпечатывался в магические строчки, воссоединился в его душе и под его пером.
Вместе с тем Тарханов вобрал в себя и соединил две культуры: русскую и мансийскую. Не теряя связи со второй и с родственной ей венгерской, он утвердил в своём творчестве русскую как первоопределяющую.
Утверждение всегда идёт через борьбу. А в смутные времена боренье требует небывалой самоотдачи. Не зря одной из новых книг автор дал название «День боренья».
Мир обретает единство для поэта прежде всего в мире природы. Один из разделов в книге «По праву природы» словно даёт ей возвысить свой голос, выкликать на свой зов совесть человеческую. Ещё один раздел «Звёзды зовут» – о том же, но в космическом всеохвате.

Звёздный час.
Небесный мир распахнут.
Он зовёт меня к себе, зовёт.
И лучи черёмухою пахнут,
Значит, там черёмуха цветёт.

Мир един на весах и на часах. И он как на юру. Его нельзя раскачивать, размагничивать, обезвременивать. Иначе начнут сотрясать его кризисы, он может рухнуть.
Поэт спасает этот мир в себе. Отрешаясь от мирского, суетного, смутного, он уходит в обитель природы. «Обрету себя снова в бору». И мир природы отвечает взаимностью: «Лес гармонией лечит меня».
А ведь он, этот мир, так хрупок, беззащитен, сир. То он как спасённая бабочка в одноимённом стихотворении, которую нужно оттаять, чтобы она ожила. То он как забытое кладбище, которое следует посетить, чтобы оно воскресло в миросознании…
Он многообразен, но все образы его очерчены остро драматически. Его подстерегают на каждом шагу, как и душу людскую, искушения и испытания. «Одного в эту пору боюсь – вдруг вернусь на разгульные тропы».
Поэт уходит к костру. Это может быть костёр у озера Прощания или костёр у моря. И здесь поджидают его сомнения в том, что он сможет побороть искушение: «Ведь на этот костёр все людские пороки прилетели, бесстыдно лаская меня». И тут же – следом за этим раскаянье…
Так создан мир: чтобы утвердилась его святость, нужен порок, который она во что бы то ни стало пресекает и разит.
В свою очередь, порок, чтобы уничтожить святость, унижает её. А святость – и не унижая – порок уничтожает.
«Вечереет. И первые звёзды от Бога говорят человеку прощально – пора». Мироздание беседует с человеком, со всем человечеством – и это важно услышать.
Мир природы поэта – это и «Материнские сосны», и «Спасительные кедры», и «Берёзовские лиственницы», и «Воскресная верба»… Это всегда мир святости.
Он посвящает стихи сиротам и вдовам – а в этом такое благое дело, за которое сам Господь благодарит.
Но самое главное: его мир – это Русь. Поэта потрясает песня, где поётся: «Только ты, моя мама родная, крест могильный обнимешь не раз». И в стихотворении «Песня и парус», где об этом ведётся речь, он запоминает, как в конце «парус плыл по волнам к облакам». Парус подхватил старую русскую песню и понёс её туда, к сонму ушедших, чтобы хоть на миг забылось их забвение.
Поэта томит и тревожит судьба Отечества, в котором попрана память. И он об этом пишет так, как многие уже не пишут, в угоду перестроечно-смутным переменам, с разрушительными реформами и модным веяниями в искусстве и в самом образе жизни.

В эти тяжкие дни и раздоров и смуты
В нерушимость Отечества верится мне.
Если будет Россия, – запомните, люди, –
Значит, будут и мир, и любовь на Земле.

У Тарханова Отечество и Россия сливаются в одно-единое. А ведь и эти понятия давно уже пытаются расколоть в общественном сознании. Они разводятся либеральными силами по разным углам, прибежищам, по своим криминальным понятиям.
Всё, «благодаря» им, цинично раскупается и распродаётся: Отечество и Россия, Природа с её правом и недрами как народным правом на достояние. Красота во всех её ипостасях, вплоть до русской красы наших женщин. «Ведь доллар как магнит для красоты».
У Тарханова неизменные переклички с образами М.Ю. Лермонтова и А.Блока. Парус в буре-мятеже и Незнакомка в гибнущей Руси – эти излюбленные образы находят у него своё переосмысление. И блоковское возмездие, как тому и быть, приходит в облике юноши-потомка:

Стоит угрюмо на распутье –
Запомните! – наследник наш.

Поэт вопрошает: «Не страшно, если томик Блока он даже в руки не возьмёт?»
Он умеет создать особое настроение эмоционального подъёма. От этого, понятное дело, страдает спокойная невозмутимость философской глубины. Оттого и слова не везде досказываются там, где напрашиваются на дальнейшую речь. Самая суть – это скорбная суть. Доходя во всём до сути, мы так или иначе заключаем себя в обитель печали… Поэт вырывается из неё и пытается вырвать нас.
Новая книга включает в себя две поэмы. Это свидетельство того, что поэт-лирик стал мыслить и чувствовать в поэзии эпически, исторически, основательно.
В поэме «По приказу Сталина» берёт разбег русская переборно-песенная живая речь.

Где усладу чую,
Там и заночую.

В основу положен реальный случай из истории его деревни 1945 – 1947 годов. На телеграмму Сталину, что в местных водоёмах выловлена вся рыба, последовал его приказ: дать природе отдых.
Поэма «Пепел священного бора» одним своим названием настраивает на реквиемно-скорбную волну. Сгорела вместе с бором деревенька поэта. «Пламя ревело, плясало. Кедры на землю кидало». Отец идёт к идолу, к сородичу Нуми-Торума, верховного бога манси, вымаливать спасение от беды. На восстановление потребуется немало труда и времени. «Новый кедровник ращу, верен Природе и краю» – возвещает автор. Как Феникс или Сирин, священный бор возрождается.
Но вся ли возродится на пепелищах Святая Русь?..

Горсть пепла на память возьми в узелок,
И дом твой отныне – развилка дорог.

В горсте пепла священного бора, сохранённого на память, видится автору залог его возрождения.
И всё-таки сила лирика остаётся в его лирике, в способности выразить юно и молодо состояние влюблённости в этот мир, раскрыть, как бутон цветка, чувство любви в живое естество красоты его. Стихотворения «Галька», «Боюсь тебе сказать «прощай», «Очаровала в Радужном меня…» и другие – и по-юношески дерзки, и целомудренны.
Право Природы видится поэту в осуществлении Любви по Божественным законам. Тогда и естество и субстанция духовная в таком слиянии, что и даёт быть жизни жизнью, не теряя святости.

Луговины синевой объяты…
Половодье – Божья благодать.
У протоки, в пламени заката,
Щуки начали икру метать.
Прёт икра из них девятым валом,
И кусты, и травы – всё в икре.
И вода оранжевою стала,
Как бывает летом на заре.
Половодье рыбьего волненья –
Право от Природы на любовь, –
Половодье яркого цветенья
Радуг, и деревьев, и цветов.

Этому стихотворению «Право Природы», судя по дате, скоро уже двадцать лет. Приходят и уходят смутные времена в страну, уходит в небытие сама страна-держава, а право природы, как видим, остаётся неизменно. Особенно для поэта.
И сегодня, когда под декларации о пресловутых либеральных «правах человека» хотят подчинить всё – и природу, и космос и самого Бога – всё норовят «приватизировать», сделать личной собственностью, – Природа сама заявляет о своих попранных правах – разливами рек и цунами, сдвигом тектонических плит и землетрясениями, торнадо и извержениями вулканов!..
Божий бич и Божья благодать – всё в одном-едином, всё для человека и для защиты его от самого себя. Мир един и благодатью, и бичом. Когда есть только что-то одно из двух, мир почему-то приходит в кризис, упадок, мерзость запустения, бредит апокалипсическими видениями.
Поэт Андрей Тарханов – как лирик-миролюбец, лирик-милосердец – склонен к оптимистическому мироощущению. В его мыслях извечная жизнелюбивая мечта о бесконечности человечества, ни слова пророчества – о вероятной реальности конца света. Светопреставление ему представляется победой света над тьмой, а не наоборот.
И новая книга поэта «День боренья» – не только явление нового взлёта его лирического самовыражения, но и свидетельство его чисто человеческих качеств, жизнелюбия, обаяния и немеркнущей, нерастраченной молодости души.
Олег ДОРОГАНЬ