На чем мы вчера остановились, батенька?

№ 2006 / 47, 23.02.2015

Посетители музея восковых фигур уже ушли, уборщики тоже заканчивали свою работу. Включив охранную сигнализацию, они ушли. В музее остались лишь знаменитости, выставленные для всеобщего обозрения. Какое-то время они были неподвижны и молчаливы, но вскоре стайка невидимых озорных чертенят и смешливых бесов прямо из-под пола – постоянное их местожительство было в геенне огненной – вселилась в восковые фигуры. И те сразу ожили, задвигались, а одна из них, крупная, рыхлая с широким жирным лицом и бегающими глазками, сошла со своего места и продвинулась на несколько метров поближе к Горби, недовольно пробормотав:
– Ну, почему меня, понимаешь, поставили рядом с маньяком-насильником Чикотилой?
– Да потому, Боря, – тут же откликнулся словоохотливый толстячок Горби, – что ты своими реформами не только ограбил, но и физически уничтожил в стране многие миллионы неповинных людей. А вспомни, как ты расстрелял в Белом доме парламент? Так что вы оба знаменитые убивцы двадцатого века.
– Ишь, прикинулся сиротой казанской! – ухмыльнулся широкомордый. – С тебя, чёртов болтун, всё и началось – с твоей грёбаной перестройки.
– Я до сих пор рву на голове остатки волос, что тебя вытащил из провинциальной дыры в Москву, – огрызнулся Горби. – Таким, как ты, место не в музее, а на фонарном столбе.
– А тебя вытащил из навоза чекист Андропов, – не остался в долгу Боря. – Это самая большая его ошибка.
– По сравнению с вами, господа начальники, я – мелкая сошка, – скромно вякнул белёсый тощий маньяк. – Вы свои жертвы считаете на миллионы, а я – на десятки.
Тут и другие крупные политические фигуры подошли к своим. Дело в том, что некоторые государственные деятели, живые ещё и давно умершие, были в зале поставлены вперемежку с маньяками, кровавыми убийцами, раздутыми до небес певцами и проститутками и прочими прославившимися своим чёрными делами бандитами и разбойниками. Например, Ленин и Сталин стояли рядом с Джеком Потрошителем, Никита Хрущёв и Брежнев повернулись друг к другу спинами, и даже бесовская сила не могла заставить их стать лицом к лицу. Гитлер и толстый Черчилль попали в компанию азиатского людоеда и современного бородатого террориста. Лишь в своей знаменитой позе стоял на отшибе Наполеон в треуголке. И Кутузов ненавидяще сверлил его своим единственным горящим глазом.
И лишь когда ночная нечисть вселялась в них, политики организовывали свою отдельную группу, в которой главенствовали пышнобородые Маркс и Энгельс. Передвигались они неслышно, будто скользя по воздуху, а к утру, когда за чертой города начинали кукарекать первые петухи и нечистая сила покидала их тела из металлической арматуры и воска, с недовольным видом возвращались на свои места. К открытию музея восковые лица их принимали то самое выражение, которое придали им создатели.
– Ты-то, меченный самим нашим отцом и учителем Дьяволом, лучше бы помалкивал! – не остался в долгу Борис Неправый. Так здесь величали второго после Горби разрушителя великой России. – Если уж на то пошло, с тебя вся эта поганая заваруха и началась… Думаешь, я не знаю, где ты и с кем придумал эту вонючую перестройку?
– В Канаде, куда я был сослан Лёней Брежневым, – солидно заметил недавно умерший Отец перестройки. – Мы там с другом Мишей заложили первую порцию взрывчатки в бомбу, которая позже посильнее водородной взорвала весь Советский Союз.
– Именно там, на саммите, мы пришли с Колей сначала к плюрализму, а потом к полному конценсусу с американцами, – живо откликнулся Горби. У него была другая фамилия, но «Горби» больше нравилась.
Ленин, живчиком повернувшись всем телом к Сталину, спросил:
– На чем мы вчера до первых петухов остановились, батенька?
– Мы, дарагой Ильич, затронули территориальный вопрос…
– Это очень архиважная тема, – закивал лысой головой вождь мирового пролетариата.
– Века русские цари завоёвывали и присоединяли к России огромные территории, а вы, Владимир Ильич, и этот… кукурузник, – Иосиф Виссарионович небрежно кивнул на подкатившегося колобком к ним Никиту Хруща, – просрали великую державу: вы отдали буржуям Польшу и Финляндию, заключили позорный Брестский мир, а кукурузник напоследок своего позорного волюнтаристского царствования подарил хохлам жемчужину России Крым и земли исконных русских пограничных областей, за что его сейчас на все лады клянут все без исключения русские. Ну, зачем тебе, жопа с ушами, понадобилось отдавать Крым Украине? Моча в дурную башку ударила, что ли?
– Иосиф Виссарионович, но ведь в те годы все союзные республики подчинялись Москве, – виновато пролепетал кукурузник. – Я думал…
– Жопой ты думал, дурак! – со свойственной ему прямотой и грубостью заявил Сталин и с презрением отвернулся от Хруща.
– С Крымом ты, батенька, конечно, сильно подгадил народу, – неодобрительно покачал лобастой головой Ильич. – Можно сказать, самый лучший кусок великой России вместе с городом-героем Севастополем отдал со времён гетмана Мазепы недружественным к нам, русским, украинцам. Это же форменный позор: завоёванный русскими богатырями стратегически важный морской порт Россия теперь арендует у Украины! А все построенные русскими санатории, лечебницы, Дома отдыха, дворцы – всё захватили, как вы изволили выразиться, батенька, жадные халявщики хохлы!
– Грузия, тоже можно сказать, отделилась от России, – ехидно взглянул на Сталина Хрущ. – Вон как лебезит новый молодой президент перед американцами
– И Украину, и Грузию, да и остальные бывшие советские республики мы содержали за счёт русского народа, – сказал седоусый вождь всех народов. – Русские жили в нищете, а грузины и украинцы лопались от изобилия и ещё похвалялись, что они лучше всех живут, потому что всех умнее. А сейчас, когда оторвались от щедрых сосцов дойной матки-России, выходят на площади и к Домам правительства и митингуют, требуя работы, хлеба…
– И зрелищ! – ради красного словца перебил Владимир Ильич, но тут же получил от верного соратника и продолжателя своего революционного дела Сталина резкий отпор:
– Не до зрелищ им всем теперь, как говорится, не до жиру, быть бы живу! И что бы там сейчас ни говорили и ни писали продажные щелкопёры, при нас народ так нещадно не грабили и не обманывали. И трудящиеся люди не жили в такой беспросветной нищете. Нас упрекали за репрессии врагов народа, даже подсчитали, сколько мы их уничтожили, но ведь как сейчас русские вымирают – такого никогда ещё не было! Больше, чем по миллиону в год. Мы вон в музее прохлаждаемся, а их чуть ли не в братских могилах хоронят. А сколько беспризорников в России? Вон, спросите Феликса Эдмундовича, было ли даже после революции столько беспризорников, сколько сейчас?
– Не было, – коротко ответил Железный Феликс. – Жаль, что в нашу компанию не попал сюда писатель Макаренко, написавший «Педагогическую поэму», он бы подтвердил мои слова. Мы, карательные органы, и то, засучив рукава, боролись с беспризорничеством, заботясь о детях, как о будущих советских гражданах.
– Бардак царит в нынешней России, – подал голос Карл Маркс. – А я так надеялся, что эта отсталая страна станет лучшим полигонам для испытания наших идей и теорий… Говорил же мой верный ученик Троцкий, что готов пожертвовать двумя третями населения России ради идей коммунизма? А вы, глупцы и самодуры, все идеи коммунистического движения в мире извратили и опошлили…
– А ты лучше бы не возникал, хренов основоположник! – одёрнул его нахальный Хрущ. – Что ты, кроме «Манифеста», в котором призрак бродит по Европе – призрак коммунизма, написал ещё стоящего?
– А «Капитал»? – оскорблённо ахнул Маркс.
– Вот тут собрались все вожди послереволюционной России, так вот спросите их, уважаемая Клара, то бишь Карла: дочитал до конца, кроме Ленина, хоть один из них ваш полупудовый труд? – причмокивая, пророкотал Леонид Ильич Брежнев. – Я и десяти страниц не осилил. А Никитка Хрущ даже не раскрывал ваш «Капитал», хотя таскал его с собой на охоту.
– Я под жопу его подкладывал в лесу, чтобы яйца не отморозить… – раскатисто рассмеялся бывший генсек.
– Эх вы, плебеи, – мрачно усмехнулся в пышную курчавую бороду Маркс. – Потому и не победил коммунизм в мире, что у руля партий стояли такие тупые бараны, как вы.
– В прошлом веке я написал книжку «Происхождение семьи, частной собственности и государства», – поддержал своего бородатого друга бородатый Фридрих Энгельс. – Необразованные, ограниченные, вы, дорвавшись неправедными путями до власти, и работали в Центральном комитете на первобытном уровне.
– И главная ваша забота была создать себе культ или хотя бы культик, – сказал Маркс. – Разве не смешно: Хрущ развенчал культ Сталина, и тут же взялся создавать свой собственный культик?
– А Брежнев? Вместо того чтобы крепить веру масс в победу дела мировой революции, вешал себе на широкую грудь ордена-медали? – заметил Ленин. – Присваивал сам себе воинские звания вплоть до маршала. Ухитрился даже повесить себе на шею военный орден «Победы», усыпанный бриллиантами… Прикидывался верным ленинцем, а ведь я, батенька, не коллекционировал ордена-медали.
– Кто прочёл книгу моего соратника Фридриха «Анти-Дюринг»? – поинтересовался Маркс, смущённый негативной оценкой своего главного труда «Капитал».
Все партийные вожди промолчали, лишь Ленин высунулся вперёд:
– Я все ваши гениальные работы не только прочёл, но и законспектировал, ещё сидя в царских застенках.
– Это всё теории, – пробурчал Брежнев. – А мы практическим делом тут занимались, не до книжек нам было!
– А кто же написал «Малую землю», «Целину» и прочую макулатуру? – хохотнул Хрущ.
– Кто-кто! – ничуть не смутился Бровнозавр – так некоторые остряки звали генсека. – Лучшие писатели и журналисты… Такие же, которые и для вас всех писали толстенные тома, которые так же, как и мои собрания сочинений, шли в макулатуру. Миллионы тонн лучшей бумаги уходили на наши речи и пустую болтовню о кюмунизьме…
– Я возражаю, голубчик Лёня! – вскипел Ильич.– Все свои книги я написал сам.
– Я даже сам свою собственную автобиографию редактировал, – скромно уронил Сталин. – Кстати, мои сочинения, Владимир Ильич, народ больше любил, чем ваши.
– Читающую интеллигенцию мы с вами, батенька, под корень истребили, а полуграмотный народ если и листал наши тома, то лишь из-под палки.
– Мою «Малую землю» даже в Большом театре поставили, – похвастался Бровнозавр.
– Когда вы гордо называли себя Ильичом, моя мумия в Мавзолее на Красной площади всякий раз переворачивалась в гробу…
– Скоро вас вынесут оттуда и, как и всех смертных, закопают в землю, – злорадно заметил Хрущ.
– Лишь бы похоронили не рядом с вами, батенька! – мстительно хохотнул вождь мирового пролетариата. – Мне место уготовано на лучшем кладбище города-героя Ленинграда.
– Вы разве не слышали, что Ленинград уже несколько лет как переименовали в Санкт-Петербург? – невинно посмотрел на соратника Сталин.
– Я слышал, что Сталинград переименован в Волгоград.
– Вот меня, Владимир Ильич, обзывают тираном, палачом, диктатором, забывая, что я, получив после вашей смерти нищую, отсталую, крестьянскую Россию, сумел превратить её в могущественное индустриальное государство, держащее в страхе весь мир.
– Именно в страхе, батенька, – ввернул Ильич. – Меня почитали как Бога, а вас ненавидели…
– С моим именем на устах в войну шли умирать миллионы солдат…
– А за что же вы сажали в тюрьмы и расстреливали мирных граждан?
– Я избавлял страну от врагов народа, – твёрдо сказал Сталин. – Шёл вашим путём, Владимир Ильич. Вспомните, сколько вы с Троцким миллионов уничтожили, придя к власти? Весь цвет русской аристократии и интеллигенции! Вы даже замахнулись на самого Господа Бога и на его верных служителей – священников! Их расстреливали, а церкви и храмы взрывали. Хвалитесь своей образованностью, вон «Капитал» читали и сами десятки томов написали, а национальные богатства: царские сокровища, бесценные иконы, предметы культа – всё разворовали ваши помощники и распродали за бесценок иностранцам… Долго вас считали в России «добрым дедушкой Лениным», а как опубликовали в последние годы партийные архивы, так вы, батенька, оказались покруче меня! И погубили за короткий срок русских людей, пожалуй, даже больше, чем приписывают мне. И добрым-то вы никогда ни к кому не были. Даже к животным, которых на охоте убивали без всякой жалости. Писатель Солоухин написал, что в Озерках во время половодья вы набили беззащитных зверьков целую лодку. Разве нужно вам было столько зайцев с вашим дружком Зиновьевым?
– Революций, мой чудный грузин, не бывает без жертв! – воскликнул Ильич. – И, как правило, революция пожирает своих детей.
– Тут я с вами полностью согласен, – сказал Сталин. – Так что нечего и меня упрекать, что я расстрелял почти всех тех, кто делал революцию семнадцатого года под вашим мудрым руководством…
– Я вас, батенька, не упрекаю, наоборот, восхищаюсь вами… А упрекает вас российская интеллигенция, которую я ещё в своё время обозвал говном. Была она говном и сейчас такой же осталась. Газетки-то мы с вами почитываем и смотрим этот телевизор…
– Я не смотрю этот поганый ящик, Владимир Ильич, и газет не читаю… Был бы у руля партии и государства, всех подчистую за маразм, пошлость, разврат поставил бы к стенке.
– До сих пор все помнят, что вы, Иосиф Виссарионович, читали почти всю художественную литературу, – подхалимски заметил Брежнев, стыдливо прикрыв рукавом пять звёзд Героя Советского Союза.
– А где она сейчас, художественная литература, в России? – усмехнулся в поседевшие усы суровый Сталин. – Нет её. Одни халтурщики и ремесленники процветают на книжных рынках. А кого я с небесных высот вижу на улицах наших городов и сёл? Бизнесменов, спекулянтов, наёмных убийц, воров и жуликов. Кто раньше приезжал к нам в Россию из бывших советских республик? Самые талантливые люди: артисты, учёные, писатели. А сейчас? Террористы, бандиты, воры, жулики! Как стая голодных стервятников налетели на бедную беззащитную матушку Россию и терзают, терзают…
– Да, в России сейчас полный бардак и беспредел, – заметил высокий молчаливый Дзержинский. – И ничего не изменится, пока в столице на площади снова не установят мой бронзовый памятник.
– Эй, вы, которые ещё в ад не попали, – обратился Сталин к Горби и Борису Неправому. – Чёртовы болтуны и ворюги? Почему бы вам не искупить свою страшную вину перед народом и не порадеть за него?
– Я бы рад, Иосиф Виссарионович, – сказал Горби, – да на выборах в президенты не набрал даже одного процента.
– А меня так ненавидят в России, что даже от гриппа лечусь, понимаешь, только за границей, – заметил Неправый.
– Какого же хрена ты смертную казнь для убийц запретил?
– А потому, что за всё содеянное в девяностых годах его первого бы повесили или разорвали на клочки, как Чаушеску с женой в Румынии, – выглянув из-за плеча высокого Феликса, проблеял хитрован Хрущ.
– В общем, друзья-товарищи, мы с Борей, хотя ещё и живы, но давно уже на свалке истории, – понурившись, признался Михаил Сергеевич. – Спасибо, что хоть в музей восковых фигур поставили рядом с великими…
– Нет уж, негодяи и предатели, ваше место с бандитами и разбойниками, а от нас лучше держитесь подальше… – громко заявил Сталин.
– Бардак в России, – снова глухо уронил Железный Феликс. Он ещё хотел что-то прибавить, но тут отключился свет.
– Это опять Чубайс пугает народ в Москве, – сказал Горбачёв. – И нет на него никакой управы!
– Ты Толика не трогай, – пробурчал Ельцин. – Он, понимашь, член моей «семьи».
Горбачёв хотел что-то возразить, но тут послышался крик петуха – уборщица музея держала его у себя в подвальной комнате, – и восковые фигуры зашевелились, зашаркали ногами и стали занимать в зале свои постоянные места. Мстительный Ельцин наступил Чикотиле на ногу, а тот отломал ему на руке восковой палец и с удовольствием засунул себе в задницу.
– Я же тебя, понимаешь, по просьбе Приставкина помиловал, сволочь? – возмутился Боря, который был всегда неправ.
– В другой раз наедешь на нашего брата, бандита, я откушу тебе ухо! – пригрозил худущий, как скелет, маньяк, извращённый насильник и убивец детей и женщин.
– Вот они, плоды вашего моратория на смертную казнь, батенька, – проговорил скороговоркой Владимир Ильич, видевший эту сцену. – Из-за вас мы теперь вынуждены терпеть в зале эту архимразь.
– Бардак в России, – откашлявшись, уж в который раз повторил Железный Феликс. – Не попади я в ад, умолил бы Господа, чтобы он вернул меня на землю не восковым чучелом, а живым! Я бы навёл в России порядок!

Вильям КОЗЛОВ г. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

Вильям Фёдорович КОЗЛОВ родился в 1929 году в городе Бологое. Окончил журфак Ленинградской высшей партийной школы. Прославился как автор романа о подростках «Президент Каменного острова».