Роман о нормальном святом человеке

№ 2006 / 47, 23.02.2015

«У меня было ощущение, что ко мне в дом пришёл апостол, или залетела шаровая молния… Маленький, трогательный, в сандаликах, в растянутом свитере, скромный, потрясающий… Нормальный святой человек…», – так описала прототипа героя своего нового романа под названием «Даниэль Штайн, переводчик» Людмила Улицкая. Презентация новой книги писателя, вышедшей в издательстве «ЭКСМО», состоялась на днях в Доме национальностей на Новой Басманной. Роман уже окрестили долгожданным, великим, «настоящим духовным явлением мира». Поостережёмся громких слов, процитировав опять-таки самого автора: «Это выстраданная книга, над которой я работала очень долго».
«Даниэль Штайн, переводчик» – это роман о милосердии. Прообразом главного героя стал кармелит Даниэль Руфайзен, который во время Второй мировой войны спасал обречённых на уничтожение евреев. Он работал в гестапо переводчиком, ходя по острию бритвы. Самое потрясающее во всей этой истории, что Даниэль сам был евреем. В конце 1942 года в Белоруссии он из гетто вывел триста человек. Был пойман, приговорён к расстрелу, но остался жив. Став монахом, превратил свою жизнь в каждодневный подвиг человечности и самоотречения. Улицкая писала роман по документальным свидетельствам тех, кто знал Руфайзена лично.
Мы знаем много авторов, писавших о Холокосте. Василий Гроссман, Дина Рубина, Яков Кумок, Кама Гинкас… Безусловно, Улицкая будет выламываться из этого ряда, преодолев тему геноцида и ассимилиции евреев, выйдя на проблему межрелигиозного диалога. Такую попытку уже делали. Например, Эрик-Эмануил Шмидт, написав в 2001 году «Господин Ибрагим и цветы Корана» о дружбе еврейского мальчика со стариком-мусульманином. Роман Улицкой мощнее, провокационнее. Не зря сама Людмила Евгеньевна ждёт не только восторженных отзывов, но и непримиримых, оголтелых выпадов, потому что сама понимает, книга эта – вызов тем, кто не способен к диалогу вообще.
Новый роман Улицкой – это великое многоголосие. Здесь проживают и католическая монахиня, ныне православная попадья, араб-христианин, израильская старуха-коммунистка, немка, искупляющая вину своего народа, работающая в христианской общине под Хайфой, араб-христианин… Как видим, «Даниэль Штайн, переводчик» – это роман, создававшийся на больших, больных перекрестках. США, Израиль, Польша, Литва, Россия, Белоруссия… А слово переводчик писать бы с большой буквы. Ведь брат Даниэль, как сказала о нем Екатерина Гениева, генеральный директор Всероссийской библиотеки иностранной литературы, тоже присутствовавшая на презентации, «переводит смыслы».
Хемингуэй, соблазняясь той или иной темой, говорил: «Слишком многие ещё живы», боясь в своих рассказах о близких людях чём-то задеть их, обидеть. В этой истории получилось так же. С Даниэлем Руфайзеном писатель познакомилась в 1992 году, а роман о нём вышел спустя четырнадцать лет, уже после его смерти. Всё началось с того, что Улицкой предложили перевести уже написанную о Даниэле документальную книгу. Чем больше она погружалась в этот внешне безупречный, аккуратно изложенный текст американского социолога, где была выпущена сердцевина истории, тем больше хотелось написать самой. И было создано два варианта опять-таки документального романа, которые автора не устроили. И только оторвавшись от прототипа, назвав его другим именем, создав вокруг него другой круг людей, «переплавив реальность» (опять цитирую Хемингуэя), подарила нам потрясающий псевдодокументалистический роман.
Многих читателей он заворожит своей нелинейностью. Вспомнятся и Павич, и Галковский, и Питер Корнель, кстати, в своей книге «Пути к раю» шведский искусствовед тоже не обошёл проблему терпимости, вернее, нетерпимости, написав о крестовых походах, об Иерусалиме, залитом кровью.
Есть в философии постмодернизма понятие «ризома», основанное от французского слова «rhizome» – корнивище, и фиксирует оно внеструктурный и нелинейный способ организации целостности. Говоря иначе, ризома выражает установку на разрушение традиционной структуры текста, который начинает «расползаться», а смысл разветвляться. Здесь ризома – это образ брата Даниэля, от него расходятся тропы к людям, странам, городам. В повествование вплетаются и документы из архива НКВД, и личные письма, и туристические проспекты, и материалы из израильских газет…
Такой замысел не мог реализоваться просто романом о человеке. Ведь судьба брата Даниэля ценна только в сопоставлении с судьбами всех тех, кого он спасал, для кого он был пастырем в последние годы жизни.
Валерия ОЛЮНИНА