СОВРЕМЕННЫ ЛИ НАМ СОВРЕМЕННИКИ ПУШКИНА?

№ 2007 / 49, 23.02.2015

После знакомства с книгой Михаила Рябия, посвящённой некогда жившим архивным юношам, задумавшим создать свой журнал, остаётся стойкое ощущение причастности к их жизни, несмотря на то, что тема монографии, казалось бы, далека от нашей современности.
Увы, за двести лет мало что изменилось в литературной жизни России: так же высказываются разные точки зрения на роль писателя в нашей общественной жизни; так же воюют между собой писательские объединения; так же оспаривают свои права на читателя журналы и газеты; так же все непризнанные таланты борются за выживание…
Как и тогда, сейчас многие пишут, надеясь на вечную славу – и даже становятся известными, но на самом деле остаются в истории немногие. Как сказал Спаситель, много званных, но мало избранных. Эти избранные и есть классики. Так было тогда, так и теперь, только с той разницей, что ранее литературное творчество было привилегией чаще высшего сословия, и средства вкладывались в книгопечатание богатыми людьми – меценатами и бескорыстными любителями литературы. И сейчас это есть, правда, классика мало кого волнует – на ней трудно делать деньги. Да и знаменитостями стали в обществе эстрадные и киношные кумиры, часто не имеющие ничего общего с высокой культурой.
Автор исследования рассказывает о литературных процессах начала XIX века. Несомненно, что период, известный под названием «золотой век литературы», давший миру И.А. Крылова, К.Н. Батюшкова, В.А. Жуковского, А.С. Пушкина, Е.А. Боратынского, А.С. Грибоедова и многих других замечательных поэтов и прозаиков, для каждого русского человека представляется эдаким Олимпом, на котором писатели величаво восседали, подобно богам, вкушая нектар и амброзию. Но нет, оказывается, не всё было так гладко, и, ещё точнее сказали бы мы, пристойно. Михаилу Рябию удалось последовательно, шаг за шагом развенчать наши представления о том времени, из мельчайших чёрточек складывая образ пушкинской эпохи. Многочисленные архивные первоисточники, процитированные им, придали его труду необходимую достоверность.
Воссоздание времени классиков-первопредков не могло обойтись без изображения литературного быта. Дело в том, что романтический девиз В.А. Жуковского «живи, как пишешь» воплощался в жизнь не только литераторами, но всяким грамотным человеком, который стремился подражать литературным героям. Законодателями художественного вкуса были многочисленные салоны, которые стали популярны в обществе ещё с восемнадцатого века. Автор упоминает о них. Это – салоны И.И. Шувалова, Г.Р. Державина, кружок М.М. Хераскова, «Дружеское Учёное Общество», «Общество старающегося о переводах» (кружок Екатерины II), общество «Вольного собрания Любителей Русского Языка», «Собрание университетских питомцев», «Собрание воспитанников Московского Университетского Благородного Пансиона», «Общество российских писателей», «Дружеское литературное общество» (кружок братьев Тургеневых). Литературные салоны являлись тем необходимым институтом пропаганды писательского слова и, если хотите, рекламы лучших литературных произведений. Именно здесь, в салонах, принималось решение об изданиях книг, журналов, здесь же проходили оживлённые обмены мнениями, высказывались критические замечания.
В одном из таких салонов братьев Веневитиновых – Дмитрия и Алексея – 12 октября 1826 года читался пушкинский «Годунов». Редкий случай: для столь широкого круга слушателей произведение прозвучало в авторском исполнении. Ещё одна особенность: примерно за месяц до этого трагедия была уже обнародована, но всё равно она собрала столь огромное количество желающих присутствовать при этом историческом событии, что просторный веневитиновский особняк не смог всех вместить.
Однажды пришлось быть свидетелем нелицеприятной сцены в литературном объединении: какой-то молодой человек бросил обвинения в адрес Александра Сергеевича Пушкина – «нашего всего». Максималистская филиппика, конечно же, была навеяна западными ветрами «перемен». Юнец читал свои стишки, сплошь напичканные современными сленговыми вывертами, надеясь на одобрение и признание. В ответ просто невозможно было не привести образцы великой пушкинской поэзии, на что приятели этого литературного молокососа снова повторили уже слышанную мною «речуху», пронизанную презрением к классической литературе. Вот этим юношам «со взором горящим» хотелось бы посоветовать обратиться к монографии Михаила Рябия, написанной, кстати, хорошим литературным языком. Думается, вся эта словесная «кувыркня», вся эта безвкусица идёт от элементарного невежества.
Рассуждая о моде на чтение, автор книги о пушкинском времени невольно задевает за самое больное сегодня: охлаждение к чтению. Самая читающая нация на глазах превращается в такую же, как повсюду, – не читающую. Но сейчас и нет таких салонов, нет моды на писателей. Как-то Н.В. Гоголь обмолвился о том, что русский писатель – это не профессия: «Замечательно, что во всех других землях писатель находится в каком-то неуважении от общества, относительно своего личного характера. У нас напротив. У нас даже и тот, кто просто кропатель, а не писатель, и не только не красавец душой, но даже временами вовсе подленек, во глубине России отнюдь не почитается таким. Напротив, у всех вообще, даже и у тех, которые едва слышат о писателях, живёт уже какое-то убеждение, что писатель есть что-то высшее, что он непременно должен быть благороден, что ему многое неприлично, что он не должен и позволить себе того, что прощается другим».
Почему же сегодня не так? Может от того, что мы перестали вслушиваться в настоящее художественное Слово. А ведь тогда было не то, что теперь: за честь почиталось пригласить писателя на свои собрания, образованное сословие России читало запоем все выходившие книги, журналы, даже простой люд, знающий грамоту: ремесленники, купцы крестьяне с удовольствием посещали книжные лавки. Как удачно процитировано в книге: «При Ломоносове чтение было напряжённым занятием; при Екатерине стало роскошью образованности, привилегиею избранных; при Карамзине – необходимым признаком просвещения; при Жуковском и Пушкине – потребностью общества» – так писал И.И. Дмитриев, современник Пушкина.
Вот так, ни больше ни меньше, – от «напряжённого занятия» до «потребности». Так и хочется соизмерить с нашим временем: где мы?
Исследования Михаила Рябия коснулись и ещё одной очень современной темы. Рассказывая о любомудрах, естественно, автор книги очень подробно останавливается на их увлечении немецкой философией, в частности Шеллингом. В этих увлечениях раскрывается дух времени: это и «французская декламация», уже не говорим о галломании, получившей у нас крайние формы – полное национальное самоуничижение: забвение и незнание родного языка, презрение ко всему русскому. (Но как же это всё похоже на наше время! А может, мы не меняемся – время течёт сквозь нас?!)
Правда, автор монографии находит и положительное в этих процессах, особенно в шеллингианстве: «Шеллингианство, а позже гегельянство ставит пред русским обществом вопросы, касавшиеся роли народа и отечества. Шеллинг предпринял попытку создать цельное мировоззрение, бросив взгляд на прошлое, настоящее и будущее народностей. Без него московское любомудрие, если рассматривать философское и литературное творчество молодых людей с позиций предславянофильства, так бы и осталось незамеченным, не будь оно освящено продуктивной теорией немецкого мыслителя, как это случалось раньше в России, когда обращение к национальным истокам проявлялась на уровне массового инстинкта, противопоставляя себя исключительно насильственному иностранному влиянию со времени пострижения боярских бород Петром I».
А вот мнение Ивана Киреевского, современника Пушкина, который в статье «Горе от ума» пишет: «Нам нечего бояться утратить своей национальности: наша религия, наши исторические воспоминания, наше географическое положение, вся совокупность нашего быта, столь отличны от остальной Европы, что нам физически невозможно сделаться ни французами, ни англичанами, ни немцами. Но до сих пор национальность наша грубая, необразованная, китайски неподвижная. Просветить её, возвысить, дать ей жизнь и силу может только влияние чужеземное; и, как и до сих пор всё просвещение наше заимствовано извне, так только извне можем мы заимствовать его и теперь до тех пор, покуда поравняемся с остальною Европою. Там, где общеевропейское совпадает с нашею особенностью, там родится просвещение истинно русское…» Хорошее то заимствовать не грешно, но и увлекаться «заимствованием извне» не следует, что, впрочем, понимает автор статьи: «но любовь к иностранному не должно смешивать с пристрастием к иностранцам; если первая полезна, как дорога к просвещению, то последнее, без всякого сомнения, и вредно и смешно…»
Мы ничуть не сомневаемся, что и к нам обращается Иван Васильевич, дабы уберечь нас от заискивания перед иноземщиной. Предостережение как никогда кстати. Телевидение наше на 80 процентов занято иностранными программами, все так называемые шоу скроены на западный манер. Учитывают ли московские шоумены, что подавляющая часть России не приемлет такое телевидение и вынуждено его смотреть из-за отсутствия альтернативы; отдают ли они отчёт в том, что многие молодые люди верят телевидению и стараются подражать его героям? К чему это приводит? А к тому, что из них вырастают не русские люди, кстати, и не американцы, и не французы… И не нужно пугаться слова «русский», которое ещё в XV веке приобрело конфессиональное значение, оно должно снова стать ходовым, как было в начале XIX века в среде передовой молодёжи – любомудров, вынашивающих идеи славянофильства, ибо в противном случае возобладают русофобские умонастроения.
Сто семьдесят тому лет назад прекратил существование журнал «Европеец», в котором участвовали И.В. Киреевский, В.А. Жуковский, Е.А. Боратынский, Н.М. Языков, А.С. Хомяков. Готовились для публикации материалы А.С. Пушкина, П.А. Вяземского и других ведущих литераторов нашего Отечества… Журнал был благословлён литературной общественностью, но, увы… русский царь предпочёл прислушаться к голосам инородцев – булгариных, гречей и бенкендорфов. Видимо, судьба журнала была в какой-то мере предопределена. Не прошло и десяти лет со времени закрытия «Европейца», как обер-прокурор Синода граф А.П. Толстой в беседе с сочувствовавшим славянофилам М.П. Погодиным, пытавшимся возродить национальный дух в новом периодическом издании, подчеркнул: «Журнал ваш запретят, потому что в нём слишком ясен русский дух и много православия. Есть какая-то невидимая тайно действующая сила, которая мешает всякому добру в России. Верно, она имеет своё начало в чужих краях, трепещущих России и действующих через золото». Прошли годы, десятилетия, наступило двадцать первое столетие – и что изменилось с той поры? Пожалуй, ничего… Мы уверены, что это не случайность.
«Европеец» прекратил своё существование из-за того, что в нём звучал голос зарождавшегося славянофильства» – делает вывод автор монографии. Конечно, здесь уместно вспомнить и о подковёрных играх Ф.В. Булгарина, хозяина «Северной пчелы», убиравшего конкурентов, используя гнусное оружие – сфабрикованные доносы-пасквили в III отделение небезызвестной нам канцелярии, где состоял тайным агентом. Разве сейчас не используется и такое оружие?
В книге о зарождающемся славянофильстве много внимания уделено журнальной борьбе первой трети XIX века, рождению и закрытию литературных изданий. Автор намеренно не даёт своей оценки мышиной возне разного рода полузабытых писак, предоставляя такую возможность читателям. Одно упоминание на страницах исследования различных периодических изданий – журналов, альманахов, газет, выходящих в то время в обеих столицах, впечатляет. Среди них «Московский вестник», «Московский телеграф», «Северная пчела», «Полярная звезда», «Европеец», «Северный архив», «Мнемозина», «Подарок бедным», издаваемый в Одессе, «Невский альманах», «Северные цветы», а также «Литературная газета»… Автору монографии удалось с блеском раскрыть сторону литературной жизни того времени.
Монография Михаила Рябия даёт возможность ощутить пушкинское время во всём его многообразности, познакомиться с блистательно выверенными цитируемыми документами, вот почему мы рекомендовали бы каждому человеку, хоть мало-мальски интересующемуся литературой, прочесть книгу с таким символическим названием «Да чисто русская Россия пред нами явится видней…». Валерий МИХАЙЛОВСКИЙ
г. НИЖНЕВАРТОВСК