ПОЭТ. ПИСАТЕЛЬ. ПЕРСОНАльно.

№ 2008 / 16, 23.02.2015

Современных поэтов и писателей, как правило, узнают по почерку. Редко – в лицо. Ещё реже – по другим ипостасям. Как правило. Но не в Тюмени. Сибирские литераторы – Зот Тоболкин, Александр Мищенко, Виктор Строгальщиков, Елена Сусой, Юван Шесталов, Любовь Заворотчева, Николай Коняев, Сергей Козлов, Владислав Крапивин и десятки других – постоянные гости областного эфира, герои авторской телепрограммы известного журналиста и писателя Анатолия Омельчука «Персона». Из года в год «Регион-Тюмень» знакомит зрителей с яркими представителями власти и бизнеса, звёздами отечественной культуры и спорта. «Персона» литературная – это всегда незабываемые встречи, ажурная вязь задушевной беседы и «авторская» философия жизни…

Михаил ФЕДОСЕЕНКОВ

– Чем хуже жизнь, Михаил, тем ярче строчки?
– Не совсем так. Бывает, что вдохновение приходит и на сытый желудок. Оскар Уайльд был богатым человеком, Лев Толстой был не бедным и тем не менее сколько они смогли! Мне кажется, всё зависит от личности.
– А вот поэт Федосеенков, он на особицу в русской поэзии?
– Мне кажется, мой голос узнаваем. Получилось с самых первых строк, и самые первые строки уже вызвали среди представителей тюменского, традиционного поэтического цеха некую неприязнь. Я напомню, в 86-м году меня назвали представителем новой «мутной волны» в поэзии. На самом деле ничего подобного, всё это уже апробировано, переиздано было, и, я считаю, что это вполне традиционные стихи. Процитирую просто пару строк, чтобы вы поняли, почему назвали вашего покорного слугу представителем «мутной волны». Это стихотворение называется «Деревья». Стоят деревья обречённые на гибель,
На смену им тщедушный тянется побег,
Меж ними звери кувыркаются нагими
И тут же ходит говорящий человек.
Деревья думают аюкла-скоку-лю-магиба-убега– учек-уге
Мол, не пешком ходить, мы и летать могли бы,
Когда б не гиря на ноге.
– Но я так понимаю, твои критики просто не читали Заболоцкого, Хлебникова и Крученых?
– Где-то ты традицию угадал. Но речения и интонация, я надеюсь, всё-таки свои. Это же были первые опыты. К сегодняшнему дню я выработал свой слог.
– Холодильник сам чинишь?
– Нет.
– И это дипломированный инженер по холодильным установкам?
– Я был проектировщиком, и моя специальность – огромные, гигантские, многотысячетонные холодильные цеха.
– По мелочи не разменивались?
– Да. Это всё для слесарей, извините.
– Сколько поэту нужно слушателей и сколько читателей?
– Да мне, собственно, достаточно самого себя. Сейчас я занимаюсь больше художеством и не общаюсь практически с литературной средой.
– На жизнь как зарабатываешь?
– Ну в основном подаянием.
– На паперти?
– Чем люди расплатятся вот за книги, за картины, которые им понравятся, тем и живу. И считаю это подаянием.
– В ансамбле «Нефть» ты на чём играл?
– На ударных. Это своеобразная музыка, где-то на пересечении джаза, рока, классики, народной музыки. Сейчас она никому не нужна, это некоммерческий проект, этим не заработать.
– Живопись – это форма верлибра? Свободная рифма? Или классическая поэзия?
– Это вообще отдых, можно сказать. Художник ли я, трудно сказать, да и поэтом я себя никогда не называл. Как литератор – я член Союза писателей, но как художник я даже не член Союза, и не пытаюсь вступить.
– Завтра персональная выставка?
– Да. Уже пятая или шестая, я со счёта сбился.
– Контрабандой туда проник? Партизанской тропой?
– Я в своё время выступал как поэт в художественном салоне «Вернисаж», с тех пор наладились какие-то контакты, и первую выставку там провёл.
– И что же покупают у Федосеенкова?
– В основном, написанное с натуры. Я реалист и очень дотошный, люблю прописывать всё детально. А ещё я романтик или, может быть, реалист-идеалист. Обожествляю природу, люблю женщину, портрет, даже мёртвую природу – вазы какие-то там, вина, фрукты, и делаю это с любовью.
– Но ты всю философию переворачиваешь. Какой идеалист может быть реалистом?
– Реалист это ещё не материалист. Он видит за этой реальностью стоящего Бога, дух есть в этой реальности, вот в чём дело.
Я делаю то, что вижу и люблю. А не реалист, который высасывает из пальца свои умозрительные образы.
– Но ведь Бог приходит не из пальца, а из сердца?
– Скорее всего, он приходит в виде благодати какой-то извне к нам. А вот через что он в нас входит, кто его знает.
– Дебит – кредит, актив – пассив жизни ведёшь? Балансы подводишь?
– Как и все люди. Но я бы не сказал, что правильно живу, я грешник.
– В чём ищешь утешения?
– Утешения – только в творчестве. Если бы не творчество, я бы, наверное, уже сгинул.
– В нынешней, в современной России поэт востребован?
– Да нет. Востребован в глубинке, в каких-то маленьких аудитория, в школах. На уровне официоза – нет. Это трагедия времени. То есть, не столько трагедия нации, сколько трагедия того, как мы обустроили своё житиё-бытиё в государстве.
– Народ у нас хороший?
– Да. Особенно молодёжь.
– А вообще плохих людей не бывает?
– Я думаю, что в основном все люди хорошие. Порок надо ненавидеть в людях, вот в чём дело.

---

Юрий ВЭЛЛА

– Юрий Кылевич, твой родной народ, наверное, в России один из самых маленьких? Вы себя ещё называете пянхасаво?
– Да, пянхасаво. Род маленький, но я считаю, что каждая маленькая букашка в этом мире занимает свою нишу, и если она исчезает, плохо становится всему остальному миру.
– Оленье стадо – это кошелёк оленного человека?
– Нет, оленье стадо – это жизнь оленного человека. Нельзя сказать отдельно, кошелёк это или страдание, счастье или заботы. Это всё вместе.
– Твоё стадо где нынче летует?
– На летней стоянке у Аганд (на притоках реки Аган – Ватьеган и приток реки Ватьеган – Тельтяха).
– Вообще, может ненец жить без оленя?
– Нет, нет. Если уже пожил с оленями, то нельзя. Дело в том, что это же целый мир, это мировоззрение, это Вселенная ненца. Как шагнула твоя жена, что она сегодня делает, что она будет делать завтра, что делает твой внук или внучка – всё зависит от того, как вели себя сегодня олени.
– Вашу семейную школу на стойбище ещё не упразднили?
– Пришёл глава администрации района и в первый же месяц упразднил, ликвидировал. Но мы её восстановили с помощью других чиновников – это же единственная стойбищная школа в России. Это тот же традиционный интернат – только наоборот. В интернате от семьи отрываются дети, а в стойбищной школе учителя оторваны от семьи.
– Юрий Кылевич, задумывался над вопросом – кому, причём позарез, нужны твои стихи?
– В первую очередь я всегда писал для себя. В школе, когда я учился, я для своих одноклассниц писал. Да и сейчас, наверное, в первую очередь для женщины…
– Стих – уже добытая птица? Но, коли – добытая, обязательно – подстреленная?
– Вольная. Вольная птица хочет – поддаётся, не хочет – не поддаётся. А от меня, писателя, это не зависит.
– Последнюю книгу издавал сразу: на родном ненецком, на русском, французском, эстонском, впереди английский, немецкий. Это что – попытка хитрого таёжного оленевода достучаться до всего человечества? До парижанки легкомысленной, да? До британского денди?
– Скорее, я думал о своём собрате-соплеменнике, поэтому в подзаголовке написано «Книжка для ненецкого студента». Я пытался своему родственнику открыть возможности других языков.
– Женщины в тундре – страстные натуры? Или сегодня это чаще погашенная заря?
– Ой, вы знаете, женщины в тундре сегодня, увы, вообще редкое явление. Я очень много знаю тундровых ненцев-бобылей. Плотно соприкоснувшись с внешним миром, женщины перенимают его, мировой образ жизни. Наверное, потому что за тысячелетия с единственным мужчиной-ненцем настрадалась, наскучилась, и какого-то свежего ветерка требуется. Вот ханты обычно говорят – ненец хитрый. А я считаю, что сегодняшний ненец должен быть ещё хитрее, чтобы в этой конкуренции невеста выбрала именно его.
– Невеста на голову выше всех? А жених – просто прилагательное к невесте?
– Мои учителя, пришедшие из вашего мира, всегда говорили: ваша жизнь была отсталая, у вас женщина не ценится. В то время я не спорил, был пацаном. Сегодня готов поспорить. Дело в том, что главные боги у нас – женщины. Женщина и по статусу выше, чем мужчина. Если у неё есть сыновья – она мать рода. А что такое мужчина? Обыкновенный член рода, если не стал главой. Если в данный момент я – глава рода, значит, только я глава рода, а все мои братья, дяди, сыновья и внуки – только члены рода. Поэтому они по статусу ниже, нежели женщины, окружающие их.
– Юрий Кылевич, чай не допил – жена бросит?
– Да, да. Это один из главных наших обычаев. Вот бедный Жириновский бьётся в Думе, чтобы узаконить двоежёнство, многожёнство… Я в чём-то его поддерживаю. У нас, у лесных ненцев, закон существовал, что нормальный ненец обязательно должен иметь две жены. Старшая, младшая и, как исключение, – средняя, а больше человеческий язык просто не может придумать. Это является естественным ограничителем. А мужчина, у которого две жены, для остальных идеал мудрости – сумели ужиться в одной семье две женщины. А как на старшую жену смотрят? Как на ещё более мудрую. Воспитание такое шло с самого детства, из сказок. У героя старшая жена появилась, потом младшая. Мальчики и девочки через свой мозг это пропускали, и любая девочка всегда могла себя представить и в роли старшей, и в роли младшей. И когда вопрос до этого доходит, то, естественно, у неё все вопросы уже сняты, она подготовлена к этому. У старшей есть право уйти. Я мужчина, ею не распоряжаюсь, потому что не я её выбирал, а род. Если нужна женщина, у которой больше вероятность рождения мальчиков, это просчитывали. Оказывается, это умели делать без всякой точной науки, и очень точно прогнозировали рождаемость.
Да и шаман – женщина всегда выше, чем мужчина – шаман. Если глава рода – женщина, она сильнее, чем глава рода – мужчина из любых соседних родов. Поэтому, наверное, у нас основные, главные боги – это женщины.
– С точки зрения вольного жителя тайги: власть всегда лукава?
– Я считаю, что если бы наш Президент был хорошим оленеводом, у него бы все олени в упряжке шли бы в ряд. А у нас сегодня всего два экономических оленя тянут – остальные с прохладцей бегут. Два оленя – это нефть и газ. Остальные с прохладцей.
– Кстати, как поживает ваш подарок – президентский олень?
– Президентская олениха живёт нормально. Когда мы родственнику дарим оленя, мы не ставим условие – забирай его. Пока олень живёт здесь, ему уютно, мы за ним ухаживаем, а когда тебе надо будет – заберёшь. Зато по его жизни мы будем знать всё о тебе. Олениха была подарена не Путину и не Ельцину, а Президенту России во время правления Ельцина. И вот, когда Ельцин начал вторую кампанию в Чечне, одновременно оленихи – мамаша и старшая дочь – пропали без вести, остался только маленький оленёнок. Мы думали, что он не выживет. Вероятно, нашим богам не угодна была эта война, но они сохранили связь нашего рода с Президентом, оленёнок выжил. Вероятно, для того, чтобы когда-то Президент имел шанс задуматься, что эти связи между природой и человеком не случайны, они существуют и влияют на судьбу человека, на судьбу государства, на судьбу его Родины.

---

Анна НЕРКАГИ

– Как сейчас, Анна Павловна, душа твоя спокойна?
– Нет. Когда душа будет спокойной?
– Вот здесь, на полярноуральской фактории, ты не скрываешься, может быть, от себя, от бед своего народа? Вот здесь, в этом хорошем, уютном таком, горном уголке?
– Я поняла, что самое главное в жизни, главное не только для нас, людей творческих, – не бороться, не находиться на гребне чего-то, а самое главное – просто жить. Поняла, что нет капитализма, нет социализма. Есть просто жизнь. Она всегда была, тысячи лет была и сейчас есть. И даже смешно, когда радиоприёмник слушаешь, приезжих людей слушаешь, и они начинают говорить о социализме, о капитализме. Есть просто жизнь. И надо просто жить. Может быть, потом, немножко погодя, чёрт знает, может, у меня что-то другое проявится. Но пока я понимаю, что главное беда всех людей в том, что они за что-то борются, говорят, а не работают.
– Не создают?
– Не создают, не творят. У ненцев есть хорошая мысль – люди не должны жить вместе. Звучит парадоксально, но большое скопление людей – это нездорово, это всегда гибель для них. Вот видите, у нас всего три чума, бывает иногда пять-шесть. Мы собираемся вместе, но не надолго. Я наблюдаю сейчас в посёлках, в городах – гибель души, ну и физическую гибель, как следствие. В этом скопище человек, лишённый труда, деградирует, лишается свободы. Труд даёт свободу. Не свобода даёт труд, а труд даёт свободу.
– А у тебя ощущение беды не проходит, да?
– А у меня никогда не проходит ощущение беды, даже когда я бываю счастлива и довольна жизнью. В нас начала гнить душа, и мы не замечаем самой главной своей болезни. Когда вот палец порежешь или у тебя лёгкое внутри болит, чувствуешь, что тебе больно, и начинаешь лечиться. Но ведь должен человек чувствовать, что у него начала гнить душа. Почему он не лечится? Вот вы мне ответьте, почему?
– А может быть, нельзя излечить гнилую, загнившую душу?
– Лёгкое же можно. Почему нельзя загнившую душу лечить? Вот этот вопрос меня очень в человечестве беспокоит.
– Анна Павловна, что за детское стойбище, не могу определиться?
– Это учебное стойбище, своего рода школа жизни, где живут и учатся дети, которые должны стать людьми. Прежде всего.
– Ты главная учительница?
– Я руководитель экспериментальной этнопедагогики. Не я учу, это жизнь учит их. Видите, у каждой девочки свой чум, они тут учатся хозяйничать, учатся быть женщинами. Тут и пацаны есть, видите, вон везде все работают. Церковь, собор тоже дети все строили, кто что мог, умел, то и делал.
– 1 сентября вообще не бывает?
– 1 сентября у нас бывает, но оно у нас бывает другим, не такое как в обычных школах. В сентябре мы полностью общаемся с природой, это у нас по программе заложено, поэтому общаемся, отдыхаем, радуемся. И, прежде всего, вере учимся. Без веры вообще невозможно ничему детей учить, я так думаю. Здесь в основном дети-сироты. Со всей Байдарацкой тундры собраны. Это мои дети, из моей приёмной семьи. Мы самодостаточные люди. Всё, что здесь видите, сами, на свои средства строим.
– Писать бросила?
– А зачем писать, когда можно что-то делать? Самое высшее творчество – это вера. Выше творчества-то этого вообще и нету. Я поняла, что чисто человеческий талант, он же губит человека, талант любого талантливого человека – это от сатаны. Постепенно талант съедает человека, и как такового человека уже нет. Вера – высший вид таланта. Я тоже чуть не погибла, когда мне говорили, ой, ты очень талантлива. Чуть не поверила. Это всё бред. Талант только в вере. Если сюда придёт хотя бы один человек и скажет: Анна Павловна, подскажи мне, пожалуйста, как мне спастись, я чувствую, что не так я живу, мне плохо в этом мире, – я уделю ему много внимания. Но таких людей единицы, и вот здесь в штабе работают именно такие люди, которые в жизни потерпели неудачи, нигде не смогли устроиться, которых никто не пожалел, а здесь они работают и верят, здесь их жалеют и ценят. Спасение души, спасение каждой нации должно быть положено на лучших людей из своей же нации. Они же язык понимают и понимают обычаи. Мы здесь, в нашей деревянной церкви, хотим построить звонницу, чтобы само помещение этой звонницы служило православной лесной школой. Кроме того, что дети будут здесь рыбачить, учиться работать, ходить в походы, мы будем учить детей милосердствовать. Это будет основная деятельность лесной школы – оказывать акты милосердия детям-сиротам. Будет всё просто, никакого излишества, будет только природа и присутствие Господа.
Я не хочу судить мир, потому что он сегодня принадлежит моему Богу, разве я могу судить Его мир, какой бы он ни был сегодня – это Его мир. Я когда дописала «Молчащего», чувствую, у меня нет конца, я никак не могла его найти и измучилась до того, что спать не могла. И мы с мужем уехали в лес, сели около костра вечером, я мучаюсь, у меня схватки, я не могу родить. Я смотрю на него и чувствую, что он мне не может помочь. Когда роженица не может родить – она кричит. Я стала кричать. Десять лет я писала, за это время чего только со мной не происходило, но я не могу найти конец, помоги. Муж мой очень хороший человек, но не тот, который помог бы мне родить. И тогда я стала говорить сама с собой. И вдруг поняла, что молчащий должен был на глыбе камня своими руками сделать лик Христа. И когда я это поняла, вы не поверите, почувствовала настоящее счастье освобождения женщины от физического бремени, когда она освобождает своего ребёнка. Ей уже не больно, она освободилась. То же самое почувствовала я, но только в духовном смысле. Той ночью я просыпалась совершенно счастливая и вокруг меня ощутимо было чувство – меня любили. Между людьми нет такого чувства. Меня любили за то, что я нашла этот изумительный конец своего романа. Я должна была это произведение закончить именно так. И на небе радовались за то, что конец был именно такой. Я три раза просыпалась и просыпалась оттого, что меня любят.