Трагедия в повторах

№ 2009 / 7, 23.02.2015

Юрий Мамин – один из значимых режиссёров российского кинематографа. Он – автор таких известных фильмов, как «Окно в Париж», «Фонтан», «Бакенбарды», «Праздник Нептуна». Себя характеризует как художника, которому близок жанр социальной сатиры

Юрий МАМИН

Юрий Мамин – один из значимых режиссёров российского кинематографа. Он – автор таких известных фильмов, как «Окно в Париж», «Фонтан», «Бакенбарды», «Праздник Нептуна». Себя характеризует как художника, которому близок жанр социальной сатиры, и как человека, влюблённого в кинематограф. Однако в кинотеатр режиссёр Мамин не ходит давно. Разве только на премьеру своей новой картины «Не думай про белых обезьян». С рассказа об особенностях этого фильма и начался наш разговор.

– Юрий Борисович, ваша картина называется «Не думай про белых обезьян». Откуда такое название?

– Есть восточная притча, которая рассказывает о том, как один молодой человек, живущий в древности, хотел открыть себе третий глаз. Нашёл мудреца и попросил ему помочь. «Нет ничего проще, – сказал мудрец, – только не думай про белых обезьян». «Я и так не думаю», – ответил юноша. «Вот и не думай дальше». Молодой человек ушёл в келью, а утром пришёл, не выспавшийся, к мудрецу и говорит, что вы со мной сделали, я только и делаю, что думаю про белых обезьян! «Отныне о них не думай, и отсюда начнётся твоё духовное совершенствование», – сказал мудрец. Эта притча нам со сценаристом понравилась, потому что в ней содержится один важный момент: мы не можем гнать от себя мысли, наше сознание занимает то, что нам недоступно.

Главный герой картины, молодой предприниматель Вова Смородин, в исполнении артиста Михаила Тарабукина, это человек, который одарён жилкой бизнесмена, организатора, но полной составляющей его, как человека, нет. Он не понимает, как можно жить без денег, радоваться красоте природы, ему недоступны стихи. Поэтому судьба сталкивает его с людьми, которые представляют художественную богему, но не московскую и петербургскую с налётом искусственности, а настоящую, нищую. Эти люди сбежали из психушки, и воспринимаются нашим героем, мягко говоря, с презрением, потому что с точки зрения бомонда, тот, кто не богат, тот неудачник. Он просит троицу раскрасить стены его нового ресторанчика, но вместо натюрморта получаются фрески Страшного суда. Он возмущён, но оказывается, что это имеет успех у посетителей. Далее сюжет раскрывать не буду, дополню только, что белые обезьяны, как персонажи, тоже присутствуют в фильме. Это компьютерная анимация, но она носит элемент художественной правды, а не дань эффекту, как в американских сказках и фильмах. Помимо белых обезьян, в фильме есть персонажи, которых видит в своих видениях один из художников, это персонажи Босха, Брейгеля и т.д. Вот такая картина, которая связана с миром искусства и предпринимательства, где ставится большая проблема: что же в жизни главное?

– Многие ваши картины носят остро сатирический характер. Здесь вы работаете в том же жанре?

– Да, меня всегда привлекала социальная сатира, критика общества, которое далеко не совершенно. Мне кажется, что критика, которая рождается, в том числе и в зрительном зале, оздоравливает общество. И мы делаем шажок вперёд.

Сегодня главная проблема в том, что в обществе возникли новые ценности – деньги. Это не очень характерно для России, потому что у нас приоритетными всегда были духовные ценности. И вся русская литература это исповедовала. Вспомните Льва Толстого, который по нынешним временам мог считаться миллионером. Что он делал? Строил школы, хотел отдать всё своё состояние перед смертью. Потому что духовные потребности были неизмеримо больше, нежели материальные. Мы всё ждали, что «новые русские» наконец начнут вкладывать деньги в культуру и науку. Не случилось. Но нужно ведь начинать возрождать те ценности, которые в большой стирке перестройки и построения капитализма были выброшены. Может это и есть те белые обезьяны, о которых мы должны постоянно думать?

– С чем связан долгий перерыв в вашем творчестве?

– На эту картину мы очень долго искали деньги. Около пяти лет. Потому что в нашем обществе сегодня найти деньги на критическую картину сложно. Мне в этом помогала жена. И артисты, которые работали, порой не получая вовремя гонорары. В застойные времена были случаи, когда какой-либо избалованный вниманием артист или режиссёр типа Владимира Басова говорил, да, я хочу получить большие деньги, потому что вы хотите эксплуатировать моё лицо, но, если вы мне предложите интересную роль, я готов сняться бесплатно. И выполнял это. Так, между прочим, поступают многие зарубежные артисты: могут бесплатно сняться в картине у дебютанта, если она им интересна, если они хотят оставить какой-то след. В нашей картине собрались артисты с такой же позицией: Алексей Девотченко, Анвар Либабов, Екатерина Ксеньева и т.д.

– Я слышала, что форма картины необычная.

Юрий МАМИН

– Это трагикомедия, написанная стихами. Сегодня в кино мало говорят стихами. Были «Гусарская баллада», «Собака на сене», и это удачные фильмы, но в нашем фильме люди разговаривают под ритм. Мы решили, что это будет как «Шербургские зонтики», только люди будут не петь, а говорить, и это сразу создаст определённую художественную планку, при которой сюжет может состояться и превратиться в притчу, некое обобщение. Как, к примеру, в пьесах Шекспира. Этот танец слов и есть составляющая фильма. Стихи обладают особой притягательностью. Услышав строку, нам обязательно хочется услышать следующую рифму, ритм стиха нас захватывает так же, как захватывает ритм музыки молодёжь на дискотеке. Другое дело, если стих со сложными ассоциациями, тогда он не для кино, а для чтения. Особенность кино – это динамично происходящее действие, поэтому перед поэтом Вячеславом Лейкиным была поставлена задача: написать каждый эпизод в разном ритме и таким языком, чтобы те, кто не любит стихи, забыли о том, что это стихи, а те, кто любит, получали удовольствие от их лёгкости. Мне кажется, это удалось сделать.

– Можно назвать вашу картину антикризисной?

– Всё, что касается культуры, для меня не безразлично. У нас сейчас массовая культура. Классическая культура хранится на книжных полках, в филармониях, в музеях. Её нет, к сожалению, на телевидении и в кино. А ведь это самые массовые формы культуры. Телевидение – окно в мир, а кино – самый демократический способ проведения времени, развлечение и познание мира. Кино было сильно тогда, когда шло по стопам литературы, когда ставило те же задачи. Ведь литература, как наиболее продвинутый вид искусства, в отличие от науки занималась постижением человеческой сущности и отношениями между людьми. Причём всегда на новом уровне, потому что каждый писатель, если он действительно писатель, предлагал что-то своё в этом процессе. Кино шло тем же путём. И были такие фильмы, после просмотра которых люди говорили месяцами. Я помню, как мы сбегали с занятий, чтобы посмотреть новый французский или итальянский фильм. Не говоря уже о том, что стыдно было не знать новой публикации в «Иностранной литературе» или «Новом мире». На вечера поэтов собирались стадионами. Это было другое общество, и оно сильно изменилось за последние 10 – 15 лет. Произошло «обуржуазивание» России. Культура была отдана бизнесменам от шоу-бизнеса, и они стали её продавать как овощи, как картошку. Зритель стал просто десятью долларами, а не человеком. В этом обществе задача – заработать деньги. Но от этой установки пострадало главное, что у нас есть, потому что большим, чем российская культура, мы похвастать не можем. Что касается антикризисного мотива, то, если у нас есть что-то за душой, то отсутствие денег будет не страшно. Я читал в Интернете, что несколько миллионеров покончили жизнь самоубийством. Что ж, видимо, деньги составляли смысл их жизни, без них они стали себе неинтересны.

– Вы сказали, что давно не ходите в кинотеатр? Почему?

– Как многие мои друзья и люди, интересующиеся кино, я перестал ходить в кинотеатры и посещаю только фестивали. Там собирается другая публика. Она ведёт себя иначе: не хлопает дверью, не зевает, не разговаривает по телефону и, главное, не жуёт попкорн. Когда вокруг тебя жуют, создаётся ощущение, что ты в стаде, а травоядные, хоть и полезные животные, но мало соображающие. Та публика, которая после просмотра собиралась и говорила, не боясь опоздать на метро, теперь, наверное, сидит по домам и смотрит фильмы по видео, и не те, что идут в кинотеатрах. Потому что у нас победил масскульт, и кино, и театр, и первые полки книжных магазинов, уставленные гламурным и криминальным чтивом, рассчитаны на убийство времени. Это развлекательная вещь, к искусству она не имеет отношения. И это проявление нашей сегодняшней культуры, и не только российской, но и мировой. Правда, за рубежом лучше обстоит дело с избирательностью, там каждый зритель может посмотреть своё кино. Интеллектуальное, историческое, ретрофильм и т.д. У нас этого нет. У нас вот уже 10 – 15 лет зрителя кормят макулатурой развлечений, и поэтому большинство наших молодых людей в кинотеатрах жуют попкорн.

– Отсутствие хорошего юмора – это тоже тенденция нынешнего времени?

– Мне кажется, юмор высокого уровня, если так можно выразиться, связан с сатирой. Когда человек остроумным словом может подняться над ситуацией, выразить её так, что люди начинают лучше понимать, и она начинает их не только расстраивать, но и забавлять. Такой юмор присущ человеку, который настроен гражданственно, социально. Но если ты хочешь зарабатывать деньги, такой юмор не пригоден, он превращается в зубоскальство. Хотя может для здоровья это и полезно, но лично мне нравится смех умный. Когда вспоминаешь какое-либо выражение классика, и оно помогает принять ситуацию, подшутить над ней. Такого юмора сейчас не хватает. Не хватает, потому что общество на него не нацелено. Мы потому так долго и искали деньги на картину, потому что общество другое. У власти нет желания что-то поменять внутри него, как это было в связи с горбачёвской перестройкой. Тогда это желание было, и я как раз попал в нужное время в нужный час. В одночасье стал знаменитым. Думал, благодаря моей гениальности, но, оказалось, так было нужно обществу. А когда этого нет, то приходится бороться, чтобы произнести своё слово.

– Ваши дальнейшие творческие планы? Куда откроется окно?

– В буквальном смысле хочу снимать «Окно в Париж – 2». Ситуация с окном, а её нам когда-то рассказал Алексей Герман, сокровищница сюжетов, из неё можно сделать портрет русского человека на рандеву с миром. Тем более, российский человек значительно изменился за эти пятнадцать лет. И, конечно, в этом мало весёлого, но фильм должен быть смешным. Потому что искусство должно быть перспективным, оно должно давать вздохнуть в конце.

– Что для вас, как режиссёра, является самым сложным при создании фильма?

Юрий МАМИН

– Сами съёмки, конечно. Написание сценария – это мучительный процесс, монтаж – интересный процесс. А съёмки – это почти всегда процесс бесконечного разочарования. Потому что ожидания не оправдываются. Не та погода, не та краска, не тот день, артист не в том состоянии. Я не в том настроении. Так что если режиссёр превысил норму на 60 процентов от своего замысла – это уже удача. Самое главное и интересное в нашей профессии то, что я подобен создателю. Я создаю абсолютно новый мир.

– Как вы относитесь к зарубежным премиям?

– Проанализировав успехи премий, должен сказать, что они меня абсолютно не впечатляют. Фильмы, которые получают главные призы, недостойны называться лучшими фильмами. Шкала ценностей сломана не только в России, но и во всём мире. Она подчинена политическим интересам. И самое печальное, что это дезориентирует зрителя. Он перестает понимать, что хорошо, что плохо. Раньше мы понимали, что «Пролетая над гнездом кукушки» – это гениально, а теперь оскаровское «Чикаго» и т.д. – это фильмы коммерческого успеха. Фестиваль, в отличие от этих политических игрищ, выстраивает систему ценностей, и говорит о том, что та или иная вещь – художественная, и не позволяет обществу опускаться ниже определённой планки. За рубежом это поддерживается некоей обособленностью элиты, где люди могут пойти в кинотеатр, на выставку, предназначенную для них. У нас этого нет. У нас это называется тусовкой.

– Как вы считаете, что нужно сделать, чтобы ситуация изменилась?

– Нужно решать задачу на государственном уровне. Люди, которые занимаются культурой, образованием, должны, с моей точки зрения, проявить волю, сделать альтернативное телевидение. Не запрещать сегодняшнее, так как это только вызовет нездоровый интерес, а создавать альтернативу, где бы люди могли делать программы, фильмы не ради денег, а, подчиняясь человеческому, художественному долгу. Тогда можно со временем склонить большую часть аудитории на свою сторону, в том числе молодёжь, и вернуть ту аудиторию, что сегодня перестала ходить в кино. Нужен государственный заказ. Как было, например, в Америке, в борьбе с расизмом. Сегодня заключаются чёрно-белые браки, и Америка выбрала чёрного президента. Вот вам результат многолетней деятельности культуры, перед которой правительством была поставлена задача. Когда-то и у нас была государственная воля на борьбу с беспризорностью, и в результате её появились такие талантливые педагоги, как Антон Макаренко. Сейчас кто-либо проявляет волю? Почему у нас процветает видеопиратство? Разве милиция не знает, где печатают по ночам эти контрафактные диски? Также известно, где собираются националисты. Но нет государственной воли. Или есть другая воля…

Толстой говорил: «Мир рухнет, да и чёрт с ним, вот только культуру жалко». И, правда, жалко. Только русская культура предложила миру гуманистическую идею в литературе. Только наш герой хочет быть полезным. Другая литература, культура тоже чрезвычайно обогащают мир, но они – другие. А когда мы теряем собственную культуру и берём для себя чужие формы, мы их делаем хуже, слабее, потому что это повторы. В этом и состоит трагедия сегодняшнего времени.

Бе­се­ду ве­ла На­та­лья АЛЕК­СЮ­ТИ­НА
г. САНКТ-ПЕ­ТЕР­БУРГ