Умеют ли писатели читать?

№ 2009 / 12, 23.02.2015

В № 10 «ЛР» за 2009 год прочитал статью Владимира Нестеренко «Жало серости», посвящённую разбору рассказа Владимира Фёдорова «Жало радости». Редакция «ЛР» спросила: у кого иное мнение.

В № 10 «ЛР» за 2009 год прочитал статью Владимира Нестеренко «Жало серости», посвящённую разбору рассказа Владимира Фёдорова «Жало радости». Редакция «ЛР» спросила: у кого иное мнение. Скажу сразу, этого автора читал впервые. За свою многолетнюю журналистскую и литературную деятельность не стремился писать в центральные газеты и принципиально не посылал свои вещи в толстые журналы, твёрдо убеждённый в том, что вокруг всякого такого издания сложился устоявшийся круг писателей. И разве можно провинциалу пробиться на страницы центральных журналов и газет?

В советские времена невозможно было прорваться через идеологические препоны и цензурный частокол…

До сего дня не пробовал…

Но статья Нестеренко задела. Нестеренко, живущий в селе Сухобузимском Красноярского края, полагает, что он, видимо, хорошо знает реалии современной жизни и потому с лёгкостью отказывает в этом нижегородскому писателю. Я внимательно прочитал статью «Жало радости» и не собираюсь защищать Фёдорова. Остановлюсь лишь на некоторых ключевых моментах.

Странно, что Нестеренко не увидел в рассказе сюжета, это абсолютно не так, текст построен продуманно, с чеховским «подводным течением». Автор даже пытается закрутить сюжет, но в полной мере, как говорится, по законам жанра, ему это не под силу. Повторяю, я не знаком с другими вещами Фёдорова и, как о всяком новом для меня имени в литературе, сужу о добротности текста не только по стилю, языку, но и по тем деталям, которые использует автор при создании произведения.

С первых строк Фёдоров пытается убедить читателя, что то, о чём он пишет, могло быть в действительности, а поскольку в жизни бывает такое, что ни один автор не способен выдумать. Но Нестеренко говорит, что раз молодой автор, то он не может знать жизни. Но он забывает, что источником всякого искусства является жизнь, и Фёдоров, хочется думать, отталкивается от неё. Если кто-то не бывал в шкуре безработного, тот не поймёт его эмоции, когда кругом богачи жируют, раскатывают на иномарках, покупают дорогие дачи, отдыхают в пресловутом Куршевеле, потому трудно понять психологию такого человека. (Почему-то стало модно упоминать именно этот курорт, а не Канарские острова, которые были популярны в 90-е годы.) Кстати, действие в рассказе Фёдорова могло происходить как и в те суровые годы, так и в относительно стабильные сегодняшние. А нынче, к тому же кризис, пачками выгоняют на улицу работодатели людей. И таких Атаров-Алексеев, изображённых Фёдоровым, думаю, не мало, которые готовы по первому зову взяться за оружие, чтобы просто элементарно выжить. Но что же толкнуло Атара взяться за оружие? С детства он познал жестокость, и этот урок ему преподал родной отец, убив любимую собаку, за что и поплатился от руки своего сына.

Атар – продукт своего бездуховного времени, если для его отца ничего святого не было, то что мог взять от него сын. Столкнувшись со злом в лице отца, а потом получив уроки несправедливости от других людей, Алексей начинает (всё равно кому) мстить. Вот образец невыразительного стиля рассказа, и в этом упрёке автору я согласен с Нестеренко, то есть нет языковых находок, язык по изложению неуклюж: «Отец убил Атара только потому, что он вышел из породы, что была в их посёлке, только за то, что… Алексей, в общем-то, так и не понял – за что. Отцу было, кажется, плевать на весь мир, который через десяток лет отплатил ему той же монетой… ближними руками». Просто сын тюкнул отца по голове топориком, вспомнив добрые глаза Атара. Но почему отцу было плевать на весь мир, автор не разъясняет. Эта деталь в дальнейшем ничем не мотивируется, то есть повисает в воздухе. Сын при удобном случае на охоте убивает отца из-за любимой собаки и тем отплачивает отцу за то, что ему было наплевать на весь мир. Люди, легко идущие на преступления, созревают не только социально, но и психологически под влиянием неблагополучной среды. Первая строка рассказа: «Когда-то первые деньги Атар получил легко… Ни тогда, ни потом диспетчер не видел его лица, но в тот день почему-то поинтересовался: «По голосу ты русский. Почему Атар?» «В память о собаке, – честно признался Алексей, в тысячный раз вспоминая (он что, считал? – В.В.), как пьяный отец вскидывает ружьё и стреляет в его весёлого вислоухого щенка, как крупная дробь разрывает тельце животного, как он бежит к щенку, но снег под его ногами вспарывает жгучая осыпь и слышится с тех мгновений ненавистный голос родителя: «Не трожь!»

Да, школу немотивированной жестокости Алексей прошёл и в память о собаке, получается, стал себя именовать Атаром. О матери героя говорится только то, что она умерла. Отец был, видно, псих, живший по настроению. Алексей, любивший собаку, встаёт на тропу киллера? И на первый взгляд это тоже непонятно. Жену, которую встретил на остановке, подозревал в том, что она якобы родила не от него, но до конца не стал выяснять. Выходит, засела и эта заноза, и та, что на нефтезаводе выдали не всю зарплату. Нестеренко в этом месте упрекнул автора в незнании жизни, дескать, не бухгалтеры-жуки закрывают наряд на зарплату, а мастера. И это уточнение необязательно. Вроде бы и верно, однако какие документы легли на стол бухгалтера, по ним и начисляют.

На мой взгляд, недостаток рассказа даже не в этих промахах, а с самого начала жизнь Алексея в семье не показана, не раскрыт характер и психология его отца и отношения с женой. А ведь могла получиться интересная вещь, начальное мировоззрение своего чада, как известно, закладывают родители, детсад и потом только привносит улица, школа, производство и т.д. Фёдоров, похоже, пренебрёг этим правилом, и с первой строки убеждает читателя, вот, дескать, Атар-Алексей первые деньги получил легко. Но каким способом – не объясняется. Диспетчера бывают на автобазах или в таксопарках. Впрочем, на иных крупных производствах тоже. Но непонятно, почему диспетчер не видел лицо Алексея, а только слышал его голос. Выходит, разговаривал по телефону? Может, диспетчер – это тот, кто давал киллеру задания, потому что тот же самый вопрос ему задаёт позже по ходу рассказа и заказчик убийств. Вот и получается, он и есть тот самый диспетчер? И приходится гадать, может, Фёдоров начал свой рассказ, когда Алексей уже встал на тропу киллера? Но только какие к тому были предпосылки? С работы он уволился сам. Значит, не хотел честно работать, хотя Алексей считал себя чуть ли не самым честным на свете. Но почему же честный получил первые деньги легко, то есть не трудясь, не напрягаясь?

Когда читаешь «Преступление и наказание», нисколько не возникают сомнения на тот счёт, что Раскольников высосал идею борьбы с мировым злом из пальца. К этому его подвела жизнь бедного студента, увлекавшегося философией и писанием статей. А что у Фёдорова? Его рассказ исполнен в традиции обычного газетного криминального очерка с разными условными, плохо детализированными натяжками. Сказать, что «Жало радости» полная серость, думаю, нельзя. Он просто недостаточно художественно (без разработки характеров, а только с набором плохо поданных деталей) сделан в жанре социального боевика.

Здесь я вижу другую проблему. В современной прозе нередко авторы хотят изобрести из ряда вон выходящие произведения, которые бы шокировали читателя по принципу: чем ужасней, тем лучше. И заявляют своих героев в экстремальных, эпатированных ситуациях с набором положительных или с набором только отрицательных черт. А всегда ли это оправданно?

Ещё бы я поспорил по поводу заголовка. Название «Жало радости» двусмысленное. Ну да, герой Фёдорова почувствовал силу оружия, запугав до смерти население; ему было радостно убивать просто так. Это первая трактовка. А вот вторая: жало радости – это всего лишь избавление от мук киллера разрывом сердца. Ведь недаром Адамыч, умирая, почувствовал, что его ужалило. Да, в обществе с выхолощенными духовными ценностями иногда появляются маньяки-душегубы. Но это, как говорится, клинический случай. Только зачем некоторые писатели такие случаи мусолят? Чтобы в статичном или экстравагантном исполнении ради эффекта вызвать у читателя страх своей безумно обыгранной идеи, лишённой сколько-нибудь художественного воплощения? Или ими двигают другие помыслы?

Вла­ди­мир ВЛА­ДЫ­КИН
г. БРЯНСК