Презумпция серьёзности

№ 2009 / 22, 23.02.2015

Вера Галактионова – очень чуткий и, я бы сказала, очень внутренне свободный художник.
На мой взгляд, ни в каком современном романе, кроме как в «5/4 накануне тишины», никто так остро, скорбно и торжественно не сказал о чудовищном демонтаже советской истории

СОЗДАЁТСЯ ГРАЖДАНСКИЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ



Вера Галактионова – очень чуткий и, я бы сказала, очень внутренне свободный художник.


На мой взгляд, ни в каком современном романе, кроме как в «5/4 накануне тишины», никто так остро, скорбно и торжественно не сказал о чудовищном демонтаже советской истории, который захватил, подмял под себя все – и человека, и семью, и главные смыслы жизни. Но роман до сих пор не издан. Почему?







Вера ГАЛАКТИОНОВА
Вера ГАЛАКТИОНОВА

– Это закономерно, – отвечает Галактионова. – И привычно с советских времён. В самом начале литературного пути, когда писатели нашего поколения попали под установки социалистической цензуры, мне говорили в издательствах: «Вы, конечно, уверены, что так никто не пишет? Ошибаетесь. Так пишут, но так не печатают… И почему в героях у вас какие-то отщепенцы, вдовы, кочегары, сосланные, высланные. У вас что, трудная жизнь была?.. Проще надо писать! О светлом! Зачем утрамбовывать смыслы? У вас в объём повести вбит роман. Кто будет расшифровывать ваши коды?.. Нет, народу надо не это». Однако советская цензура отсеивала лишь половину сделанного. Остальное – со скрипом, с многолетними отсрочками – всё же шло.


Теперь мы попали под установки антицензуры. Если это не эротический роман для домохозяек – держательниц кошельков, не чтиво для мужского жёсткого развлечения, то кто это купит? Тут даже охаивания России нет. Герои какие-то подозрительно умные. Смыслы уплотнены. Кто это поймёт?!. Нет, сегодня народу надо не это!.. В общем, если так и пишут, то так – не печатают…


Общее между цензурой советской и цензурой капиталистической – то, что обе цензуры гораздо лучше писателей «знали» и «знают», что нужно народу. Разница меж ними та, что советская цензура относилась к читающему народу как к полудурку, капиталистическая же относится как уже к дураку полному – живущему самыми животными страстями, представлениями, потребностями.


А стилевые поиски, направленные на высвобождение внутренней энергии русского слова, и раньше были на большом подозрении (уж не отход ли это от соцреализма?!), теперь же они настораживают издателей и подавно: вместо легкописания зачем-то ухлопано много труда (уж не возврат ли это к соцреализму?!).


Если писатель работает помимо уставных рамок, успешным он быть не может – таково наше время особо бдительно-го рыночного фильтрования. Сквозь цензуру с потерями, но пройти было можно, сквозь антицензуру – почти нет.


Один из издателей, продержавший эту рукопись с полгода, сказал в итоге: «Ну, напечатаем роман. А как его позиционировать для продажи? Если это патриотизм – он должен быть брутальным! Если не патриотизм, то утончёнными методами работать с тяжёлыми истинами – зачем? Нет, вы… какая-то патриотическая декадентка. Такой ниши в книгоиздательстве нет. Ни в одну книжную серию это вмонтировать невозможно».


Так что всё в порядке вещей. Я ведь не ожидала и того, что в современности кто-то сумеет его просто прочесть, в пору лишь поверхностного, торопливого знакомства с написанным. А тут надо ещё и думать… Полагала, что лет через тридцать найдутся некие неленивые люди, которым будет любопытно послойно раскрывать смыслы, которые там закладывались. Но существует авторский долг: раз написано, надо предлагать, не надеясь ни на что… Поэтому, когда главный редактор журнала «Москва», только что прочитавший рукопись, говорил со мной о романе, я около получаса не понимала того, что это будет напечатано. Смотрела на него с признательностью: вот, прежде чем отказать, человек считает своим долгом отметить что-то хорошее.


Слушала и ждала, когда последует за сказанным непременное «но…». (Например: «…но вы же понимаете, что массовый читатель это всё не проглотит»). Для меня было большой неожиданностью, когда вдруг я услышала, как Леонид Иванович даёт указания о перевёрстке ближайшего номера и договаривается о максимальном объёме публикации. Вероятно, он очень хорошо понимал, во всякой отсрочке содержится риск – если случится что-то непредвиденное, этот роман заляжет в стол на десятилетия. Без Бородина так бы и случилось…


А теперь поразмыслим: много ли Бородиных работает сегодня в издательствах? Обладающих таким же доподлинным знанием самых неприглядных сторон жизни? Такой же гражданской смелостью, такой же начитанностью? Таким же чувством ответственности перед литературой и перед читательской публикой?..


Не то диво, что издательства этот роман не издают, а то диво, что он был опубликован. Да, в журнале, но в хорошем. И при жизни автора, как ни странно.


…Строго-то говоря, скудные, мало приемлемые предложения всё же были. Так, французский издатель вёл со мною телефонные переговоры о публикации романа, однако с условием, что все авторские права на издание я уступлю ему. При этом он очень настойчиво дознавался, какую именно гонорарную сумму мне предлагают в России. Не могла же я ему сказать: «Да никакую…». Потому что думала в это время: права купит, а сам не издаст.


– Ощущаете ли вы как писатель, что высокие властные структуры обеспокоены нынешним состоянием издаваемой литературы, вернее – её упадком?






Вера ГАЛАКТИОНОВА
Вера ГАЛАКТИОНОВА

– А где результаты обеспокоенности? Коммерция и творчество находятся сегодня в особо жестоком антагонизме. И литература уже понесла огромные невосполнимые потери. Лишь чиновникам от литературы живётся и привольно, и вольготно. Они и представляют сегодня повсюду нашу литературу – персонально, художниками почти не являясь. Но кто подсчитывал загубленные творческие судьбы «чистых художников», до которых никому дела нет? Ни писательским структурам, ни государственным… Приложившие, так или иначе, руку к убиению Божьего дара в людях – не преступники ли?..


Чтобы обеспокоиться состоянием литературы, неплохо бы представлять весь гигантский разрыв, образовавшийся у нас между литературой «жареной», скороспелой, формальной – и литературой художественной. Вторая-то почти не выходит… А подбор консультантов по литературной части у властных структур, сами видите, какой: он однобокий и тенденциозный, действующий в рамках всё тех же сугубо рыночных установок. Два-три исключения в этом ряду мало что решают.


Вот, внимание к спорту, например, мы ощущаем. Сегодня народ успешно сплачивают вокруг футбольного мяча – вокруг ноля, перекатываемого ногами. Вокруг пустоты, обтянутой мёртвою кожей… С культом тела дела обстоят лучше всего, если не обращать внимания на трагическое положение бедной, большей части, населения страны… Но среди управляющих страною есть религиозные люди, Церковь и власть как будто находятся в благодатном сближении. Возможно, предполагается, что культ тела, уравновешенный изначально религиозностью, создаст все предпосылки для гармоничного формирования современного человека – «в здоровом теле здоровый дух», уже на иной, не коммунистический лад. Однако для творческих профессий тут зазора не оставлено. Ну, вот, разве что созданный Форум будет рассматриваться со временем как Сборная России по литературе…


– Получается, что о серьёзной современной литературе России низы знать не могут по причине трудностей выживания, а верхи – не хотят?


– Низы осведомлены лучше верхов. Я сужу по звонкам людей, пытающихся отыскать книги – приезжающих в Москву из разных городов по каким-то своим делам, но ещё и разыскивающих издательство «Андреевский флаг», давно уж закрытое, и добирающихся до редакций журналов. Те, которых я видела, это очень бедные люди…


А миродержатели могут лишь наскоро полистать то, что подбросит им тот же рынок, не более того. Установочное к ним попасть как-то может, на основании чего они и оформят свои представления о современной русской литературе… Да и когда читать нашим верхам, пытающимся втиснуть Россию в испанский сапог «демократических ценностей», от которых воет весь мир? Занятие слишком тяжёлое… Однако так называемый третий путь, который вынашивает в себе именно Россия, полагаю, осмысливается и ими, поскольку в тупик нынешнего развития мировой цивилизации мы уже все попали.


Мыслящие писатели Запада, обеспокоенные роботизацией личности в своих странах, говорят: «Мы смотрим на вас. Мы ждём: свет придёт из России». Но пытаться разворачивать мировые маховики могут лишь глубоко верующие люди, человеческих усилий тут мало. И сразу же обнаруживается очень большая сложность: даже сама современная Церковь вынуждена опираться во многом на неофитов – на неофитов во власти, в обществе и даже в священстве. Советский разрыв верования долго ещё будет догонять нас из прошлого, сказываясь на настоящем не в лучшую сторону, поскольку неофитству присущи совершенно определённые качества. Некоторые из них, как болезни роста, неизбежно сказываются и на принятии тех или иных решений, православных как будто с виду, и на исполнении таких решений.


Видно, что самой Русской церкви сегодня очень сложно несмотря на всё внешнее благолепие. Когда снимаются плотины, а старое русло уже затянуто илом и песком, когда оно давно поросло бурьяном, то река растекается вширь, и с её глубиной может быть не всё ладно. Одной безоглядной надежды на неоскудевающий источник тут бывает недостаточно. Землекопам по очистке русла много труда предстоит, чтобы река обрела былую судоходность.


– При всех пробелах в распространении серьёзной литературы их восполняет сегодня Интернет. Как вы к нему относитесь? Да, с экрана труднее читать. Но я знаю учёных, которые работают, например, с вашими текстами по ксерокопиям. У них также есть возможность что-то скачивать.


– Такой возможности у них нет. Почти нет. С текстами добросовестно работают немногие сайты – «Молоко», «Русское воскресенье», сайт Центра национальной славы. Те же сайты, которые позиционируют себя в Интернете как мои, это подделки. У меня нет ни одного… На днях мне говорил читатель, хорошо знающий роман «5/4» по журналу «Москва». Ему показали распечатку романа из Интернета, и он сказал: «Это можно выбрасывать. Искажён до неузнаваемости».


Ещё пример. Когда-то в Алма-Ате у меня взял рукопись очень раннего сказа «Тятька пошутил» Юрий Медведев – посмотреть для публикации в коллективном сборнике. Со мною не было заключено договора, я не имела возможности увидеть вёрстку, не получила никакого гонорара и вообще – не была осведомлена никак. Но в издательстве «Молодая гвардия» этот сказ вышел, причём в таком изуродованном виде, что можно было только изумиться: сколько же труда на искажение всего текста было потрачено кем-то… Казалось бы, было и прошло. Но вот уже на протяжении многих лет именно этот совершенно испохабленный, безграмотный текст кочует из сайта в сайт под моей фамилией, в основном с рубрикой «Русская фантастика» и с приглашениями принять участие в форуме, проставить оценки написанному. Он влияет на рейтинги, на представления читателей. Стоит набрать фамилию, как выскочит большое количество именно этой фальшивки. Кто-то это делает, кому-то это нужно. Что это? Безграмотность, провокация, вредительство, антиреклама – с точностью мы определить этого не сможем. Не подавать же на «Молодую гвардию» в суд, когда в этом издательстве давно работают другие люди.


Дезориентировать Интернет умеет, ориентировать – лишь отчасти, мелкими вкраплениями.


Также выпуск и продажа аудиозаписей – моих романов, повестей – никак со мною не согласованы и юридически не оформлены; они выпускаются людьми, которых я не знаю. Всё это, в моём случае, сплошное пиратство. О качестве поделок можно только догадываться, если производители этой продукции избегают встречи с автором…


– Вы очень серьёзны, Вера. Смотрите – кругом шуты и люди в масках. По проспектам и улицам Москвы всё бредут какие-то процессии – то день пива празднуют, то святого Валентина, то какие-то карнавалы осчастливливают горожан своим безумным весельем. В литературе тоже сплошь мельтешение личин или «харь» (по-простонародному). Написал Минаев книжки о «ненастоящем человеке» («Духless») и «о ненастоящей любви» («The Телки») – и, глядишь, за ненастоящесть, видимо, получил ТВ-программу «Честный понедельник». А вы серьёзны. А вы – не в струе карнавального веселья. Известно, что Бахтин применял термин «карнавализация» не только по отношению к культуре, но и включал сюда идеологию, психологию, науку. Политолог М.Ремизов распространил этот термин вообще на весь современный интеллектуальный процесс. Вы – совершенно оппозиционны к любым «карнавальным мезальянсам». Какую цену вы платите как художник за «презумпцию серьёзности»? И что вы приобретаете, живя в литературе так серьёзно?


– Не знаю. Наверно, роскошь быть собой, хотя бы и далёкой от совершенства… Богатым такая роскошь сегодня не по плечу. Им приходится много и часто изгибаться, то есть кривляться, перед ещё более богатыми и властными. Они – очень, тяжело, трагически – зависимые люди. Один мой знакомый, нищий иеромонах, как-то заметил: «Ну, один раз ты изогнёшься – предстанешь тем, кем не являешься, потом в другую сторону скособочишься для пользы дела, а там ведь и забудешь напрочь, какой ты есть на самом деле». Что бывает с медной, даже довольно пластичной проволокой, если её перегибать и разгибать?..


Что касается взглядов политологов, то антиинтеллектуальные (разрушающие рассудок) процессы они часто именуют интеллектуальным. Боюсь, что тут – подмена в базисе.


А этап «карнавализации» – он ведь знаком едва ли не каждому человеку. Юность уязвима, она боится боли и потому наращивает некие поведенческие маски, которые, увы, прирастают. Зрелость – пора сдирания масок, пора возвращения к своей незащищённой, но уже укрепляющейся сути. Можно иногда наблюдать как в запущенном состоянии маска становится сильнее человека – тогда она постепенно съедает своего носителя. Личность гибнет под личиной…


Не то же ли самое происходит с нашим обществом? Политическая сущность роскошных бесконечных карнавальных оргий – это ещё и массированная психическая атака, направленная на дальнейшее угнетение восьмидесяти процентов населения, находящегося на грани нищеты. Подавленный дух теряет способность к самозащите. Морально раздавленный обездоленный человек быстро приближается к своей могиле, укрываясь в ней от наглого, щедро финансируемого разгула пирующих на фоне нищеты прочих… Но коллективные маски прирастают точно так же, как и юношеские. А поскольку избавляться от них никто особо не спешит, однажды эти маски пожрут своих заигравшихся хозяев. Тут иного не бывает…


– Александр Иванов, успешный и грамотный издатель, полагает, что наши «деревенщики» советского периода русской литературы – это своеобразный декаданс. Они пели об упадке крестьянского мира, о его убывании и закате. Вы своим романом «На острове Буяне» явно вступили с ними в диалог или полемику (на это первыми обратили внимание Анна и Константин Смородины). Но ваш роман показался некоторым коллегам модернистским. Как вы сами ощущаете эту протяженность в себя прежней литературы? И что вам важно – чтобы длилась эстетика или чтобы длилась история той жизни, тех судеб, что начинались в советское время?


– Во-первых, я не верю в гибель России. А что касается модерна… По Кургиняну, получится, что «На острове Буяне» – это вообще сверхреализм: то, что вырастает из архаики, превращая в обломки и погребая под собою постмодернизм. (В постмодернизме исчезает нация, превращаясь во что-то «диффузное», а сверхреализм – это её воскрешение…)


По-моему, не декаданс у наших деревенщиков. А Плач! Плачу столько же веков, сколько Русской земле. Плач Ярославны – далеко не самое древнее его воплощение в «Слове о полку Игореве». У «деревенщиков» Плач лёг в подтекст большинства произведений.


А «На острове Буяне» – здесь не спор. Скорее потребность поколения выйти из Плача – к новому литературному бытию: не перечёркивающему старое, но силой старого утверждающему новое. Удачная ли, неудачная, но это не первая попытка в литературе. Ярчайший шаг из Плача был сделан задолго до того В.Шукшиным. Но это лишь мои представления. Тут вы, критики и литературоведы, понимаете больше нашего. Вам на эти темы и говорить.

Вопросы задавала
Капитолина КОКШЕНЁВА

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.