Внутренняя жизнь отдела внутренней жизни

№ 2009 / 28, 23.02.2015

Это бы­ло дав­но, где-то в се­ре­ди­не про­шло­го ве­ка, в ре­дак­ции га­зе­ты «Ли­те­ра­ту­ра и жизнь», в от­де­ле вну­т­рен­ней жиз­ни. Па­мять – по не­ве­до­мым мне пред­по­чте­ни­ям – вы­све­чи­ва­ет не­ко­то­рые эпи­зо­ды…

ГАЗЕТА В МОЕЙ СУДЬБЕ

Светлана КУРЛЯНДСКАЯ

Это было давно, где-то в середине прошлого века, в редакции газеты «Литература и жизнь», в отделе внутренней жизни. Память – по неведомым мне предпочтениям – высвечивает некоторые эпизоды…

Поздний осенний вечер. Номер подписан и сдан. Небольшая комната, заставленная громадными канцелярскими столами. Ещё здесь уместился сильно потёртый чёрный кожаный диван. Дневное напряжение спало, все немного расслабились, расселись на диване, за столами. На столах нет ни чая, ни бутербродов, только пепельницы, заваленные окурками. Валерий Аграновский и Олег Куприн красиво поют хит сезона: «Забота наша такая, забота наша простая – жила бы страна родная, и нету других забот…»

В редакции газеты «Литература и жизнь», только что созданной в свете решения партии, собралась группа выпускников факультета журналистики – москвичей, пытающихся избежать распределения на периферию. Некоторые оказались в отделе внутренней жизни.

Заведовал отделом великолепный Залман Эфроимович Румер – стремительный, с копной чёрных, с седыми прядями волос и яркими, какими-то сверкающими чёрными глазами. Румер являл собой тип журналиста «оттуда», после десятков лет тюрем и лагерей. Вернувшихся, как и он, в редакции было несколько человек. Запомнился русский немец – сдержанный, какой-то осторожный. Говорили, что он вернулся в Москву, а жить ему было негде, и обитал он в какой-то заброшенной неотапливаемой даче; горько шутили, что чуть ли не в собачьей будке. Писал он замечательно.

Всех этих – вернувшихся – отличал от нас, уже заражённых скепсисом, искренний, зажигательный комсомольский задор. Он, казалось, законсервировался в них с тех тридцатых, когда так внезапно прервалась их профессиональная карьера. Меня тогда поразил рассказ Румера о том, как это случилось с ним тогда, в тридцать седьмом.

Был канун Нового года. Румер дежурил по номеру. Он подписал номер в печать и на редакционной машине помчался домой, чтобы переодеться и успеть за праздничный стол, где уже наверняка собралась вся редакция «Комсомольской правды». Поднялся на свой этаж, дверь открыла жена в вечернем платье. Шубу надеть она так и не успела, появились двое, и та жизнь закончилась.

Однажды, перелистывая журнал «Дружба народов», я увидела знакомую фамилию. В публицистическом очерке одна из глав была посвящена Румеру. В ней рассказывалось, как последовательно и по-журналистски настойчиво Румер изучал проблему смертной казни. Вникая в судебные ошибки, расследуя судьбы приговорённых, он сумел многих спасти от несправедливого суда.

Отдел внутренней жизни был как бы и центром внутриредакционной жизни вообще. Сюда стекались все планы, идеи, проблемы, всё обсуждалось, читались ещё неопубликованные материалы. Здесь же рождались шутки, розыгрыши. Например, был вывешен плакат «Наш лозунг в прошлом, будущем и настоящем: не пей и выражайся изящно». Некоторое время он провисел в секретариате, пока начальство не потребовало «убрать его немедленно».

В отделе часто появлялся спецкор Вадим Спицын. Личность неординарная. Запомнился он не столько своими публикациями, сколько байками, которые он рассказывал с замечательным мастерством. Одна из них была о том, как он украл свою будущую жену. На лошади, на всём скаку он схватил девушку, стоящую у дверей медсанбата, за косы, перебросил через седло и увёз навсегда. Раз в месяц он приводил свою красавицу с длинными косами в кассу, чтобы она получила его гонорар. «На всякий случай, – говорил Вадим. – А то не донесу до дому».

В этом же отделе у Аграновского родилась идея сделать материал с Крайнего Севера. Вместе со Спицыным они отправились в кадры оформлять командировку. Спицыну командировку утвердили, а Аграновскому – нет. Произошёл конфликт. Аграновского уволили. Спицын сказал: «Раз так, увольняйте и меня», – и написал заявление. Потом Спицын пришёл в отдел и с изумлением заявил: «Ребята, я, кажется, сам себя уволил!»

Недавно, разбирая бумаги, нашла забавную телеграмму. Она относилась к тому времени, когда Татьяна Браткова и Валерий Аграновский были командированы в Ленинград. Через сутки после их отъезда, где-то в час ночи, мне был доставлен текст следующего содержания: «Смотри щенков, учись жить. Талерий». Это означало, что Татьяна и Валерий успели посмотреть чешский знаковый фильм «Щенки», и им срочно надо было поделиться восторгами.

Мы были молоды, все – из одного гнезда. Дух дружбы, озорства, товарищества витал в редакции. В коридоре я однажды застала разговор двух журналистов:

– Послушай, дай взаймы.

– У меня сегодня нет денег.

– Тогда дай закурить.

– Я не курю, бросил.

– Ну хоть скажи, сколько времени.

Так рождаются анекдоты – недавно этот диалог прозвучал в популярном телевизионном юмористическом шоу.

В редакции происходили и драматические события. Как-то раз, опаздывая, влетела в отдел и была поражена необычайной тишиной: все сидели с мрачными лицами. Что случилось? Мне протягивают утренний номер «Литературы и жизни». В передовице – ошибка. Была ли это ругательная статья про Соединённые Штаты, где вместо «США» напечатали «СССР», или заздравная статья про нашу страну, где вместо «СССР» напечатали «США», теперь уже не припомню…

Предназначением отдела было не литературное творчество, а отображение советской действительности. Однажды готовила материал на одном из московских заводов. Там меня познакомили с передовиком производства. Это была маленькая хрупкая женщина, крановщица. Кабина её крана находилась над литейной печью. Она рассказала, как по восемь часов в день в прилипающей к телу одежде разъезжает над льющимся металлом в раскалённой кабине, где даже нельзя утолить жажду, потому что вода в бутылке нагревается слишком сильно. Когда попыталась написать об этом геройстве, зам. завотделом Олег Куприн с какой-то виноватой улыбкой сказал: «Знаешь, об этом лучше не надо».

Олег Куприн, тоже выпускник факультета журналистики, был заместителем Румера. Весельчак, автор множества розыгрышей, очень интересный человек и журналист. Был случай, когда он попробовал поработать в «Огоньке». Выглядел Олег очень молодо – честно говоря, тянул не больше чем на восьмиклассника: невысокий, белобрысый, улыбающийся, с румянцем во всю щёку. В «Огоньке» многоопытный кадровик спрашивает:

– Вы школу закончили?

– Да.

– А какое у вас образование?

– Я закончил МГУ, факультеты журналистики и философский.

– А писать-то вы пробовали? – И Олег кладёт чиновнику на стол свою первую книжку.

Ещё Олег любил петь. Насколько мне известно, перед зрителями он выступал последний раз в Ла Скала. Олег был в командировке в Италии, его принимали итальянские профсоюзы. Когда он попросил, чтобы ему показали знаменитый театр, его привели за кулисы. Он вышел на сцену, в пустой зал. И тут Олег не выдержал и запел. Когда он умолк, рабочие, устроившие ему эту экскурсию, разразились аплодисментами.

«Там такая акустика, – восхищался Олег по возвращении, – каждый запоёт».

Михаил Кольцов в своей книжке «Писатель в газете» о путевом очерке писал, что, дескать, смотрит журналист из окна поезда и записывает, что видит, такой очерк можно в любом месте отрезать как колбасу.

Я подумала, что и воспоминания можно нанизывать как бусы – значительные и пустяковые, в любом месте завязав узелок. Но все они одинаково дороги.

Светлана КУРЛЯНДСКАЯ