Бюро журнальных находок

№ 2009 / 39, 23.02.2015

С ува­же­ни­ем от­но­шусь к За­ха­ру При­ле­пи­ну и к его на­уч­ной до­б­ро­со­ве­ст­но­с­ти.
Но вы­нуж­ден ска­зать – чи­таю в «Но­вом ми­ре» оче­ред­ные от­рыв­ки из при­ле­пин­ской би­о­гра­фии Ле­о­ни­да Ле­о­но­ва и сно­ва убеж­да­юсь: При­ле­пин по­до­б­рал лож­ный ключ

Ложный ключ



Но Леонов выжил и пережил всё. И только в этом по большому


счёту оказался для кого-то не прав. Всё остальное – детали.


Захар Прилепин. «Леонид Леонов.


«Игра его была огромна». Главы из книги». «Новый мир», № 8.



С уважением отношусь к Захару Прилепину и к его научной добросовестности.


Но вынужден сказать – читаю в «Новом мире» очередные отрывки из прилепинской биографии Леонида Леонова и снова убеждаюсь: Прилепин подобрал ложный ключ к личности и творчеству замечательного писателя Леонова. При помощи такого ключа он ничего не откроет.


Ключ этот можно назвать «политическим». Или «политико-иерархическим». Или «иерархическо-номенклатурным». Кому как нравится.






Кирилл АНКУДИНОВ
Кирилл АНКУДИНОВ

Прилепин задался странной целью доказать, что Леонид Леонов вовсе не был благополучным «сталинским любимцем», что он время от времени оказывался в опале, в полуопале, в четвертьопале, а то и на волосок от ареста.


В январе 1938 года Леонова наградили орденом Трудового Красного знамени. А должны были – по его статусу и заслугам – наградить орденом Ленина. Но не наградили. Факт? Факт. В мае 1937 года Леонова нарисовали в литгазетской карикатуре не на самой верхней палубе литпарохода (вместе с Шолоховым), а всего лишь на третьей палубе (в компании с Тыняновым и Сейфуллиной). Факт? Факт. А сколько раз по Леонову проезжались критики. Ох, неспроста…


Но и сам Леонов не оставался в долгу. К примеру, в «Дороге на океан» он изобразил главного героя-коммуниста Курилова рябым (как Сталина), а антагонист Курилова Глеб Протоклитов – бывший белогвардеец. Притом Леонов тоже некоторое время служил в Белой гвардии. Умному достаточно. Поглядите, люди добрые, как хитрец Леонов играл с властью. И игра его была огромна…


Но кто из литераторов сталинской поры не бывал время от времени в опале, в полуопале, в четвертьопале у Сталина? Никто. Даже правовернейшие сталинцы – и те попадали под раздачу. А в чьих произведениях нет пассажей, которые (при желании и используя соответствующую методологию) возможно трактовать в качестве «дерзких», «фрондёрских», «оппозиционных» и «прямо антисоветских»? И у Вирты со Шпановым можно нарыть вдоволь «антисоветчины» – если постараться.


В пьесах Леонова второй половины тридцатых годов – в «Половчанских садах», «Волке», «Метели» – фигурируют шпионы и «враги народа». Но какую крамолу они несут со сцены! Кем же был Леонов – сталинистом или умным антисталинистом?


Разрублю сей гордиев узел одним махом: все известные советские писатели второй половины тридцатых годов были (в той или иной мере) сталинистами. И – при этом – все известные советские писатели второй половины тридцатых годов были (в той или иной мере) недовольными фрондёрами. А то, что Платонов с Булгаковым для нашего времени оказались поинтереснее Павленко с Тренёвым… Так ведь это связано не со «сталинизмом» или «оппозиционностью» названных персон. А с совсем иными вещами.


Придётся не без сожаления заключить: КПД работы Прилепина вышел невелик. Для того чтобы узнать побольше о пьесах Леонова, об их сюжетике, эстетике, персонажах, о том, какая из этих пьес удачна, а какая – неудачна и по какой причине какая пьеса не удалась, я лучше обращусь к соответствующей главе прекрасной книги Константина Рудницкого «Портреты драматургов». Вышедшей аж в 1961 году. Протоколы допроса Бухарина тоже прочту где-нибудь (они публиковались).


А что мне даст прилепинская биография Леонова? Не знаю.



Кроличье варево



Заниматься, конечно, надо – если не чисткой киверов, то хотя бы «Лукуллами»,


бойцовским клубом, вязанием макраме. Все мы себя чем-нибудь да развлекаем…


Илья Бояшов. «Кто не знает братца Кролика». Быль. «Октябрь», № 8.



Как я погляжу, «Октябрь» стал обильно публиковать прозу «младопитерцев». В прошлом номере «Октября» был Крусанов, теперь вот – Бояшов.


Раз на раз не приходится. Ценность крусановского «разговорного романа» «Мёртвый язык» внушает мне большие сомнения. С Бояшовым же – всё получилось очень удачно.


Сюжет «были» Ильи Бояшова «Кто не знает братца Кролика» таков: младший брат повествователя, бабник и раздолбай, «продаёт» временно безработного старшего брата бизнесмену Аркаше (Аркаша и есть – «братец Кролик»). Сколачивается развесёлая банда общих друзей и знакомых; «братец Кролик» водит её по ресторациям Питера, знакомя со своими наполеоновскими планами. В перспективе намечаются всероссийская лига боевых единоборств, яхт-клуб и всё такое прочее; конечно, завершается всё продажей куриных окорочков с машины. По ходу сюжета повествователь встревает во всевозможные приключения, попадая то к завсегдатаям литсборищ, то в дом к священнику, то в эротическую сауну, то на пьянку омоновцев, то на больничную койку.


Но дело не в сюжете. Не было бы этого сюжета – сложился бы другой. Главное – состояние души: пьяно-трезвое, бесшабашно-сосредоточенное, питерское. Главное – нескончаемый праздник жизни, карнавал жизни с фейерверками и передрягами; главное – бьющий в лицо ветер жизни, главное – вкус жизни, её цвет, запах, кайф.


Илья Бояшов обладает прекрасной способностью не только чувствовать всё это, но и передать читателю. К тому же он умело владеет современным раскованным стильком. Всё это, взятое вместе, превращает его текст в крепчайшее жаркое варево, способное исцелить меланхолика и оживить похмельного. Этот текст – оптимистичен. Нечастое явление в российской словесности. Я бы сказал, что текст Бояшова оптимистичен по-американски.


Долгие попытки обрести «отечественного Генри Миллера», кажется, начинают приносить плоды. Разумеется, пока Бояшову до Генри Миллера – как до далёкой звезды, и даже «украинские Генри Миллеры» (вроде Сергея Жадана) намного обгоняют его.


Мыслей в тексте Бояшова маловато (да и серьёзных чувств – тоже). Но молодых, живых, искренних, доподлинных ощущений – навалом. Это здорово!


Пирожок ни с чем



Талант в том и заключается, чтобы донести до людей выкрутасы своего ума…


Дмитрий Рагозин. «Старый парк». Роман. «Знамя», № 8.



Прозаика Дмитрия Рагозина, наверное, часто путают с политическим деятелем Дмитрием Рогозиным.


Как это несправедливо! Дмитрий Рагозин – он же сама изысканность, он же воплощённая стильность. Он же ну прям как Набоков.


Почему-то нынешние эпигоны Набокова понимают своего кумира странно. Они видят в нём исключительно стилиста. А ведь Владимир Владимирович был не только гениальным стилистом, но и отменным сюжетостроителем (достаточно припомнить сюжеты «Лолиты» или «Камеры обскуры», чтобы удостовериться в этом).


Сюжет «Старого парка» так и не открылся моему разумению… Ходит редакционный работник Горохов по пустому парку, вяло и нескончаемо рефлексирует, забредает в тир и шахматный домик, выясняет отношения с возлюбленной Сильвией («её любимое чтение – дневники Виржинии Вульф и Сильвии Плат»), время от времени натыкается на разнообразных типчиков с фамилиями «Глазов», «Носов», «Ухов». Ещё наличествует некая рукопись, которую Горохову надлежит править. А возможно, все мыканья Горохова, все его парковые воспоминания и ассоциации – и есть та самая рукопись (куропись, жукопись, паукопись – так бы продолжилось у Рагозина). Жизнь есть текст, текст есть жизнь; Лао Цзы ли приснилось, что он бабочка, бабочке ли приснилось, что она Лао Цзы – всё едино. Постмодернизм, одним словом.


Зато по части стилистики всё донельзя распрекрасно. «Ветер встопорщил клён, похожий на золотую пагоду». «Тропинка, засыпанная мелкой, размозжённой листвой». «Застенчивая куртизанка с венецианским разрезом глаз». И так далее…


Наверное, все эти рагозинские экзерсисы найдут своих поклонников, бывают же любители «искусства для искусства», «самозамкнутого красивого письма».


Я к таковым не отношусь. По моему мнению, стиль, будь он самым что ни на есть отточенным, – не самоценность; он – не более чем посредник, слуга; его роль заведомо вспомогательная; стиль нужен лишь для того, чтобы как можно точнее рассказать о сюжетных перипетиях или о каких-то реальных вещах.


Текст Рагозина похож на обманный пирожок – искусно приготовленный, румяный, поджаристый – и лишённый начинки. О чём этот текст? Да ни о чём.

Кирилл АНКУДИНОВ,
г. МАЙКОП

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.