Народный артист Советского Союза
№ 2010 / 5, 23.02.2015
Как известно, «отец народов» Иосиф Виссарионович Сталин любил деятелей искусств, интересовался их личной жизнью и даже, кажется, ревновал – впрочем, к кому ревновал, зачем? – непонятно
 |
| Марк РЕЙЗЕН |
Как известно, «отец народов» Иосиф Виссарионович Сталин любил деятелей искусств, интересовался их личной жизнью и даже, кажется, ревновал – впрочем, к кому ревновал, зачем? – непонятно, но очевидцы свидетельствовали, что Сталин был очень ревнивым человеком, мог, говорят, приревновать даже к мухе, а потом обозлиться, муху убить и какого-нибудь несчастного народного артиста СССР сослать в Голопупинск или Нижнепопинск, поиздеваться над ним два-три года и тоже умертвить.
Всё это известно – историю мы проходили, – ушло в прошлое и не дай Бог, если когда-нибудь вернётся.
Среди оперных певцов Сталин особо выделял Марка Рейзена – любил его сочный голос, манеру исполнения и манеру держаться на публике, добродушное лицо, открытую улыбку и часто приглашал к себе на домашние концерты. Рейзен, будучи солистом Большого театра, не ездить к Сталину не мог, хотя и понимал, что поездки к такому человеку опасны – расположение к нему Сталина может измениться в любой момент и тогда всё пойдёт прахом.
Кампания в СССР шла за кампанией: в стране обязательно с чем-нибудь или с кем-нибудь боролись, передышек не было – то одно искореняли, то другое, то третье.
Дошёл черёд до космополитов. В Большом театре, раз началась такая занятная кампания, не замедлили составить список космополитов.
Попал в него и Рейзен. Директор театра – уже никто и не помнит его фамилии: то ли Иванов, то ли Петров, то ли Сидоров (допустим, Иванов – от фамилии, имени и отчества чиновника суть не меняется) вызвал к себе Рейзена и сообщил, что театр в его услугах больше не нуждается, происходит, дескать, сокращение штатов и Марк Рейзен включён в число сокращённых.
Расстроенный, понимающий, что происходит нечто непоправимое, обидное, Рейзен поплёлся домой. Настроение было отвратительное. Дома он выпил коньяку и повалился на диван – не хотелось даже думать, не то чтобы говорить с кем-либо, не хотелось никого видеть.
Но к вечеру раздался телефонный звонок, на который он не мог не ответить. Это был звонок из Кремля. Звонил помощник Сталина генерал Поскрёбышев.
– Товарищ Сталин приглашает вас в субботу к себе на дачу, – сказал Поскрёбышев. – Будут члены правительства и узкий круг деятелей искусств.
– Вы знаете, товарищ Поскрёбышев, я не смогу приехать к товарищу Сталину, – сказал Рейзен.
Поскрёбышев удивился настолько, что у него даже изменился голос.
– Почему?
– Я больше не пою.
– Как не поёте? – спросил Поскрёбышев озадаченно. – Что случилось?
– Очень просто – не пою, значит, не пою. Сегодня утром меня уволили из Большого театра.
– Уволили? – голос Поскрёбышева сделался прежним, какой был хорошо знаком Рейзену – бесстрастным, лишённым всяких оттенков. – Хорошо, я доложу товарищу Сталину!
Через несколько минут вновь раздался телефонный звонок. Звонил опять Поскрёбышев.
– Товарищ Сталин всё-таки просил вас быть у него в субботу на даче, – сказал Поскрёбышев.
– Хорошо, я подумаю, – довольно неопределённо пообещал Рейзен.
В субботу, в два часа дня за Рейзеном пришла машина с молчаливым сопровождающим в военной форме, и через час Рейзен уже находился на дальней даче вождя.
Народ съезжался на дачу довольно организованно, машины прибывали одна за другой, Рейзена встретил дежурный охранник и провёл не в гостиную, где собирались деятели искусств, а в небольшую комнату с письменным столом и двумя креслами; это был, как понял Рейзен, кабинет Сталина.
В кабинете находился сам Сталин и – Рейзен удивился этому – бледный, с плоским растерянным лицом директор Большого театра. Сталин был хмур, но с Рейзеном поздоровался приветливо, вежливо, ткнул мундштуком трубки в кресло:
– Садитесь, пожалуйста, товарищ Рейзен.
Рейзен посмотрел на застывшего в стойке «смирно» директора Большого театра и сесть в кресло не решился – не та ситуация, – встал рядом. Сталин сунул трубку в рот и некоторое время молча ходил по кабинету, не глядя ни на Рейзена, ни на директора Большого театра. Потом остановился и хмуро посмотрел на Рейзена.
– Вы что, товарищ Рейзен, разве не работаете в Большом театре?
– Нет, товарищ Сталин.
– Почему?
Рейзен коротко рассказал о случившемся, в том числе и о вызове к директору Большого театра.
– Понятно, – кивнул Сталин.
Некоторое время он молча измерял шагами кабинет – туда-сюда, туда-сюда, потом остановился около директора театра и показал трубкой на Рейзена:
– Вы знаете, кто это такой?
– Знаю, товарищ Сталин.
– Кто?
– Артист Рейзен. Марк Осипович Рейзен.
Сталин усмехнулся, пыхнул трубкой и смерил директора Большого театра взглядом с головы до ног. Произнёс с сильным, пожалуй, даже намеренно сильным акцентом:
– Неверно! Это народный артист Советского Союза, кавалер двух орденов Ленина, солист Государственного академического Большого театра Советского Союза, трижды лауреат Сталинской премии Марк Осипович Рейзен.
Произнеся эту длинную фразу, Сталин ещё некоторое время постоял около директора Большого театра, потом, словно бы что-то придумав, показал черенком трубки на Рейзена:
– Вы знаете, кто это такой?
– Так точно, товарищ Сталин!
– Кто?
– Народный артист Советского Союза, кавалер двух орденов Ленина, солист Государственного академического Большого театра Советского Союза, трижды лауреат Сталинской премии Марк Осипович Рейзен.
– Теперь верно, – кивнул Сталин, пыхнул дымом и вновь начал ходить по кабинету.
Директор Большого театра стоял навытяжку, будто солдат на часах, по плоскому серому лицу его катился пот. Рейзен тоже стоял навытяжку, держась одной рукой за спинку кресла.
Прошло минуты две – две с половиной, длинных, как вечность, прежде чем Сталин в очередной раз остановился около директора Большого театра и вновь оглядел его с головы до ног. Спросил недовольно, будто видел этого человека в первый раз:
– А вы кто?
– Я директор Большого театра Иван Петрович Иванов.
– Нэверно, – с ещё более сильным акцентом произнёс Сталин, – ви гавно! Абикновенное гавно! – и припечатал директора черенком трубки, сделав короткое выразительное движение сверху вниз.
Некоторое время Сталин молча ходил по кабинету, посасывал трубку, потом опять замедлил шаг около директора Большого театра и спросил:
– Вы кто?
– Я, товарищ Сталин, Иван Петрович Иванов, говно, – голос у директора дрогнул. – Обыкновенное говно!
– Теперь верно, – Сталин согласно наклонил голову и сделал трубкой знакомое движение, припечатывая директора Большого театра, потом подошёл к Рейзену:
– Вы удовлетворены, товарищ Рейзен?
Рейзен не ответил Сталину, он не мог ничего ему ответить, Сталин это понял, нахмурился и сказал:
– Пойдёмте, товарищ Рейзен, гости, наверное, уже заждались, – первым двинулся к двери, у выхода задержался и пропустил вперёд Рейзена.
Выйдя, неслышно прикрыл за собою дверь.
Директор Большого театра остался один в кабинете. На следующий день на его месте сидел уже другой человек. А того Иванова – или Петрова, или Сидорова, эти назначенцы к искусству никакого отношения не имели, они проходили совсем по другой части – Рейзен никогда больше не видел и чувствовал себя виноватым: ведь если бы не он, Иванов ещё долго бы сидел в директорском кресле.
Валерий ПОВОЛЯЕВ
Добавить комментарий