Ментальный взбрык

№ 2010 / 6, 23.02.2015

Приятное это дело – открыть в литературе новое имя! Игорю Удачину 31 год. В 2009-м он дебютировал сразу двумя романами, опубликованными под одной обложкой. Минуя «инкубаторы» для молодых и толстые журналы, перед нами явился, без сомнения, интересный и вполне сложившийся писатель.






Игорь УДАЧИН
Игорь УДАЧИН

Приятное это дело – открыть в литературе новое имя! Игорю Удачину 31 год. В 2009-м он дебютировал сразу двумя романами, опубликованными под одной обложкой. Минуя «инкубаторы» для молодых и толстые журналы, перед нами явился, без сомнения, интересный и вполне сложившийся писатель.




– Игорь Удачин, поздравляю вас, извините за каламбур, с творческой удачей – выходом романа «Встретимся в Эмпиреях». Расскажите, как возник замысел этого произведения? Вы сразу замахнулись на крупную форму или у вас были до этого рассказы, наброски, этюды? И вообще, интересно: как вы начали писать? Что послужило толчком именно к такому способу самовыражения?


– Каламбура без подсказки я и не заметил бы. Ведь это не творческий псевдоним, а фамилия, с которой живу от рождения. Замысел произведения возник ещё в студенческие годы. Неуверенность в правильности выбранной профессии, перспектива военной службы в рухнувшей империи (я понимал своих дедов, ходивших в атаку, воодушевляя себя честным и суровым криком: «За Родину! За Сталина!», но плохо себе представлял, как можно пойти на смерть, надрывая связки возгласами «За Ельцина! За олигархию!»), тотальная апатия, сдобренная весёленьким вседозволяющим «либерализмом», отравившим меня и моё поколение, – всё это слоилось, накладывало отпечаток, требовало какого-то ментального «взбрыкивания», «выхлопа». Наверное, чтобы очиститься от той непотребщины, которую мы, как губка, в себя сверх всякой меры впитали – и пишутся подобные романы. Впрочем, в какой-то момент я заставил себя остыть и заретушировал любые «похожести» на нашу действительность. Получилась фантасмагория. Озорная и в то же время грустная история. Посвящаю её всем Молодым, «ищущим себя». Набросков и этюдов не было. Скажем так, «роман» – это «мой» формат. Я это ещё давным-давно почувствовал. Мне в нём «уютно». Без спешки, нанизывая идею за идеей, ситуацию за ситуацией на стержень задуманного остова произведения – получается, наконец, то, к чему стремился. Даже если во время написания «большого произведения» параллельно пишутся рассказы, – «малыши» в итоге всё равно не доживают до поры своей литературной самостоятельности. Роман их «перемалывает» и вкрапляет в своё тело…


А писать я начал ещё со времён младшей школы. На мои детские стихи присылали рецензии «Пионер» и «Мурзилка». В старших классах повестями зачитывались школьные товарищи и учителя. Потом поостыл к «писательству». Занимался музыкой и портретной живописью. И только после окончания университета вновь во мне проснулся «голод писательства». На ваш последний вопрос, «что послужило толчком», отвечу честно, как было. Запомнилось очень хорошо. Понаблюдав за моими творческими метаниями, подошёл для задушевного разговора брат и без обиняков посоветовал: «Выбери, к чему душа лежит. Делай что-нибудь одно. И начинай прямо сейчас. Потом – даже если очень захочешь – поздно будет». Начал. И до сих пор не могу остановиться…


– Подробнее о своей семье, о среде, из которой вы вышли, о книгах, которые на вас в юности произвели сильное впечатление.


– Обычная семья. «Рабоче-крестьянская», как говорится. Отец – коренной москвич, водитель грузовой машины с большим стажем. Мама – красавица. Умерла от рака, когда мне было 17 лет. Моим героям из «Встретимся в Эмпиреях» тоже всем по 17… И ещё – старший брат Андрей. Краснодеревщик, золотые руки. Всегда жили небогато, но душа в душу. Вот уж точно могу сказать – во мне воспитано «чувство семьи». Знаю, что и моя новая семья будет дружной, сплочённой, здоровой. Если вспомнить книги, которые в юности произвели на меня сильное впечатление, – то это, по всей видимости, «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте и «Обломов» Ивана Александровича Гончарова.


– Что на вас как писателя оказало решающее влияние в вашем становлении? Кто ваши литературные учителя? Подозреваю, что это, в основном, зарубежные авторы. Почему западная литературная традиция (скорее даже американская, как мне кажется) привлекает вас больше, чем отечественная?


– Когда почувствовал вкус не просто к чтению, а к «неуёмному заглатыванию» книг – то первыми, кого я проглотил, были Ремарк и Кастанеда. Поныне благодарен этим писателям, скажем так, за их «талант увлечь» молодой ум, разбудить в нём творческое начало. Если мне говорят, что мои романы отдают «ремарковщиной», то, честно признаюсь, – как комплимент это воспринимаю, хотя вроде бы задеть хотели… После Ремарка, Кастанеды и подобных авторов стал читать много русской классики. Толстой, Достоевский, Гоголь, Лесков. Пиршество красивого русского языка и изящной философии. Потом открыл для себя удивительно мощные романы Зощенко (коробит тот факт, что многие воспринимают Зощенко только лишь как автора коротких юморесок). Обожаю Виктора Гюго и Василия Макаровича Шукшина. В языке Набокова просто-таки купался! – пока не дошёл до «Лолиты»… Проглотил полное собрание сочинений Блаватской. После неё, правда, снова пришлось делать «прививку» авторами-«почвенниками». Порой я даже опускаюсь до дешёвого бульварного чтива – но зато как приятно потом вернуться к качественной литературе (почувствовать контраст)! Иными словами, мне близка и отечественная (теплее от неё на душе), и западная литература (обостряет разум, освежает восприятие жизни). Какая из них в наибольшей мере на меня влияет – это уже за гранью подсознательного… Из американских авторов отметил бы Фицджеральда. Ещё слышал мнение, что «Встретимся в Эмпиреях» чем-то напоминает «Над пропастью во ржи» Джерома Д.Сэлинджера. Но эту вещь я прочитал позже, чем написал свою. Тема неисчерпаемая, и… нет однозначного ответа на вопрос.


– С «живыми» писателями вы общаетесь? Чему у них научились?


– Возможно, вас это удивит, но я вообще не общаюсь с писателями, которые работают в жанре художественной литературы. И считаю эту «изоляцию» для себя в каком-то смысле благословенной. Не испытываю на себе «влияний» и не имею соблазна на кого-то «влиять». Зато мне очень интересно в среде писателей-историков, публицистов. Валерий Шамбаров, Олег Платонов, Юрий Воробьевский, Владимир Бушин, Алексей Мартыненко и др. Безумно интересные люди! Пообщаться с ними – одно удовольствие. Принципиальности, пожалуй, научился. Смелости озвучить позицию. Если сказал «А» – скажи и «Б». Если во что-то веришь и знаешь, что за тобой правда, – не тушуйся, доказывай свою правоту. Не позволяй клеветать на историю твоего народа, твоей страны.


– Расскажите о вашей частной жизни. Есть ли у вас семья и откуда вы берёте свободное время (и средства) для творчества?


– Есть отец. Есть брат, у которого уже своя семья. Есть невеста. Летом планируем пожениться. Но творчество, хочется думать, только выиграет от новых жизненных впечатлений. Да и кто возьмётся спорить, что создание новой ячейки общества менее ценно, чем издание новой книги?..


– Роман «Ковчег» мне видится более масштабным по замыслу, чем «Встретимся в Эмпиреях». Но, мне кажется, что временами материал вас «подчиняет», и вы в некоторых сценах уже «не хозяин» повествованию. И всё же это интересная работа, заслуживающая внимания. Был ли у вас реальный прототип главного героя – недотёпы Занудина, который в решающую минуту всё-таки побеждает в духовном поединке?





– Соглашусь с вами – «Встретимся в Эмпиреях» получился более органичным. В «Эмпиреях» – «живые» герои, которые имеют реальных прототипов. «Ковчеговский» же Занудин – изначально вымышленный, хотя и олицетворяет собой сонм наших сограждан, потерявших веру в завтрашний день, духовно истощённых, обманутых, разочарованных, загнанных каждодневно ускоряющимся ритмом жизни с утерянным смыслом. Уклоняющиеся от духовного поединка – обедняют себя. В любом человеке всегда борется какое-то «за» с каким-то «против». Кто не отчаивается, стремится к идеалам добра, возвышает свою душу – тот побеждает. Да, «Ковчег» по замыслу более мощен, и на этом романе я хорошенько «споткнулся», не воплотил идею на должном уровне. Работать над романом было неописуемо интересно, но с самого начала я, пожалуй, отдавал себе отчёт в том, что «провалы» неизбежны и «совершенства формы» добиться не удастся. Сатира, эзотерика, вольный сюрреализм и грубый натурализм – из таких разнородных составляющих оказалось весьма непросто вылить что-то «целостное». Михаил Афанасьевич Булгаков, – думается мне порой, – сталкивался с аналогичными трудностями, работая над «Мастером и Маргаритой». Чтобы подвести читателя к важному, сакральному – разве не приходилось классику перебарщивать в своём произведении с откровенным абсурдом? Читателю как бы предлагается поступиться (на время чтения произведения) своим привычным рациональным миропониманием. Автору, работая над произведением подобного жанра, и самому приходится им (рациональным миропониманием) поступаться. В этом ли причина или в чём-то другом – дать убедительное объяснение затрудняюсь. Но вы правы – «подчинение материалу», так или иначе, имело место быть.


– Предлагали ли вы свои романы в литературные журналы? Читаете ли вы литературную периодику?


– Нет, не предлагал. Меня почему-то смущала перспектива «раздробления» дебютных романов на части. А литературную периодику заменил Интернет… Только книги продолжаю читать «вживую» – и для меня они никогда не превратятся в анахронизм (при всём, казалось бы, удобстве электронных библиотек).


– Что главное для вас в творчестве? Самовыражение? Поиск истины? Стремление увлечь за собой читателя? Коммерческий успех?


– Стремление увлечь читателя. На мой взгляд, это первостепенно. Если человек «с трудом» осилил треть или, скажем, половину книги – и всё же не вытерпел, отложил в сторону, – считай, ты попросту украл у него время… И только если книга читается с интересом, «не отпускает» – можно переходить к постановке и рассмотрению следующих вопросов, а именно: что ты «сумел дать» читателю, как повлиял на его мироощущение, «созидатель» ты по своей сути или «разрушитель», достоин ли поощрения (к вопросу о коммерческом успехе) и прочее. Безусловно, творчество – это и самовыражение, и перманентная погоня за неуловимой истиной, беспрестанный поиск эталонов (и «анти»-эталонов, кстати, тоже) для подражания. И всё-таки важнее для меня (по крайней мере, на данном этапе творческого пути) – заворожить читателя какой-то особой (неповторимой) атмосферой и нетривиальностью сюжета.


– Над чем вы сейчас работаете?


– Над романом под рабочим названием «Целлофановые сердца». Но не стану забегать вперёд, обрисовывать фабулу. Работа ещё предстоит долгая, обстоятельная. Сейчас, конечно, для меня важнее судьба книги, о которой мы с вами беседуем.


– В это издание вошли, как уже понял читатель, два больших романа «Встретимся в Эмпиреях» и «Ковчег». Оба – дебютные, оба – абсолютно непохожие, разные по стилю. Поясните замысел их объединения в одной книге.


– Заметил такую тенденцию, что, познакомившись со «Встретимся в Эмпиреях», читателю не так-то просто «перестроиться», начав читать второй роман. «Ковчег» более провокационный. Экспериментальный. Даже, если хотите, «хулиганский». Но всё-таки идея в нём заложена позитивная, созидательная. Да, романы непохожие. Этот контраст – как своеобразная встряска для читателя. И давайте говорить откровенно. Объединение двух новых романов в одном издании – шаг, идущий вразрез всем законам коммерции. Но зато увидело свет солидное, крупноформатное, подарочное, глянцевое издание. Призываю всех авторов – уважать себя и Своих Читателей. Книга должна быть такой, которую не стыдно поставить в своём доме на полку. Другими словами, я сознательно объединил два ранее не издававшихся и разноплановых произведения в одном издании. Тем самым продемонстрировал творческую гибкость. И добился того оформления, за которое не стыдно.


– Заглядываю на последнюю страницу: тираж книги, прямо скажем, невелик. Планируется ли переиздание?


– Безусловно. С полной уверенностью уже можно констатировать: книга нашла «своего» читателя. И она будет переиздаваться. С исправлениями и дополнениями. Рассмотрю любые предложения от издательств.


– Последние три книги, которые вы прочитали.


– Прочитал книгу Лидии Сычёвой «Эх, славяне!..», которую, кстати, не так-то легко оказалось достать… Под большим впечатлением. Статьи читаются на одном дыхании. Спасибо за пищу для ума и удовольствие от слова! Книга И.Миронова «Замурованные. Хроники Кремлёвского централа». И юбилейное издание Николая Рубцова «Сочинения: Прижизненные издания; Избранное».


– Могли бы на память прочитать что-нибудь из Рубцова?



– Улетели листья


с тополей –


Повторилась в мире неизбежность…


Не жалей ты листья, не жалей,


А жалей любовь мою и нежность!


Пусть деревья голые стоят,


Не кляни ты шумные метели!


Разве в этом кто-то виноват,


Что с деревьев листья


улетели?

Вопросы задавала Лидия СЫЧЁВА

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.