Презреть время

№ 2010 / 7, 23.02.2015

Сергей Шаргунов и Андрей Рудалёв – два друга, которые в «нулевые» годы стали жертвами системы. Первый посмел взбрыкнуть против лидера «небритого социализма» Сергея Миронова

Сергей Шаргунов и Андрей Рудалёв – два друга, которые в «нулевые» годы стали жертвами системы. Первый посмел взбрыкнуть против лидера «небритого социализма» Сергея Миронова, второй рискнул пригласить опального товарища в Северодвинск и тут же поплатился за это хлебным местом в аппарате городского законодательного собрания. Теперь друзья-товарищи тоскуют по героям нового времени.

Андрей РУДАЛЁВ

Андрей Рудалёв: Конечно, всегда помнится: не сотвори кумира. Но как-то ещё в институте с удовольствием почитался труд Томаса Карлейля с длинным, но притягательным названием «Герои, почитание героев и героическое в истории». Он вводит классификацию героев. Герой как божество, пророк, поэт, пастырь, писатель, вождь. В работе рассматривает различные типы от героев скандинавской мифологии до Наполеона. Свой труд Карлейль завершает словами: «Почитание героев, по моему мнению, глубоко врезается в тайну путей, которыми идёт человечество в этом мире, и в тайну его самых жизненных интересов…».

Соответственно, чтобы понять, какими путями идёт человечество или хотя бы наша страна, нужно обозреть её героев. В девяностые это, скорее всего, были безликие социальные касты: новые русские, ставшие позже олигархами, братки, менты, проститутки. По крайней мере, так отложилось в общественном сознании.

Вот уже уходят нулевые, давно бы пора запечатлеть их уходящую натуру. Помимо риторики о торжестве серости и усреднённости, надо понимать, что лакуна героя всегда есть, и она никуда не денется. Герой времени. Из каких слоёв он? Небезызвестный Япончик, или Виталий Калоев, или питерский боксёр, убивший совратителя ребёнка. Может быть, Байсаров, боровшийся за права отцов. А может быть, истинные герои дня – это высший политический истеблишмент? Или настоящего героя сейчас не показывают по телевизору, и он не является персонажем новостных лент?

Сергей Шаргунов: Понятно, что герой – стержень композиции. Герой разный, но выразительный, даже если он выражает никчёмность. Найти и показать героя – удача для писателя.

Поэтому предлагаю сразу швырнуть разговор к «герою геройскому». Возможна ли халва в книгах? Или слаще никому не станет? Понятно, что в наши дни все так и ждут перехода официоза к госзаказу на «позитиф», и при слове «герой» чуткий человек скривится, как будто в рот попал лимон. И всё же… Я убеждён, что действующее лицо, исповедующее некие принципы и способное на некие свершения, во все времена будет читателя манить. Такой герой равно важен и для низких, и для высоких жанров, и для природы человека, который, если уж начистоту, вечно подражает образцам и хочет оправдания жизни.

Сергей ШАРГУНОВ

Бывают разные почитания… Почитание учёного из книжки или дядьки, который на соседней улице вытащил с пожара малыша, – естественно. Почитание старших – это тайна и заповедь. Но вот почитание героев может быть извращением, когда на место тех, кому по логике жизни нужно оказывать почтение, выдвигаются те, кому воздают хвалу из-за идеологии. Герой в обществе диктата – всегда нечто незыблемое и оттого такое уязвимое, так сладко потом вырывать очередной «золотой зуб» с корнем! Беда героев «закрытого общества» в том, что рядом, на одну доску почёта лепятся портреты мальчишки-партизана, замученного гестаповцами, и его сверстника, за десять лет до этого заложившего своего отца-«мироеда».

Но ведь правильный, отважный герой, человек чести – это не только «Поднятая целина». Это русские летописи, это Петруша и Маша из «Капитанской дочки». И античная, и библейская традиция, пусть немножко по-разному, но рисуют образ героя, продолженного мускулистым Рэмбо и гибким Человеком-пауком, необыкновенного персонажа, способного и на подвиги, и на благородство. Он даётся как планка, до которой надо тянуться. Он озаряет жизнь шансом чуда.

А.Р.: В России это озарение чуда, соединение несоединимого особенно показательно. Её герои – святые балансируют на тонкой грани, которая зачастую непонятна рациональному уму. Братья-страстотерпцы Борис и Глеб какими-то особыми выдающимися подвигами не отметились, но стали первыми канонизированными на Руси. Они возглавили небесное воинство, покровительствующее ей. За что? Почему? Видимо, действительно, определённая система ценностей была для них приоритетна. Это даже не борьба за идею, часто формальную, но особая внутренняя светоносность, крепость, становящаяся в перспективе скрепой и спасением для многих. Иллюстрация библейских слов о праведниках, которыми спасётся город…

К сожалению, в эпоху тотального пиара и неоязыческих шоу-ритуалов, судорожного поиска информационных поводов герой становится лубочным, профанным. Это уже не Тарзан – дитя джунглей, не знающий человеческого языка, а лоснящийся стриптизёр. Не толстовская Наташа Ростова или символ русской женщины актриса Нонна Мордюкова, а какая-нибудь хамовитая малолетняя тёлка, гарцующая своими бёдрами.

В этой ситуации крайне важно, что наша современная литература по преимуществу стала в оппозицию всему этому временному. Пусть её герой ещё до конца не определился, чего он хочет, но он готов к самопожертвованию, как Санькя Прилепина. Мы опять возвращаемся к правдоискателям, «лишним», «маленьким» людям. Пока это не медийные персонажи, но их достаточно в жизни.

С.Ш.: Думаю, Борис и Глеб показали кротость характеров. Они отказались от земного царства, последовав примеру Христа. В истории этих братьев раскрывается особенная доблесть, отличающаяся от протестантской этики с её пламенным «просперити». Бориса и Глеба по-человечески жалко, они такие предтечи героев Гоголя и Чехова. Ведь именно через жалость к другому, через сострадание, и через личное уничижение и страдание возможно преображение. Такой вот героизм по-русски.

Пророки нужны, но в эпоху постмодернизма, который, оставив литературу (там всё больше нового реализма), перекинулся на все сферы реальности, доверие к пророкам есть у немногих, да и прежние пророки подвергаются раздражённой ревизии. Ведь технологии манипуляции общественным сознанием и создания мнимых величин в разы совершеннее прежних советских технологий. А значит, уже ничему не веришь, даже тому, во что раньше верил. Мы жалуемся на отсутствие модернизации, зато официальная пропаганда в нашей стране прошла восхитительную модернизацию. Да и раньше знамениты были те «борцы с советской системой», кто получал поддержку от системы противоположной. Все помнят Буковского, молодые хипстеры от него в восторге. Но им ничего не говорит: Леонид Бородин. Может быть, пророческое служение неотделимо от рассудительности, храбрость должна соединяться с хитростью, самые отчаянные сгорают в первые минуты своего отчаяния…

Слушай, спрошу в лоб: а возможен ли сейчас в литературе образ положительного героя из народа. Гостя у тебя в Северодвинске, я видел рабочих на Севмаше, куда ты меня провёл. Яркие хохочущие дерзкие девчонки и парни. Какие-то чудесные по первому впечатлению! Можно ли написать сейчас о жизни рабочего, показав то прекрасное, завораживающее, волшебное, что есть пускай не в этой жизни, но наверняка в этом человеке?

А.Р.: Думаю, да. Несколько лет назад я в Северодвинске общался с Александром Прохановым. Он тоже после посещения завода говорил о необходимости написания производственного романа. Книги о простых людях, которые не поддались искусам времени и вот так каждый день проходят через проходную и работают в цехах от звонка до звонка.

Чем не герой, например, человек, который сознательно поехал в деревню? Продал в городе квартиру, купил дом и начал бы обустраивать быт. Роман Сенчин написал «Елтышевых». Роман, где «деревня» целую семью за небольшое время буквально удушила. Но ведь у Сенчина изначально эти люди были не то чтобы порочны, но с червоточиной. Они не способны к борьбе, привыкшие плыть по течению. Без веры. На мой взгляд, сейчас не совсем важен социальный статус героя. Есть жажда на проявление настоящих искренних человеческих чувств. Герой должен быть не глянцевый, не офисный, не политический, в нём должна быть вера.

Надоели раздолбаи, прожигатели жизни, искусственные манекены. Хотелось бы видеть простого человека, ценящего и любящего жизнь. Сильного и слабого, ошибающегося и мятущегося, но способного на взрыв мощного чувства: сострадания, жертвенности, стойкости, справедливости, любви, самоотверженности… Может быть, Егора Прокудина 21 века. Мы вдоволь насмотрелись на человека порочного, человека пресмыкающегося, человека – зверя. Уже начинаем привыкать к его всевозможным грехам, которые толерантно именуем «слабостями», становимся лояльными к ним, но вот настоящей человеческой силы духа… На это огромный дефицит.

С.Ш.: Согласен, важна сила духа. Действительно, не хватает поступков в прозе. Но ведь и в жизни не хватает. Елтышевы Сенчина списаны с жизни, даже фамилию он не менял. И это ведь не просто червоточина в них, это та природная вялость, податливость детская, которая вообще свойственна человеку. А много ли мы знаем тех, кто проявил себя как богатырь? То-то и оно… Кстати, сверхдеяния часто совершают люди незаметные, совершают буднично, так что и сами не понимают, что совершили. Например, простая женщина на Саяно-Шушенской по пояс в грохочущей воде держала мост, как Атлант. Пропускала людей, в том числе, говорят, и драпающее начальство…

В чём ты точно прав, так это в том, что свет благородства никуда не пропадает. Наверное, важно, чтобы в литературе он сверкал. Важно, чтобы подбодрить читателя и читательский круг такой книги был широк. Важно и другое соображение: почему бы не проявить оригинальность? К сожалению, солнце в литературе – оригинальная редкость. И тот, кто пишет о солнце, – большой оригинал. Хотя это тоже понятно: ад живописать гораздо легче, чем его антитезу.

А.Р.: Беда в том, что сейчас мы живём в ситуации навязанной идеологии, которая отказывает простому человеку в праве иметь личность. Какая личность у крестьянки, плотника или сантехника? Что вы говорите?! Они ж не живут, а существуют!.. Общность таких «существ» создаёт толпу – агрессивную ко всему личностному, возвышенному, высокохудожественному. Агрессивную, так как для неё всё это непонятно и пугает. Из таких людей, как правило, создают хлопающий фон на различных ток-шоу. Лучшего применения никто не может найти.

Всё это можно назвать социальным расизмом. Он хорошо прижился в обществе, пускает обильные корни и активно подпитывается, подкармливается.

При этом простые вещи, очередное проговаривание их кажется нам пошлостью. Доброта, искренность, нравственность, правда – настолько замылены безучастным говорением, что уже не воспринимаются. Разве что только в юмористическом лубочном аспекте могут быть интересны… Но ведь невозможно человеку объяснить, что такое вера, любовь, смерть, если он сам всё это не прочувствовал, лично не соприкоснулся с этим. Мы же всё больше воспринимаем это, да и саму жизнь, отстранённо, как прикольный сюжет очередного ток-шоу. И где же здесь будет школа жизни, если, гоняясь за стереотипами, мы с младых ногтей мечтаем усесться в кресло эффективного менеджера и ждать вожделенной пенсии?..

С.Ш.: Оставь надежду всяк сюда входящий – «по чеснаку» так должен звучать лозунг входящего в сей бренный мир. А литература живёт «по чеснаку», подлинно и глубоко, отчаянно, без иллюзий и компромисса. Но есть и другая, быть может, более локальная правда. Правда выживания, коли уж родился. Правда воспитания детишек. Правда строительства своей личности. Правда, скажу резко, косметологии, приукрашивания мира, той романтики, без которой жизнь – дрянной полусон в полумгле. Искусство имеет право быть искусственным и не может не быть таковым, иначе – скучно. Сегодня негативизм попросту скучен. От скуки надо двигаться к интересному. Героическое – заводит! Литература бесконечна, но и зависима от времени. Высший дух – презреть время. Если героя нет, его надо придумать.