Человек, за которым стоит народ

№ 2010 / 11, 23.02.2015

Рус­ский ис­то­рик и фоль­к­ло­рист Пётр Ми­ро­лю­бов, на­хо­дясь в эми­г­ра­ции, пи­сал: «Че­ло­век, не зна­ю­щий ис­то­рию сво­е­го на­ро­да, яв­ля­ет­ся не субъ­ек­том, а объ­ек­том ци­ви­ли­за­ции и куль­ту­ры». Труд­но сей­час ска­зать, что мы за на­род

Русский историк и фольклорист Пётр Миролюбов, находясь в эмиграции, писал: «Человек, не знающий историю своего народа, является не субъектом, а объектом цивилизации и культуры». Трудно сейчас сказать, что мы за народ, мы все, живущие в стране со странным и, пожалуй, не совсем уместным названием: «Россия». Нас приучают именовать себя россиянами, но многие ли из тех «россиян», кто живёт на Северном Кавказе или где-нибудь в Калининградской области, чувствует своё единство с татарами и бурятами? С чукчами, наконец! Хотя почему же «наконец»? О чукчах мы периодически слышим хотя бы в анекдотах (правда, вместо «чукчи-писателя» в них теперь фигурирует миллиардер Абрамович), но ведь есть и национальности совсем для нас незнакомые – например, нивхи.

Мне доводилось слышать не раз, будто на Сахалине компактно проживают японцы (!) (и на этом основании остров нужно «вернуть» Стране Восходящего солнца). Люди более просвещённые, читавшие по диагонали чеховский «Остров Сахалин», с первыми не соглашаются. Для них остров с незапамятных времён заселён ссыльно-каторжными. Между тем всё обстоит, как всегда, несколько иначе. Коренное население Сахалина составляют нивхи – звено в некогда единой и длинной этнической цепи, охватывавшей в далёком прошлом северо-западные побережья Тихого океана.

Живут нивхи, численность которых сегодня опасно колеблется на цифре в пять тысяч, что составляет одну восьмую от естественной убыли населения Новгородской области за последние пять лет, – в Хабаровском крае (устье Амура) и собственно на Сахалине, главным образом в его северной части.

Интересно их самоназвание. В прошлом ульчи, негидальцы и некоторые другие племена-соседи называли их гиляками. Различались нивхи и между собою. Сахалинские называли амурских «лампигу» или «лафингу», а соседние ульчи – амурских именовали «орныр», а сахалинских, соответственно, «ороки». Сейчас официально используется этноним «нивх», что в переводе на русский означает простое и понятное: человек.

Со времён неолита жители Сахалина (а нивхи, по утверждениям учёных, являются прямыми потомками первых здешних поселенцев) вели традиционное хозяйство, основными промыслами в котором были рыболовство и охота – на морского и лесного зверя. А где охота, там и охотничьи легенды, и тотемы, и, собственно говоря, зарождается и живёт миф. Космогония нивхов не уступает в своей детализированности и всеохватности более известным космогониям так называемых цивилизованных народов. А тот факт, что на протяжении тысячелетий сотни и тысячи поколений нивхов не покидали Ыхмифа – так они до сих именуют свою родину, – делает нивхскую мифологию особенно интересной для изучения её как примера достаточно замкнутой на себе этносистемы. Кстати, не повлияла ли именно эта тысячелетняя оседлость нивхов на то, что попытки обратить их в православие оказались безуспешными?

Но сегодня мне хочется поразмышлять о другом – о замечательном фольклоре нивхов, созданном бесчисленными народными сказителями, такими как Салрин из Чайво, Вевук из Ныйво, Куги из Даги, Кер-Кер из рода Саквонгов, Пулкун с реки Ясанги у Лунского залива, и, наконец, эпической певицей Хыткук, – чьи песни, записанные и литературно обработанные Владимиром Санги, составили эпос «Песнь о Нивхах».

Тут необходимо сделать отступление. Каждому из читателей, несомненно, знакомо слово «Калевала». Хотя бы только как сочетание звуков. Многие, конечно, знают, что «Калевала» это карело-финский эпос, составленный в середине XIX века сельским врачом, а впоследствии профессором финского языка и литературы Гельсингфорского университета Элеасом Лённротом. Кстати, благодарные потомки Лённрота, прославившего их дотоле малозначимый этнос на весь цивилизованный мир, поставили ему памятник в центре Хельсинки. А что мы знаем о «нивхском Лённроте» Санги?

Поэт родился в 1935 году в стойбище Набиль. Судьба его похожа на миллионы других советских судеб. В 1938-м расстрелян отец. После войны учёба в Педагогическом иституте им. А.И. Герцена, возвращение на малую родину с дипломом учителя, преподавание, обвинения в национализме – за чтение лекций на нивхском языке. С начала 1960-х выходят его книги (первую он собственноручно набрал и вычитал), Санги становится членом Союза писателей СССР, учится на Высших литературных курсах при Литературном институте им. А.М. Горького, а затем и вовсе перебирается в Москву – на целых пятнадцать лет. В конце девяностых поэт возвращается на родину лауреатом Государственной премии, членом Международной лиги защиты прав и свобод человека при экономическом и социальном Совете ООН. Вскоре после приезда Санги становится вождём рода Кетнивгун, он до сих пор борется за создание резерваций для нивхов – единственной реальной возможности для сохранения их неповторимого, тысячелетнего жизненного уклада.

Что же представляет собой основной поэтический труд Владимира Санги? «Песнь о нивхах» – обширное и многослойное произведение, в котором, на мой взгляд, вполне удалась попытка объединить сверкающие бисеринки эпических песен в единое художественное целое. «Нитью», на которую как бы нанизано всё повествование, служит образ родины – Ыхмифа. Это не преувеличение. И дело тут, вероятно, в том, что образ родины в подсознании осёдлого народа отличен от похожего на него архетипа в сознании потомков некогда кочевых племён. Ыхмиф для нивха не то, что Фатерланд для немца или Эллада для современного грека. Последние, конечно, любят свою родину, но легенды о Нибелунгах – смесь мифологии самых разных народов, а «Илиаду» и «Одиссею», думаю, никому из нынешних афинских граждан не взбредёт в голову выучивать, как древний ритор, наизусть: всё это попахивает тысячелетним нафталином, кажется не своим, мёртвым.

А вот Ыхмиф первых нивхов до сих пор растворён в крови их потомков, и нет ничего удивительного в том, что даже в переложении на русский нивхские сказания звучат с почти осязаемой природной первозданной силой. Эти люди-нивхи живут – на своей земле, питаются – её благословенными дарами, слагают свои песни – о ней же. Так при чём же здесь вы, доктор Юнг? Подите-ка прочь от меня с вашими классификациями! Родина – это не какой-то там пресловутый архетип, это я сам, это мой род, мой народ.

Санги придал книге трёхчастную форму. Если в двух первых частях сгруппированы сказания, повествующие о наиболее древнем периоде («С чего началась земля», «Отчего нивхов так мало»), то последняя и наиболее обширная часть эпоса сверкает гирляндой лирических поэм, скажем так, более приближенных к нам во времени. Здесь бережно собрано поэтическое наследие различных местных родов – Руйфинов и Шангивонов, нивхов Лунского залива, Татарского пролива, Амурского лимана, – всего современного ареала нивхской культуры. Здесь – кладезь знаний народа, его быта, всей его жизни. Но маленькие нивхские поэмы – это, пожалуй, именно то, с чего стоит начинать знакомство с древним этносом читателю непосвящённому. Здесь я бы порекомендовал на свой вкус предание «О женщине-сироте и коне-тотеме» – как пробный камень нивхского эпоса. Увлекательная короткая поэма эта написана чрезвычайно живым, бойким языком. Не уступают ей в эстетической ценности и «Кыс, или братья Кекрвоо», и, конечно, «Кукушкино дитя». Да и многое другое… Вообще говоря, по достоинству оценить большое дело, совершённое Санги, кому-то покажется трудным даже с художественной точки зрения – так велик наряду с внешним и внутренний объём «Песен». Подчас тяжело даётся осмысление прочитанного. Вины Санги как переводчика тут нет ни малейшей. Более того, читая нивхский эпос, я несколько раз останавливался, удивлённый классически точными стихами, и задумывался о том, как всё-таки богат наш русский язык. Столь вместительно-гибкой может быть только поистине мировая культура!

И ещё я думал о Л.Я. Штернберге, очерками и рассказами которого зачитывался в детстве. Лев Яковлевич, природный еврей, за участие в народовольческих организациях был сослан на Сахалин в 1889 году. Здесь он семь лет изучал этнографию нивхов (он называл их гиляками). Не удивительное ли дело: семит, исследующий культуру монголоидов и пишущий о них на языке восточных славян!

Может быть, и нам, нынешним толерантным и мультикультурным россиянам, следует пойти по стопам Лённрота, Штернберга, Санги? Иначе кто мы такие, откуда и куда идём? Объектами каких экспериментов станем в грядущем? И ведь надо, кажется, так мало! Как выразился однажды Владимир Санги: «Придумывайте различные проекты, чтобы помочь людям. Плюс состояние вдохновения… А оно необходимо для человека, за которым стоит народ, но нет ни сподвижников, ни учеников».

Максим ЛАВРЕНТЬЕВ