Бедный паучок в тёмном углу

№ 2010 / 14, 23.02.2015

– Ки­рилл, что та­кое «куль­ту­ра»?
– Куль­ту­ра – им­пульс че­ло­ве­че­ст­ва к са­мо­со­вер­шен­ст­во­ва­нию, не­пре­рыв­ный про­цесс са­мо­со­вер­шен­ст­во­ва­ния че­ло­ве­че­ст­ва, за­сты­ва­ю­щий в «про­из­ве­де­ни­ях куль­ту­ры».






Кирилл АНКУДИНОВ
Кирилл АНКУДИНОВ

– Кирилл, что такое «культура»?


– Культура – импульс человечества к самосовершенствованию, непрерывный процесс самосовершенствования человечества, застывающий в «произведениях культуры». А также сами «произведения культуры» (обычно слово «культура» понимают только в этом значении, что не вполне верно). Культура – единственное оправдание человечества. Бог избирает лишь ту раковину, в которой есть жемчужина. Человечество – раковина, а культура – жемчужина.


– Зачем существует литература?


– Затем, что Всевышний создал человека по своему образу и подобию, наделив его способностью к творчеству.


– Держатели дискурса используют литературу как понт галимый именно потому, что не знают, что с ней ещё делать.


– Согласен.


– Не есть ли ваш культуроцентризм другое выражение этого же самого?


– Нет. Не есть. Предмет можно использовать как оружие и как инструмент. Телескоп возможно применить в качестве дубины, а возможно использовать его по назначению. Культуроцентризм – инструментальное использование культуры.


– Убеждены ли вы в необходимости жанровой сетки и почему?


– Я убеждён в наличии жанровой сетки. А также в том, что в течение ближайших времён это наличие будет всемерно возрастать – в связи с повышением роли «массовой культуры», полностью держащейся на жанрах.


– Что если стихи объективно улучшаются со временем? Ну, например, Блок писал лучше Пушкина, просто об этом не принято говорить?


– Как я полагаю, вы спрашиваете меня, есть ли прогресс в литературе? Нет. В литературе нет прогресса. Стихи Блока не лучше стихов Пушкина – хотя бы потому, что невозможно выявить критерии этого самого «лучше». Стихи Блока технически изощрённее и тоньше стихов Пушкина. Но то, что технически изощрённее и тоньше, не есть лучшее. Равно как и не есть худшее.


– Что такое по-вашему «романтизм»?


– Романтизм – мировоззрение, предполагающее чёткое разделение мира на два начала – «Я» и «Не-Я» – и настроенное на непримиримый конфликт между этими двумя началами. Романтизм очень распространён в современной России. Я считаю, что ключевое для всей Европы время – последнее десятилетие восемнадцатого века – три первых десятилетия девятнадцатого века. То есть – эпоха возникновения, распространения и упадка романтизма. Период «от Фихте до Гегеля». Для запаздывающей России это ключевое время – тридцатые годы девятнадцатого века. Именно тогда завязались все наши узелки.


– Вы – романтик?


– Да. Хотя я – в другой своей ипостаси – исследователь романтизма. То есть я исследую себя как романтика.


– Романтика и архаика – не одно и то же?


– Нет, потому что романтизм предполагает определённый (и довольно высокий) уровень рефлексии. Романтизм может обратиться к архаике (и часто обращался к ней). Он может навсегда втянуться в архаику, рухнуть в неё (и такое бывало).


– Почему вы не работаете с «мёртвой водой», с Климовым – с тем, что есть?


– Я работаю «с тем, что есть», опознавая его и рассказывая о нём. Другое дело, что некоторые мифологические конструкции по своей природе не предполагают возможность созидательной работы с ними. Это «мифо-вирусы», разрушающие культуру. Теория Г.Климова – безусловный «мифо-вирус» (и, кстати, один из самых опасных на сегодняшний день). «Мёртвая вода» (она же «Концепция Общественной Безопасности») – судя по всему, тоже «мифо-вирус» (хотя в данном случае это не так очевидно). С вирусами можно работать – только обезвреживая их, а не как-либо иначе.


Ещё один аспект: почему в России «то, что есть» – в первую очередь «мифо-вирусы». Полагаю, в этом повинен «манихейский гностицизм», заразивший русский менталитет. Кстати, я начинаю понимать, в чём различие между европейским менталитетом и русским менталитетом. Европейцы – люди, живущие «после Гегеля», «с учётом Гегеля». Русские – люди, живущие «после Мани и Валентина». Поэтому очевиднейшая гегелевская мысль «всё действительное разумно» в России звучит как нечто скандальное. В России принято по умолчанию полагать, что «всё действительное безумно».


– Что такое гностицизм и почему это плохо?


– Гностицизм – многочисленные гибриды Христианства и язычества, возникающие по периметру границы между Христианством и «внешним миром». Сам по себе гностицизм – всё равно что грибы. Значительная часть грибов съедобна. Но некоторые виды грибов ядовиты. И есть виды грибов, которые смертельно ядовиты. Плох не гностицизм вообще, не гностицизм как таковой. Плох гностицизм манихейского извода, заставляющий человека ненавидеть тварный мир и Бога, сотворившего мир.


Хотя в последнее время мне всё чаще кажется, что эта гадость исходит не от собственно гностицизма, а от персидско-авестийского базового субстрата – чрезвычайно гнилого, отравившего и исламскую Персию, и христианскую Византию. То есть грибы ядовиты не потому, что это бледные поганки, а потому что они выросли на авестийском трупе и впитали в себя трупный яд.


– Не вводите ли вы природу (экзистэ) задним числом, чтобы обеспечить себе индульгенцию к чувству и «мелкий каприз».


– Есть такая опасность. Но как писал Маркс, «критерий истины – практика». Я стараюсь отслеживать практику (реальность), для того чтобы мои соображения о природе исходили бы из природы, а не из особенностей моего личного сознания. Вопрос в том, способен ли вообще человек видеть реальность. Кант считал, что неспособен, Гегель – что способен. Я соглашусь с точкой зрения Гегеля.


– Не есть ли у вас то же манихейство, но с большим количеством слов и в этом смысле лучше, то есть культурнее?


– Смотрите предыдущий ответ. Кстати, я считаю, что и манихейство может быть полезно – в малых дозах. Подобно тому, как из бледной поганки можно извлечь лечебные вещества.


– Вы любите детективы. Не гностицизм ли это?


– Какое отношение детективы имеют к гностицизму? Детективы были и ДО гностицизма. Великая античная трагедия «Царь Эдип» – первообразец всех детективов.


– Чем язычество хуже христианства?


– Оно не хуже. Просто язычество предназначено для человека, неотличимого от природы и выживающего в природной среде. А Христианство предназначено для человека высокотехнологической цивилизации. Человек-христианин не выживет в природных условиях (а тем более в условиях ранней цивилизации, почти не отличной от природы – в Спарте, в Ассирии или в Персии Ахаменидов). А человеку-язычнику противопоказана атомная бомба – он взорвёт к чертям весь мир и себя самого.


Христианство – «вторая программа», перезагружающая, переустанавливающая человека. Она как бы дана человечеству с упреждением, с расчётом на высокотехнологическое грядущее.


– Что такое оккультизм?


– Оккультизм – технологии в мистике. Оккультизм возможен и в христианстве. Исихазм св. Григория Паламы – православный оккультизм. Был спор между византийскими мыслителями – Паламой и моим почти тёзкой Григорием Акиндином о том, божественны ли энергии Бога. Акиндин считал, что энергии Бога суть творение, а не творец, и что обожествление энергий – уступка язычеству. Палама ратовал за обожествление энергий и за поклонение энергиям. В том споре Православная Церковь признала победу Паламы. Его канонизировали, а Акиндина объявили еретиком. К сожалению.


– Вообще расскажите о ваших умонастроениях.


– Я на восемьдесят процентов уверен, что в текущем веке человечество ждёт глобальная военно-ядерная или экологическая катастрофа (то есть поражение Христианства и неудача Бога). Но я молюсь за то, чтобы человечество угодило бы в двадцать процентов (пока) остающихся возможностей.


– Как скоро мы будем жить в едином мировом государстве, и какую степень антигуманизма это повлечёт за собой?


– Мы будем жить в едином мировом государстве сразу после глобальной военно-ядерной или экологической катастрофы (см. предыдущий пункт). Разумеется, такая жизнь будет проходить при крайне низкой степени гуманизма. Что проистекает не из единства государства, а из глобальной катастрофы и её последствий. Если же глобальной катастрофы не случится, единого мирового государства человечество дождётся не скоро. Но когда-нибудь дождётся. Атрибуты «светлого будущего» – отсутствие государственных границ, единый язык (английский, скорее всего), социализм (не «советского», а «скандинавского» типа), экологизм, мягкий (полу)анархизм. Если человечество доживёт до «светлого будущего», конечно…


– Как часто и с каким счётом решаете судьбы России и мироздания?


– Очень часто. Практически постоянно. Не могу ответить на вопрос «с каким счётом» – не знаю, о какой игре идёт речь.


– Не боитесь ли вы употреблять такие слова, как «архетипическая детерминация» или «трансляция смыслов»?


– Да ладно… Я иногда (очень редко) употребляю подобные словосочетания (если не могу найти замену). А подавляющее большинство философов, культурологов и критиков ГОВОРИТ на «птичьем языке».


– Что такое «экзистенциальный»?


– «Душевный».


– Что такое пошлость?


– Пошлость – это мертвечина. Мёртвые слова, идеи, мнения, шутки, моды. Пошлость – всё, что не несёт в себе движения (а значит, несёт в себе распад, разложение). Неподвижное мертво. Это и есть – пошлость.


– Как вы смотрите на Шнурова, Летова, Круга и Наговицына?


– О Наговицыне я ничего не знаю. К Шнурову, Летову и Кругу отношусь равнодушно.


– Чем они не культурные герои?


– Шнуров и Круг – не культурные герои, поскольку представляют собой поп-культуру (разных направлений). Поп-культура неспособна создать настоящих героев (Леннон, Цой, Тальков и т.д. – культурные герои в той мере, в какой они вышли за пределы поп-культуры). Летов – да, действительно культурный герой. Не моего романа.


– Вам не нравится «русский шансон»?


– Это – жанр «на любителя». Мне не нравится «окультуренный русский шансон» типа Шуфутинского. В неокультуренном блатняке иногда встречаются гениальные находки. Однажды в рейсовом автобусе я услышал песню, в которой была строка «А пьяный мент не может выглядеть прилично». Вот это и есть – поэтическое мастерство: так исчерпывающе высказаться в одной-единственной строке. Ну и романтизма у какого-нибудь Кучина побольше, чем у Шуфутинского.


– Неужели Кургинян такая крупная фигура?


– Для меня – да. Я начал восхищаться текстами Кургиняна в шестнадцать-восемнадцать лет. Со мной был случай в армии, когда я только начал служить и прибыл в учебку. Всех собрали в актовом зале для вопросов сержантам. Я спросил мнение сержантов о последней статье Кургиняна в «Литературной России». Разумеется, они её не читали, о чём и сказали. Теперь я понимаю, что по правилам «иерархического языка» мой вопрос выглядел как дичайший выпендрёж. Но тогда я не владел «иерархическим языком». И мне в то время искренне казалось, что Кургиняна должны читать все, что Кургиняна нельзя не читать.


– Сколько денег вам надо для счастья?


– Я вообще человек не сребролюбивый; это компенсируется другими страстями – например, тщеславием к моим идеям (не к моему имени). Обхожусь минимумом денег – и могу обходиться впредь. Десять тысяч рублей в месяц – вот «минимум счастья», тот верхний предел, переход за который ничего не будет прибавлять к моим чувствам. Мой идеал – сидеть бедным паучком в тёмном углу. Но чтоб мои мысли влияли бы на весь мир.


– Хотели бы написать какой-нибудь учебник?


– Хочу.


– Какой?


– Ну, допустим, по истории русской литературы Нового времени (начиная с эпохи Петра Первого до наших дней).


– Хотели бы вы редактировать «Новый мир» или «Октябрь»?


– Хочу. Но привык осторожно относиться к своим хотениям. Когда я был студентом, очень хотел быть редактором нашей вузовской газеты. И вот я редактор той самой вузовской газеты…


– Нравится ли вам Майкоп и майкопчане?


– Я очень люблю Майкоп, и он же – безумно раздражает меня. Москва слезам не верит, Москва бьёт с носка. Майкоп слезам верит, Майкоп не бьёт. Никогда. Он усыпляет. Насмерть.


Хотя в последнее время мне кажется, что весь мир – Майкоп (притворяющийся Москвой, Нью-Йорком, Лондоном или Венецией), что во всём мире нет ничего, помимо Майкопа.


– Вы говорите с акцентом (особенностями выговора)?


– Поскольку я русский, я говорю по-русски без акцента. Мой выговор нейтрален и тем отличается от окружающего меня колоритного южнорусского (кубанского) выговора (с фрикативным «гх» и подобными вещами). Я в меньшинстве, значит это можно счесть акцентом.


– Что вы хотите в жизни?


– Интересной жизни.


– Любите ли вы жизнь?


– Я не люблю жизнь. Я люблю культуру.

Беседу вёл Василий ШИРЯЕВ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.