Постмод и сакрал – борьба за смыслы

№ 2010 / 41, 23.02.2015

Как-то ещё по зиме Александр Архангельский зазвал в свою программу на канале «Культура» известных режиссёров театра и половину эфирного времени их устами возносил пиар их младшему собрату по цеху Владимиру Золотарю, осуждая его гонителей.

Как-то ещё по зиме Александр Архангельский зазвал в свою программу на канале «Культура» известных режиссёров театра и половину эфирного времени их устами возносил пиар их младшему собрату по цеху Владимиру Золотарю, осуждая его гонителей. Всё по тому же поводу – «расколу» в труппе нижегородского ТЮЗа.


Театр этот помнится доброй памятью, в нём мой дядюшка, уйдя на пенсию по завершении карьеры геолога, блюл пожарную безопасность.


Тридцать лет тому назад ТЮЗ в городе Горьком был ещё совсем новеньким, с иголочки, – в стиле «ар сосьялист». И пусть соседи, мэтры классицизма – драма и оперный, взирали на молодёжное лицедейство как старики на проказы юного озорника, в нём уже хватало и собственных признанных корифеев. Блистал старик Палеес, приятель и однокашник Евгения Евстигнеева по театральному училищу. Кстати, и училище само располагалось в пяти-семи минутах ходьбы от каждой их трёх этих сцен.


Юнцу, равноудалённому от этих рамп, мне трудно было судить об особенностях театрального процесса в эпоху пламенеющего социализма, и всё же стихийно казалось, что и само архитектурное устроение театров города было композиционно единым – и уж во всяком случае, не отрицало общей цельности и слитности самого этого процесса.


Кто только ни проливал в ушедшем театральном сезоне ламентаций о драме нижегородского ТЮЗа и его расколовшейся труппы. Закончим перечисление Александром Калягиным, опуская долгое, поистине безмерное начало. Год тому назад там разгорелся административно-творческий конфликт – вследствие назначения худруком театра Виктора Симакина, по имеющимся сведениям, традиционалиста и постмодернофоба. Это и раскололо труппу, побудив к радикальной оппозиции её часть во главе с Владимиром Золотарём – незадолго до этого назначенным главрежем (чему, – чесали злые языки, – не воспрепятствовало его фиаско в оном же качестве на сцене Алтайского краевого театра драмы).


Известно, что в прошлом году дело дошло до голодовки, и в Нижний на разборки отправляли даже спецкомиссию СТД. Потрясённая форсмажором, актёрская элита России вспенилась гневом и составила воззвание, в котором озаботилась «судьбой творческого коллектива, возглавляемого молодым, талантливым, перспективным главным режиссёром». В нём среди прочего звучали и упрёки губернатору Шанцеву – как попустительствующему произволу воинствующей бездарности и чиновной узколобости. С засильем «творческого зла» на сцене ТЮЗа был вынужден дипломатично разбираться министр культуры Авдеев, и даже депутатский корпус страны не остался в стороне. «Делу Золотаря» был придан неслыханный оборот и пиар, народ приготовился возвысить свой голос в защиту гонимого…


Тем временем ваш покорный слуга предавался угрызениям совести – как человек, первый замутивший этот чистый исток, как лицо, положившее начало гонениям.


Итак, вот мой рассказ. Уже без малого двадцать лет как от столичных неправд спасаюсь в Сибири – хотя бы к ним и возвращаясь регулярно. А там с достаточной регулярностью посещаю театр – и радуюсь тамошним творческим удачам. Если есть чему радоваться, конечно. И пишу об этом в толстый журнал «Алтай» – или в столичные издания, которым за державу обидно…



Закулисье



Алтайский краевой театр драмы имени В.М. Шукшина – не единственный из множества театров по России, что совершили печальную эволюцию в сторону оскудения культурных ценностей. Всё началось с безвременья, когда на рубеже тысячелетий театр остался без главного режиссёра. Некоторые полагают, что ситуация была создана искусственно.


В ту пору театр был в поиске художественного руководства. Это было время сложных исканий – в том смысле, что талантливые и перспективные претенденты на роль главрежа были, однако над исканиями творческими превалировал «креатив директората».


На роль главрежа предлагали В.П. Марьина (ныне профессора), ученика Гончарова, который некогда составил славу столичному театру Маяковского. В сезон 2001–2002-го блестяще проявил себя приглашённый (из Томска) режиссёр Юрий Пахомов. Его вдохновению принадлежит, в частности, постановка «Соло для часов с боем». Он же поставил и «Трёхгрошовую оперу» Брехта. Думал работать в крае и далее, но «не сработался» с прежним директором. Наконец, в числе претендентов был исповедующий добрые отечественные театральные традиции постановщик из Рязани С.А. Бобровский.


Бобровский – особая история. В Алтайском театре драмы он поставил «Банкрота» Островского – яркий и добротный спектакль, который был отмечен премией главы города Барнаула. После этого режиссёру было сделано предложение заняться общим художественным руководством, и Бобровский отбыл на родину, чтобы вскоре вернуться и стать главным режиссёром театра.


Однако тут в события вмешалось третье лицо. По свидетельству информированных источников, Марина Дмитревская, театральный критик и главред одного из питерских театральных журналов (появлявшаяся в Барнауле прежде), провела точечную деструктивную работу. Следствием этой работы стало появление в роли главного режиссёра Алтайского театра драмы свежеиспечённого выпускника питерского вуза Владимира Золотаря. Что заставило директора театра Мордвинова отказаться от принятого накануне решения и какими именно «дворцовыми интригами» и средствами убеждения был пролоббирован приход юноши Золотаря – остаётся тайной. Увы, всё остальное, что связано с двумя этими новыми в нашей истории именами, стало для города и края темой для безрадостных пересудов.


У части театральной общественности города и края возникли справедливые сомнения в обоснованности такого выбора. Понятно, что для юного назначенца из Питера стать главрежем краевого театра – прекрасный трамплин, замечательная возможность начать блестящую карьеру. Но зрители-то что получат от этого экстраординарного решения? Ведь человек без собственного жизненного опыта либо начнёт осторожничать и по хрестоматийным постановочным схемам будет тиражировать ученические работы, либо пойдёт крушить авторитеты и впадёт в постмодернистскую эстетику, которая вообще отрицает все традиционные ценности, а тех, кто пытается изобличить её идейную и духовную несостоятельность, всегда готова обвинить в косномыслии и консерватизме.


Многие были в недоумении. Находились и те, кто разводил руками: разве не видно, в поведении нового «худруководства» – явный элемент инфантилизма с изрядной долей хлестаковщины, – в речах, в самой фактуре, в жестах и манерах… А что в жестах и манерах, то, как известно, и в голове…



Модус операнди



Чтобы не давать ни малейшего повода для критики в свой адрес в плане выбора драматургического материала и, видимо, повинуясь подсказкам наставников (завлита Ирины Свободной), новый режиссёр ограничил собственный постановочный выбор исключительно классикой («Великодушный рогоносец», «Ромео и Джульетта», «Чайка», «Пиковая дама»). Поди упрекни – не то, мол, на сцену тащишь… Всё то, на таких вещах можно ставить штамп «мин нет, проверено веками». Зато уж в собственно постановочной части можно «оторваться» вволюшку. Побольше беготни, кувырков, спецэффектов, поменьше лирики и психологизма…


Так и пошло-поехало. Даёшь на-гора спектакль за спектаклем по простейшим выкройкам! И побольше балагана и буффонады, иногда и цинизма, молодёжь это любит. Ну и, конечно, главное – пиариться, пиариться и ещё раз пиариться! Без рекламы ничего не будет, – газеты, журналы, ТВ, Интернет…


Но даже если отмести все субъективные тонкости вокруг «парашютирования» выпускника питерского вуза на алтайскую сцену, директора Мордвинова в чём-то понять было можно. Один из резонов: контролировать молодого худрука всегда легче, чем иметь дело с человеком состоявшимся. Во всяком случае – в первое время. И ещё: озабоченный вопросами благополучия и вхождения в рынок, директор не мог не отдавать себе отчёта в том, что театру необходима некая стратегическая конъюнктура, с бизнес-планами – и проч., и проч.


А ещё надо было устраивать дочку в Питере на театроведческий…


Видимо, руководству в тот период не хватило понимания того, что Василий Шукшин, чьё имя носит театр, называл правдой. А именно – не хватило нравственной ответственности перед людьми. Как, впрочем, и чувства перспективы и подлинной конъюнктуры. Ведь «не отстать от времени» и вполне даже удачно в него вписаться можно и ставя, например, Островского… А что? Время на дворе рыночное – а он про купечество да про рыночные отношения и писал.



Наше что?



Можно согласиться: «худруководство» всякую мелочёвку на сцену не тащило. В завлитской части театра прекрасно понимали, что новомодные пьески с откровенным душком (хоть и велико искушение поставить) попросту надолго отравят атмосферу в драмтеатре – как крыса, сдохшая в дыре под плинтусом. Зато вполне допустимо «творческое осмысление драматургического материала». Так, в одном из телесюжетов по барнаульскому ТВ В.Золотарь ничтоже сумняшеся заявил, что в инсценировке «Пиковой дамы» чуть ли не правил под свои задачи самого Пушкина. Послушать – чуть ли не милостиво взял того в соавторы. Нет, он не из тех авангардистов, кто готов «сбросить Пушкина с парохода современности». И сбрасывать-то незачем, они вообще, можно сказать, в одной с ним каюте…


Однажды в местной телепрограмме «События недели» Золотарь удостоил собственную постановку «Пиковой дамы» следующим комментарием: «Пушкина там меньше, чем меня…». Невольно напрашивалось: ну, так и что там осталось?


На той телевстрече, когда речь зашла о Шукшине и многословный режиссёр заявил, что «некоторые авторы стареют с точки зрения театра», зам начальника краевого управления по культуре робко возразил, что Шукшин (чью пьесу – хотя бы одну – в театре его имени всё же можно было поставить) далеко не такой уж безнадёжно устаревший автор…


На вопрос, почему он не задержится в крае на «шукшинские чтения», «властитель барнаульских мельпомен и талий», сославшись на тоску по предкам и что это единственное время, когда он может их навестить, проникновенно заявил: «Между Шукшиным и родителями я выбираю родителей». Откровение, как нынче модно сказать, по Фрейду



Нетеатральный город…



«Барнаулу очень повезло, что у него появился В.Золотарь. Просто город ещё не оценил этого! Сколько премьерных спектаклей…» – так славословила своему режиссёру молодая актриса Ирина Быкова, приехавшая в Барнаул из Омска. И далее по тексту (на сайте драмтеатра): «Барнаул – не театральный город, самое обидное, что здесь театр почти не нужен городу, поэтому он не финансируется, не поддерживается администрацией… Золотарь создаёт такой товар, который востребован. Слава богу, у нас есть Золотарь, он на уровне со всем остальным миром…»


Так вам – получите: Барнаул плохой, а Золотарь хороший, у него товар что надо… Вот этими-то стереотипами, описывающимися и определяющимися нынешним телевидением, молодёжь в довольно значительной вялокультурной массе своей и заражена, словно описторхозом. И двадцатилетняя жрица лицедейства была не одинока в своём презрении к городу, который отвергал их с Золотарём «товар». Она и подобные ей чувствовали внутреннее сопротивление подлинно культурной среды города, потому и огрызались, и злобно сетовали на недостаток внимания к себе, на дефицит дифирамбов.


Возможно, подобные откровенные высказывания и мнения, что вбрасывались в «сеть» и в СМИ, имели под собой попытку восстановления реноме В.Золотаря. Три года назад по зиме в театре случились довольно серьёзные перипетии. Раздражённый отъездом главрежа в очередную антрепризу и, видимо, прозревший директор театра уволил В.Золотаря. Но не тут-то было: в местных прогрессивных СМИ подняли переполох – беда, чёрные силы на святое покусились – на единственный в городе очаг искусства, который «на уровне со всем остальным миром». Весной произошёл откат на прежние позиции и тихое замирение, но первый этот гром стал поводом к убытию молодого режиссёра в Нижний, поближе к Центру.


С чего же юная актриса решила, что Барнаул – «нетеатральный город»? Да за право проведения летних гастролей в этом «нетеатральном городе» ссорились лучшие московские и ленинградские театры (вспомнить ту же «Александринку» с Горбачёвым), считавшие большой радостью для себя показать свои работы алтайскому зрителю.


А нынешние времена не радуют – и речь не только об Алтайском театре драмы, он не исключение. Из Шекспира, Чехова или Островского на сцене творят чёрт знает что. Прежде русский национальный театр всегда старался понять автора, дотянуться до первоосновы произведения, донести до зрителя то уникальное, что отличает мировидение того или иного писателя. Ныне ставятся иные задачи: время торопит – лезть в содержание некогда, форму давай! Отсюда происходят и разного рода версификации. Взятки гладки, когда какой-нибудь режиссёр ставит не «Гамлета» Шекспира, а нечто «по мотивам «Гамлета» У.Шекспира».


Увы, таковы реалии сегодняшнего дня в «театральной глубинке». С мегаполисами всё понятно, они пропахли большими деньгами – и трещат, вещают, верещат со своих телевизионных трибун, а то, что происходит в глубине России, в отдалении от воровских тусовок, в том числе и «артистов в законе», многим непонятно.


Назовите всё это брюзжанием ретрограда, если хотите. Вот ругали в передаче у Архангельского чиновников от культуры – как и вообще чиновников. И спутали причину со следствием. А причина этой ругани в собственной же интеллектуальной трусости, в непонимании процессов. Нынешний чиновник инертен и зачастую малограмотен культурно. Развращён суетой эпохи накопления – и уже, как правило, не способен отличить подлинное и богоданное в искусстве от эрзацов и вторичностей. И уж положа руку на сердце – немногие из этой корпорации готовы постоять за традиционные смыслы, вести борьбу с культурным порабощением страны.


Уверен, что ни губернатор, ни кто другой в чиновничьей среде не гнал Золотаря из Сибири. Эта мнимая опала стала неплохой легендой, чтобы прослыть гонимым и поскорее выбраться из глубинки – забыв её, как сон, и слив, как «отработку» из моторчика.


Но есть и люди неравнодушные. Готовые бескорыстно за культурно-исторические смыслы драться, за народный интерес. Angry old men, если хотите. И никто из них – ни в Барнауле, ни в Нижнем, ни в Москве – не испытывает органического неприятия по отношению ко всему подлинно новому и прогрессивному. И не они оригинаторы раскола, культурного противостояния в обществе. (Именно либерализм в своей подавляющей массе мучится аллергией на присутствие традиционализма – хотя бы уже и остаточное.) Но и в Барнауле, и в Нижнем, и где-либо ещё по России они остаются носителями смыслов на органическом уровне, и по этой причине будут идти за них до конца – и будут выбирать Пушкина. И Шукшина будут выбирать. Их мало, но и это не беда. Иногда лучше меньше, да лучше…

Геннадий СТАРОСТЕНКО

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.