Крепостной соцреализм без идеологической обёртки

№ 2010 / 45, 23.02.2015

Пор­т­рет глав­ной ак­т­ри­сы стра­ны Лю­бо­ви Ор­ло­вой фо­то­кар­точ­кой в са­ло­не по­лу­тор­ки, ко­то­рая не­сёт­ся по по­лю в кре­пость. По­том в церк­ви-клу­бе ки­но­лен­та лю­би­мей­шая «Цирк» с той же Ор­ло­вой. Лен­та вдруг рвёт­ся, и тём­ный зал.

Такое вот кино привезли – «Брестская крепость»…

Портрет главной актрисы страны Любови Орловой фотокарточкой в салоне полуторки, которая несётся по полю в крепость. Потом в церкви-клубе кинолента любимейшая «Цирк» с той же Орловой. Лента вдруг рвётся, и тёмный зал. Эта классическая советская картина важна. Она знак преемственности, и она обрывается, чтобы приклеить к ней новое кино.

Кадр из фильма

Ночь. Утро. И уже новое «кино», и каждый стал его актёром. Вначале молодой парень киномеханик, простой, трусоватый, привёз в крепость коробки с фильмом. Потом новые режиссёры ему вручили каску, чтобы наполнил её звёздочками от убитых. Малодушный, он начал отрывать, собирать, пока не увидел тело своей «Любви»… Граната в каску, улыбка, кино закончилось, взрыв.

Кино закончилось сброшенной многотонной бомбой на крепость. Гибелью, сдачей оставшихся бойцов. А перед этим была улыбка. Улыбка уходившей из крепости дочки лейтенанта Кижеватова Ани. Застывшая, прощальная, одиночная. Фотокарточкой отпечатанная в сознании.

Перед этим была другая фотокарточка. Общая, семейная. Другие улыбки, другое кино… Эта семейная фотография, забрызганная кровью – последнее, что видел Кижеватов перед смертью.

Кино закончилось часами, которые замерли порванной киноплёнкой, застывшим фотокадром. Остановившееся время знаменует смерть, в воронку которой стягивается всё пространство крепости.

В том первом кино в магазин завезли холодную минералку, офицер в выходной день покупал себе пару бутылок пива. Звучит музыка. В другом – водопровод отравлен бензином, а на пути к речной воде – неумолимая огненная смерть. Звук – также погибель.

Со взрывами и выстрелами все разорваны. Хаос, преодоление паники. Бойцы бьются несколькими изолированными группами, семьи растеряны, потеряны, убиты. С затишьем люди движутся друг к другу, начинают говорить, думать о родных. В финале от взрыва главный герой мальчик-трубач Сашка Акимов, который и явился рассказчиком всей этой крепостной истории, потерял слух, и это очень символично. Он, как сказано в фильме, фартовый.

Фильм упрекают в смаковании кровавостей, которые, становясь самодостаточными, хаотично разрывают фильм на эпизоды. Практически из невзоровского «Чистилища» выехавший танк, который вырулил в ворота крепости и проехался по многочисленным телам убитых, оставляя кровавый след. Маленькая девочка, плачущая у тела матери, и танк, идущий на неё. Изуродованные людские тела, обильно разбросанные, в крепостном чреве…

Критики сетуют, что в этих кровавостях авторы картины забыли рассказать о причинах тяжёлых провалов в первые дни войны. Многим хочется анализа причин, пущей содержательности. Опять же, почему энкавэдэшник Вайнштейн добродушен, зажигательно пляшет и героичен? Не укладывается в штамп последних времён… Герои же картины практически не рассуждают, лишь ждут утра будущего дня с твёрдой уверенностью, что обязательно прибудет спасение. Весточка появилась белым самолётом, который красиво кружил, пока его не сожгли чёрные с крестами стервятники. Надежда закончилась, осталось лишь стремление выйти за пределы любой ценой, навстречу огненному вихрю.

В фильме силятся найти идеологию, и, странное дело, её там не получается найти. Нет идеологии, только взрывы, боль, стоны, плач, кровавая грязь, смерть. Может быть, только финальное известие о советских лагерях для майора Петра Гаврилова, будущего героя СССР, можно воспринимать за «идеологическое». Лагерей таких у него в реальности не было. Необходимый штрих: энкавэдэшник может быть добрым, но вот лагерей для бывших пленных сложно избежать, как и первоначальное пресечение слухов о скорой войне. Это вроде как безусловные атрибуты…

Соблазны рассуждать в идеологическом ключе отсечены крепостной стеной, внутри которой только люди, которые хотят только одного: выжить, покинуть пределы крепости, ставшей мишенью для летящей смерти. Место действия практически полностью ограничено стеной, за исключением двух эпизодов со станцией: люди, штурмующие поезда и пытающиеся уехать, и уже с сумерками – немецкий диверсионный отряд в советской форме, выгружающийся из вагона.

В одном из интервью режиссёр картины Александр Котт сказал, что он «поклонник советских военных фильмов», в которых «герои были монолитными, как камень. Без второго плана. Всё происходит здесь и сейчас. Есть я, есть враг. Всё». Собственно, всё так и в «Брестской крепости». Котт ратует за возвращение соцреализма, который получился без идеологических штампов. Вот и фильм российско-белорусский – советский. И это не плохо. Интерес к реализму, в котором важная составляющая – советский период истории страны, сейчас идёт по всем фронтам. В одном из интервью по поводу написанной биографии советского классика Леонида Леонова писатель Захар Прилепин отметил, что «надо выходить из этих никчёмных градаций советский-антисоветский, они уже ничего не объясняют». Когда преодолеваются эти градации, идеологические штампы, получается ясная и понятная история.

В целом фильм – удача, как говорят – «старательный». Удача не с точки зрения художественной, но как изложение истории. Эта удача в основном продиктована отличной возможностью говорить о войне без пафосного победного придыхания, но и без язвительного смакования неудачного начала войны, вычленения чудовищных проявлений сталинщины и упрёков в огромных жертвах. Возможностью, когда о войне можно рассказать словами ребёнка – участника тех событий, но без лакомых фэнтезийных элементов в стиле «Сволочи». Без всего этого получается «обыкновенная война», самая страшная в истории человечества. В замкнутом пространстве крепости она прошлась по всем, от стариков до детей. И без какой-либо идеологии, которая осталась где-то там, за пределами этого мира, в том прошлом фильме, в котором добродушный энкавэдэшник дружески допрашивал майора по поводу его панических разговоров о скором начале войны и соглашался с ним.

Когда пошли титры, парень, сидевший рядом со мной в зале, вытирал слёзы. Зрители выходили хмурые, многие опускали головы. Значит, картина удалась.

Такое вот кино привезли…

Андрей РУДАЛЁВ,
г. СЕВЕРОДВИНСК