Изумляемся вместе с Александром Трапезниковым

№ 2010 / 48, 23.02.2015

Не толь­ко для оте­че­ст­вен­но­го, но и для все­го ми­ро­во­го ки­не­ма­то­гра­фа рус­ская клас­си­че­с­кая ли­те­ра­ту­ра все­гда бы­ла и ос­та­ёт­ся не­ис­чер­па­е­мым со­кро­ви­щем, кла­де­зем идей, мыс­лей, люд­ских су­деб, сю­же­тов. Стро­го го­во­ря, на­ча­ло бы­ло по­ло­же­но в 1909 го­ду Алек­сан­д­ром Хан­жон­ко­вым

От Ханжонкова до Дранкова






Не только для отечественного, но и для всего мирового кинематографа русская классическая литература всегда была и остаётся неисчерпаемым сокровищем, кладезем идей, мыслей, людских судеб, сюжетов. Строго говоря, начало было положено в 1909 году Александром Ханжонковым, экранизировавшим лермонтовскую поэму «Песнь про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» и открывшим «этой фильмой» (так тогда говорили) генеральное направление развития российского киноискусства. И что особенно принципиально значимо: он сразу же обозначил его духовный и нравственный масштаб. Ведь западное синема в первое десятилетие жизни так и оставалось, прежде всего, movie, то есть всего-навсего забавляющим зрителя «движением». Вспомним братьев Люмьер с их «Прибытием поезда». Однако русское младенческое кино – до сих пор малоисследованная и полузабытая эпоха экранизаций. Пробел этот восполняет замечательная книга Валентины Роговой «Русская киновольница», изданная концерном «Литературная Россия».


Автор знакомит читателя с историей фильмов, созданных по произведениям восьми русских писателей – Николая Гоголя, Михаила Лермонтова, Льва Толстого, Александра Пушкина, Фёдора Достоевского, Ивана Тургенева, Николая Некрасова и Антона Чехова. Атмосфера высокой литературы изначально формировала наш кинематограф, и все победы дореволюционного кино связаны с инсценировками национальной классики. Они возвеличили его до статуса искусства и определили художественную ценность «десятой музы» на русской почве. А «крёстным отцом» отечественной экранизации бесспорно является именно Ханжонков, хотя и его историческая миссия до сих пор по достоинству не оценена. Как и его соратника Петра Чардынина, сценариста и кинорежиссёра. Как и многих других, актёров, операторов и постановщиков фильмов.


Интересно, что до 1912 года по произведениям Гоголя было снято 17 киноверсий, Пушкина – 21, Чехова – 13, Крылова – 7, Лермонтова – 7. Автор подчёркивает, что вековые традиции отечественного изобразительного искусства оказали самое благотворное влияние на пластику национального фильма. Первая инсценировка «Мёртвых душ» – прекрасное тому подтверждение. В этой постановке мастерски претворены мотивы и дух гоголевской графики Александра Агина и Петра Боклевского, нашедшие своё отражение не только в облике и гриме персонажей, но также в декорациях и мизансценах. И что особенно ценно – во время киносъёмок актёры (А.Гончарова, В.Степанов, А.Пожарская, сам Чардынин, сыгравший Ноздрёва, и другие) чётко произносили гоголевский текст, а это для немого кино было совершенно необязательно. Но экранная артикуляция дала «Мёртвым душам» «говорящую жизнь», полную иллюзию декламации.


В «Ночи перед Рождеством» (1913 год) впервые в истории мирового кинематографа исполнение актёра сочетали с плоскостной мультипликацией. Так, куражась, жуткий чёрт высокого роста (Иван Мозжухин) вдруг на глазах изумлённых зрителей становился размером с горошину и залетал в карман кузнеца Вакулы. Он же нагло качался на серпе луны, свободно паря в пространстве. Оптические фокусы оператора Владислава Старевича были восхитительны, стали абсолютным явлением в области спецэффектов тогдашнего кинопроизводства. Такой мощной перекодировки языка литературы на язык кино экранное искусство ещё не знало.


Постоянным ханжонковским конкурентом был Александр Дранков. В киношной среде того времени, не защищённой авторскими правами, частенько процветали не только плагиат, использование удачно найденных кинематографических ходов, но и игра на опережение, когда поспешно смонтированный суррогат дискредитировал первоначальную картину и исключал возможность её проката. А было ещё и элементарное воровство заснятой плёнки, из которой примитивно стряпали новую ленту. Дранков без зазрения совести пользовался всеми этими методами, будучи поначалу доверенным лицом Ханжонкова (позже они разойдутся навсегда). У Дранкова была хорошая хватка, оборотистость, авантюризм, он сам называл себя «первым русским кинофабрикантом», не отличаясь чистоплотностью в материальных делах. Но его фильмы в художественном отношении были настолько слабы, что часто он терпел финансовый крах. Однако всегда вставал на ноги и к очередной своей неудавшейся афере относился легко. Вот пример из мемуаров Ханжонкова:


«Случай столкнул меня вновь с Дранковым в Петербурге… Это было неожиданно, и я, несмотря на присутствие посторонних лиц, не смог скрыть своего возмущения по поводу его поступка с «Калашниковым». Как только Дранков услышал это название, то крайне добродушно воскликнул: «Я думал, что-то серьёзное! А на «Калашникове» ведь вы заработали. А я потерял… Так в чём же дело?» Дранков, этот своеобразный феномен младенческого русского кинематографа, предтеча нынешних продюсеров, обладал несомненно поразительным конъюнктурным мозгом, но на генетическом уровне не имел представления о честном предпринимательстве и тогдашней солидарности порядочных людей. Равно как и о творческом самовыражении в преломлении на экране великой русской литературы.


Постскриптум. Можно ещё много рассказывать об этой книге, приводить интересные факты становления отечественного кинематографа. Но любознательный читатель сам сможет обо всём прочесть, обратившись за произведением Валентины Роговой в нашу редакцию. Добавить хочу лишь следующее. Как жаль, что многие фильмы того времени не сохранились. Они уже отошли в область легенд. Те же, которые чудом уцелели, находящиеся в главной фильмотеке России, воспринимаются ныне как целлулоидный памятник ушедшей эпохи, ценившей высокое актёрское и постановочное мастерство, преданность «седьмому искусству». Обаяние этих лент безгранично. Но ещё больше жаль, что в наши дни торжествующе правят бал духовные наследники Дранкова, коммерсанты от кино и телевидения, сплошные рекламщики пустоты.




Волшебная страна






Что-то давно в нашей газете не рассказывалось о книгах для детей. А ведь хорошая литература сродни религии, окормляет и старых, и малых. Если, конечно, не превращается в оголтелую пропаганду и не служит ложным идеалам. А с юными читателями надо быть особенно осторожным в слове, любую фальшь они чувствуют издалека. Тут нужна и предельная искренность с доверительной интонацией (но не желание навязаться в друзья), и педагогический дар, и чистота своей собственной души, и открытое сердце, и, разумеется, талант художника-писателя. Всё это есть у Светланы Вьюгиной, чьи рассказы «Сибирский валенок» вышли в издательстве «Детская литература» в серии «Школьная библиотека» (некогда сверхпопулярной в Советском Союзе и возрождаемой вновь).


Вот что говорит старейший русский писатель Михаил Годенко в предисловии к книге: «Далеко не всем удаётся так искренне и просто писать для малышей о красоте и сложности нашего бытия, о его многообразии. Каждая мелочь волнует автора, словно впервые увиденная глазами ребёнка. Вот на травинку опустился тяжёлый жук – что будет делать? А вот на ладонь вспрыгнул изумрудный лягушонок – и целый мир отражается в его выпуклых глазах. Кто-то в спешке не заметит, пройдёт мимо, а то и раздавит. А у писательницы из каждой такой встречи рождается рассказ. Вроде бы как легко и просто написано, никаких особых художественных ухищрений, а так и видишь перед собой тихий деревенский пейзаж, любопытную птицу или лесного зверя, чувствуешь тепло деревенского крылечка или горьковатый запах черёмухи. А всё дело – в особом чувстве слова…»


Рассказы С.Вьюгиной не только о детях и их домашних питомцах – попугайчике Роме, хомячке Конопастике, филине Угоше, корове Зозуле, щенке Дике (это любимый пёс самой писательницы), но и о неповторимой красоте русской природы. Но, рассказывая о природе, она в то же время продолжает говорить о людях, какие они: добрые или злые, отзывчивые или равнодушные, внимательные или чёрствые. Гуляя с Диком, Светлана всегда увидит вокруг нечто такое, что непременно остановит её внимание: умную горожанку ворону, первые распустившиеся листочки, трогательных селезня и уточек в пруду. Вот из этой наблюдательности, погружения в одушевлённый и неодушевлённый мир, домысливания его, видения всех связующих нитей и рождаются её рассказы.


Принято у нас откровенно недалёкого человека называть обидным прозвищем «сибирский валенок». Что совершенно несправедливо и по отношению к чудесному краю, и к спасительной в жгучие морозы обувке. А Светлана ненавязчиво и с улыбкой развенчивает это понятие. Кот из её рассказа, которого так именовали, оказался существом не только умным и понятливым, но незлобивым и ласковым, не чета многим людям из иных куршавельских мест в туфлях из крокодильей кожи. Вызывающим побольше любви и уважения, чем гламурные бездельники.


Постскриптум. Ещё следует отметить замечательные рисунки В.Дугина, которые сами по себе несут душевную радость. Правда, хомячок оказался размером с персидскую кошку, но ведь это не простой мир, а волшебная страна детства, куда приглашает автор. И куда так хочется порой вернуться.




Дары из чемоданчика





В магаданском издательстве «Новая полиграфия» два года назад вышла тоненькая книжка стихов Анатолия Суздальцева «Прибавление света». Вторая, как написано, в его творческой биографии. Правда, о самой биографии поэта в аннотации не сказано ни слова, поскольку и самой аннотации как таковой в книжечке нет. Но есть фотография автора. На вид ему около семидесяти, лицо человека, много повидавшего, кулаки крепкие. Магадан всё-таки. Пришлось проводить собственное расследование, потому что стало интересно. О стихах позже.


Выяснилось: журналист, заслуженный работник культуры России, на Крайнем Севере с 1966 года, в год выхода этой книги отмечал своё 70-летие, работал редактором газеты «Полярник» (на Чукотке), в «Северной правде», «Синегорье», в настоящее время является внештатным корреспондентом газет «Северная надбавка» и «Колымский тракт» (говорящие названия), а первый сборник стихов «Далёкого детства река» вышел опять же в Магадане в 2002 году. Маловато информации. Ещё выяснилось, что в прошлом году он являлся одним из составителей сборника стихов репрессированных поэтов «Полюс лютости», в разное время отбывавших наказание на территории бывшего треста «Дальстрой», куда входили Магаданская область, Чукотка, северо-восточная часть Якутии, части Хабаровского и Приморского краёв. Также и моя родина, короче. А в 2009 году Анатолий Фёдорович Суздальцев на городском конкурсе, посвящённом 70-летию Магадана, завоевал первое место в номинации «Поэзия» за стихотворение «Магадан». Вот, собственно, и всё, что удалось накопать.


Однако судьбу поэта лучше всего прослеживать по его стихам. Семидесятилетие автора и города, с которым он связал свою жизнь, инфернально видятся почти в каждой его строчке. К тому же, под всеми стихотворениями проставлены даты написания. Начиная с пятидесятых годов. Но я ещё нигде и ни у кого не встречал, чтобы время создания небольшого по объёму стихотворения было обозначено так: «1956, 2002». Это говорит о том, что автор сорок шесть лет носил в своей душе строчки, жил с ними, мучился в них, возвращался к ним памятью и сердцем, отшлифовывал в уме, пока не поставил окончательную точку. Такое творческое борение дорогого стоит. Вот начало этого стихотворения – «Чемоданчик»:







С городами большими


пока что я мало знаком,


Но слыхал: каждый пятый в них


если не вор, то обманщик.


Вот к трамваю иду от вокзала,


в руке чемоданчик,


Деревянный такой чемоданчик


с висячим замком…



В поклаже у паренька из рабочего посёлка, «где хватает жулья», нехитрый скарб: учебники, мамина варёная курица с шанежками, аттестат и тетрадь со стихами. И наказ родни: воротиться с победой, студентом. Парень один в этом чужом городе.







…Впрочем, что это я трепещу,


как осиновый лист?


Вон как много цветов здесь,


какой от них запах медвяный,


И дома высоки,


и асфальт изумительно чист.


Городские девчонки,


как выяснил я между делом,


Посмелей, чем у нас.


Я приметил в трамвае одну.


Почему она весело так на меня


поглядела


И не мне ль улыбнулась потом,


отвернувшись к окну?


А душа у меня лишь одною мечтою


согрета:


Может, самое важное в городе этом


найду…



Нет, вовсе не случайно сборник стихов назван именно так. В стихах магаданского, да просто русского поэта действительно много света, он любит жизнь, какой бы порой горькой она ни была, любит своих близких, суровую природу Крайнего Севера и Дальнего Востока:







…Если б (с тайным упрёком,


сочувствием?)


нас хоть однажды спросили:


«Вы зачем здесь живёте, друзья?»,


мы б с ответом не стали спешить.


Что сказать? Это наша земля,


это наша Россия!


Кто-то должен здесь жить.



Постскриптум. Наверное, самое важное в том далёком 1956 году молодой парень всё-таки нашёл – это его поэтический дар, который он бережно хранит в своём творческом чемоданчике и делится им с людьми.














Александр ТРАПЕЗНИКОВ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.