Марлезонские разговоры с Василием Ширяевым

№ 2010 / 49, 23.02.2015

Де­виз Бри­тан­ской Спец­служ­бы зву­чит так: «Тот, кто ри­с­ку­ет, по­беж­да­ет!» Все­го один рос­ток ви­но­град­ной ло­зы спо­со­бен про­ра­с­ти сквозь це­мент…Ти­хо­оке­ан­ский ло­сось в кровь раз­би­ва­ет­ся, про­хо­дя сот­ни миль про­тив те­че­ния

Девиз Британской Спецслужбы звучит так: «Тот, кто рискует, побеждает!» Всего один росток виноградной лозы способен прорасти сквозь цемент…Тихоокеанский лосось в кровь разбивается, проходя сотни миль против течения, всего лишь с одной-единственной целью. Уверен, ответ всем известен.


Василий Ширяев из Камчатки рискнул и победил. Его имя у многих литераторов на устах, больше хулят, чем восторгаются. Успех – это всегда чьё-то поражение. Каждая вещь, доведённая до предела, становится невыносимо тягостной, если не канцерогенной.


Самый лучший способ прогнать чудо – спросить, зачем оно здесь. Я отвечу за Василия: он первый и последний, от альфа до омега, от А до Я, единственный и неповторимый… Одним словом, он критик.


Критика – маленькое напоминание бога, что есть что-то большее в этом мире, чем только писатели и их нетленные творения, и Василий мастер раскрасить критику хаосом проблем, потому что он не член сопротивления с затхлостью и литературной плесенью – он его МОЗГ, ибо в критике каждый сам себе самовар.


Тексты Василия – это чистой воды словесные анаграммы, которые ещё долго не дано будет понять. Читая его, понимаешь – он из другого мира, где нет гадов. Мы же прекрасно знаем – змеи, как люди. Ты будешь кормить их, заботиться, беречь их, но они всё равно предадут тебя, но Господь всегда следит за балансом.


Появление Василия Ширяева – это как раз он и есть, не путать с пограничным словом «балласт», в котором нуждается критическая литература, потому что мы безумно любим умные фразы, гордимся ими и при этом не понимаем самих себя. Как бывает полезно, читая современную прозу, критику подавиться сосиской, – к сожалению, не мои слова, но они выражают всю сущность критика. Многие забывают: зажечь свечу – значит отбросить тень.


Чтобы выжить современной критике, ей приходится быть достаточно воинственной. Многие забывают, что критика – всего лишь точка зрения, она не способна ничего предложить – она способна лишь описать.


То, что нельзя ни увидеть, ни потрогать, может стать самым ценным товаром. И это… доверие! Между мной и Василием оно сложилось в большой марлезонский разговор.



1. Who is who Василий Ширяев



– Who is who Василий Ширяев? Твоя сущность: творческая, человеческая.


– Мы хотим сделать шокирующее заявление. На самом деле нас двое братьев-близнецов: Василий Первый и Василий Тёмный. Хотя хуже видит Первый. Сущности никакой нет. Человек – это сумма приёмов. Некий процесс человеченья, поэтому нас считают добрыми людьми. Мы не добрые. Просто мы слишком долго жили на Крайнем Севере/Дальнем Востоке и поэтому равнодушны к тому, что западный человек называет сущностью. Потому что её нет, а не потому, что мы равнодушны. Вот, пожалуй, главное в камчатской критической критике.






Василий ШИРЯЕВ
Василий ШИРЯЕВ

– Мальчик Вася в детстве был прилежным или уже тогда родители понимали, что пред ними вундеркинд или «неведома зверушка», прости за такой оборот?


– Детство – это очень скучно, на самом деле. Это вредная пропаганда взрослых, что детство типо круто и беззаботно, чтобы усыпить детскую бдительность. Это одна глупость. Детство – это время, потраченное на рост костей и мяса. Мы с братом с детства были старыми (не баюс этого слова). Учились мы с братом хорошо, потому что помогали друг другу и потому что математики в роду, прабабушка и дядя Серёжа. Никаких вундеркиндов и гениев нет. Любой человек способен сделать что угодно, надо только постараться. Если кто-то что-то делает плохо – он просто не старается.


– Родители, кто ближе тебе – отец или мать; влияние на твоё будущее литературное поприще они оказывали или же, может, пороли бедного Васю как сидоровую козу?


– Папа из Харькова, мама из столыпинских переселенцев в Приморье. Чингисхан в роду был, НКПС, в общем, слободские. Мама библиотекарь (хотела стать бухгалтером, но боялась, что математику не сдаст), папа военный, заставил выучить английский, и всё пошло-поехало. Потом папа способствовал интересу к диалектике, потому что сперва говорил одно, потом другое и т.д.


– Период школьной пубертатной зрелости – каким он был для Василия?


– В школе мы были совсем не гуманитарными, а математическими, а потом перестроились на словесность. Какие-то математические в мышлении очень способствуют, наверное. Поэтому никакого поприща нет. Мы это на спор затеяли. Хотя втягивает, конечно. Вообще русская литература – это ковроткачество, а мы с братом – горшечники, Пол Поттеры. Артур, ты знаешь, почему русский роман так развивался? – Потому что династия была Романовых. А была бы династия Есеевых – эссе было бы самым крутым жанром, Сказкиных – сказки, ну и т.д.


– Школа не оставила в твоей душе какого-нибудь значимого следа, может, институт?


– Да, институт очень оставил. Алкоголь, интересные люди. Учёба меньше. Мы, собственно, после окончания ещё долго доучивались: и английский, и немецкий. Много бессмысленных разговоров за «постмодернизм» и «экзистенциализм». Но очень было хорошо. Тогда гопники реально тянулись к знаниям. В общем-то, и сейчас тянутся, просто мы этого не замечаем, наверное.


– Как создавался тобой неповторимый кутхианский язык?


– Кутхианский язык ещё в работе. Что-то я сам придумываю. Есть особенности русского языка у камчадалов и у коряков (там довольно пёстро). Самое главное синтаксис, по-моему. В древнеазиатских языках предложение очень жёстко, как формулы в римском праве. Там практически убирается разница между предложением и словом. А в русском письменном языке очень разболтанный синтаксис, горда именоваемый «свободным порядком слов». Это очень хреновато, на мой взгляд. От древнеазиатского (палеоазиатского) субстрата у меня минимализм.


– Это всё-таки правда, что ты работаешь сторожем в клубе «Галактика», или это фишка?!


– Я работаю, да, а Вася в аспирантуре учится. Потом поменяемся.



2. «Мы наш… Мы новый…» – судьбы литературы и цивилизации



– Как тебе окололитературный скандал, связанный с именем Садулаева? Некоторые утверждают, что это такой пиар перед Букером и «Большой книгой». Вася, проясни ситуацию, тебе из Камчатских вулканов виднее, нежели мне.


– Ну, только до меня дошли. Вообще на Камчатке с книгами туго – поэтому я и стал критиком. Пиарит – таки да, но не в сговоре с Рамзаном Кадыровым. Я не особенно в курсе, Садулаева поддержу косвенно.


– У Анны Павловны Шерер проходит великосветский приём, суть которого – собрать местные сплетни. Вот сейчас все, кому только не лень, спорят: нужны литературные премии или все их в помойку, или разделить на какие-то группы. Кстати, лично я не отказываюсь от премии Виктора Степановича, если будешь вручать, даю честное бойскаутское, что приеду к тебе на вулканы, как говорится, и премию получить, на тебя, дорогой Вася, посмотреть, ну и себя показать, чтобы все наконец-то поняли, что я существую, я живой и настоящий.


– Премию надо вручать тому, кому деньги больше всех нужны, я так думаю. Премий вообще должно быть больше и разных. Каждый критик и писатель может свою премию завести. Ты знаешь, у меня же есть премия за критическую критику им. В.Ширяева, 3 кг балыка и две бутылки водки. Она виртуально награждена Валерии Жаровой, только вручить пока не могу, не был в этом году в Ленинграде. Большую Черномырдинскую надо обсудить с наследниками?.. Хотя можно и помимо наследников.


– Какая из ныне здравствующих премий тебе наиболее симпатична?


– Наиболее симпотичная премия, которую я сам мог бы получить. Давно идут разговоры за премию им. Белинского для критиков. А из простых – Казаковка хорошо. «Почему Воркута? А я там сидел».


– Ты учредил премию имени самого себя хорошего. Уже есть первый лауреат. Огласите списочный состав претендентов на следующие 2 бутылки водки и 3 кг балыка в этом году, или из-за кризиса премия не будет назначаться?


– Александр Карасёв со своими гибридами критики/сказа сильный претендент. Ты, Артур. Потом старшим надо тоже вручить, для порядка. Если примут, будет хорошо.






Артур АКМИНЛАУС
Артур АКМИНЛАУС

– Василий, поговорим о молодёжи. Есть на кого бросить взгляд или всё настолько печально, что даже упоминать не стоит? Я не о Шаргунове и иже с ним, кому уже возле тридцати или немножко за тридцать с хвостиком или хвостищем, и я не о тех, кто увешался премиальными листами, как фиговыми листочками. Я действительно о молодёжи, которая делает свои первые шаги в литературе. Вот в прошлом году я считал, что такой самородок объявился. Я про Гуллу Хирачева, который на поверку оказался Алисой Ганиевой.


– О молодёжи трудно говорить, потому что это дело на всю жизнь, и собственно в литературе я ориентируюсь небогато. Новый проект Алёны Чурбановой и Евгения Никитина «ОБКЛЁП» очень хорош, обрати внимание. Володи Кочнева «проза без запятых» мне на некоторые мысли споспешествовала. Кузнецову Игорю и Алёхину надо нанять каких-нибудь девочек, чтобы перевели их на английский. Это хороший ход будет. У Лены Георгиевской интересная оптика, похожа на гравюры Тридцатилетней войны (Les Grandes Miseres de la Guerre).


Вобщ, там конкретно надо решать. Я как критический критик скажу за критиков. Критиков молодых у нас много хороших и разных. Ты, Бойко (правда, его чего-то в психиатрию уводит), Жарова, Житенёв Александр, Алексей Коровашко. Ну и многих перечислять. Тут опасность общая, что у многих действующих критиков критика на втором плане, либо после стихов, либо после прозы, либо после журналистики, после литературоведения, после другой. Это немного хреновато. Вот Жарова типо отказалась критику писать, решила, прозо луче. Поэтому я всем говорю: литературу создали литературоведы. На самом верху – критика критики, пониже – просто критика, а ещё ниже – писатели копошатся.


– За последний год какие книги привлекли твоё камчадальское внимание?


– Я своё внимание полностью контролирую. Книг у нас практически нет и сеть очень слаба, поэтому я в основном работаю по критикам. Романы меня вообще не привлекают, это мёртвый романтический жанр. Если более общо, нахейра человеку читать?.. За литературой вообще следить не надо, надо следить за языком. Учить русский язык можно на Робски и Минаеве, можно по Донцовой, и гораздо легче, чем по «Персу». Для развлечения?.. Нам такие читатели не нужны, которые развлекаются. Канон есть – это Пушкин–Достоевский–Толстой, читать – не перечитать. Поэтому совершенно неважно, что читать вообще. Сейчас чтение одинаковых книжек – тасование карт.


По поводу списка для тебя. Я за полностью свободный контекст и за беспредпосылочное, «детское» чтение. Можно себе представить человека, который все тексты читает на фоне Гриммельсгаузена. Или который читал Фадеева и не читал Толстого. Или который считает, что Маркес подражал Садулаеву, почему нет?


– Я как-то коснулся темы, какой русский достоин Нобелевской премии, получил массу ответов, в некоторых меня просто зубодробительно словесно отпинали, словно я кому нарочно плюнул в лицо. И всё же, на твой взгляд, есть из российских авторов достойный поехать в Швецию за миллионом?


– Мне легче самому написать что-нибудь на Нобеля, чем найти подходящее. Надо взять «Войну и мир», или «Анну Каренину», или «Воскресение» и переложить на современные нравы. В работе обычно и логика появляется, и свежие мысли, и т.д. Вот пока напишешь, и до Нобеля дозреешь.


– Меня всегда интересует позиция: писатель и политика. Должен он в ней участвовать или быть от неё свободным?


– Отличный вопрос! Тут совершенно обратное отношение, я писал об этом в «Грамматике и власти». Сейчас любой начальник в силу занимаемого является ВПЗР. До наступления ТВ Лев Толстой мог за печатным станком переиграть государя и церковь. Действующие писатели (пастыри языка) – это не сочинители непонятных книг тиражом три тысячи экземпляров, а Владимир Путин, Виктор Черномырдин, Владимир Жириновский, Рамзан Кадыров, Борис Ельцин и т.д. Вот они – великие писатели! А по журналам – литератские копошения.


– Ты в курсе, что идёт подписная кампания, не путай, дорогой Вася, с переписью населения. Надеюсь, тебя внесли в список как национальную камчадальскую достопримечательность. Но я не об этом. Мы с тобой вроде как бы комфортно прописались в «ЛитРоссии». Ну, ты ещё получил освайс в «Урале». Как тебе «ЛитРоссия»? Есть мнение некоторых товарищей, которые даже очень близки к литературному туловищу, что наша газета пахнет желтизной. Что главный – человек интересный, любит сталкивать критиков и литературное сообщество лбами, да так, чтобы искры из глаз сыпались. Естественно, если бы меня на плахе спросили, кого выбирать: «ЛитРоссию» или «Литгазету» с её литературными политинформациями, я бы душу отдал за «ЛитРоссию», и не потому, что публикует мой бред, как многие считают, хотя зачастую бред – это именно та правда, которую не хотят слушать. Как говорится, что у пьяного на языке, то у трезвого на уме.


– В «Литературке» Пирогов сильная фигура, а всё остальное можно не читать. В целом «ЛитРоссия» сильней. А дискуссии – это хорошо, никакой желтизны я тут не вижу, разве только лёхкая небрежность. Это щас модна – сasual.


– Василий, ты не жаждешь побаловать избалованную литературную публику своим творчеством в прозе на кутхианском языке или ошарашить стихотворным ямбом?


– Последние стихи: «Все города называются город, все реки – вода/ Или большая вода, как, например, Енисей». В чистом жанре и вообще «в жанре» я работать не хочу, а вот гибриды критики и рассказа, критики и романа, критики и стихотворения – это возможно, прецеденты есть. Критический реализм, короче!



3. Критика критики и немного о новоязе



– Смешной вопрос: что же такое критика и с чем её надо кушать?


– Критика – это вообще наше всё. А литература – это часть критики, возомнившая о себе. Это моя формула. Критика в сущности – это просто внимательное чтение. А уже как её увязывают с книжным бизнесом, как её пытаются подчинить себе то автор, то книжный бизнес – это ихние смешные фонтазии. Критика у них на побегушках бегать не будет.


– Появилась критика критики – новый жанр, нужен ли он? Просто в последнее время в «ЛитРоссии» уже второй или третий номер очень целенаправленно идёт якобы критика критики – статьи Ю.Серба, потом Татьяны Лестевой, в которых они критикуют новояз литературной России. Конца и края этому не видать, как-то всё это искусственно и скучновато. Если уж выражаться новоязом – движуха на ровном месте. Удивительно, что новояз уважаемые оппоненты обнаружили вдруг случайно только в статьях Ширяева и Акминлауса (хотя я подготовлю выборку «перлов» новояза от других критиков, по сравнению с ними мы с Василием – это детский лепет).


– Я уже готовлю им наш камчатский ответ. То, к чему сводят эти товарищи, действительно скучно. Они дремучие. Их в школе научили писать по орфографии, они и думают, что это русский язык. Они типо Аввакума Петровича не читали и вобще XVII век. Там гораздо свободней с правописанием было, поэтому довольно странно, что, например, Юрий Василич Буйда называет XVII век бездарным. Русских языков вообще много. Разных.


Критика критики – это передовая часть критики. Её задача, чтобы критика осознала свою критическую сущность. Как говорил Гэндальф в переводе Гоблина: «Добро победит в перспективе. А пока бери шашку и рубай эту нечисть в копусту». Критическая критика – это страна победившего читателя.


– Какие произведения ты бы подвергал критике, как ты решаешь: критиковать – не критиковать, как выбираешь материал для своей работы?


– Я всё стараюсь критически читать, в хорошем смысле. Иногда ляпы способствуют, думаешь, почему так, начинаешь копать. За это я и люблю ляпы. Иногда пытаешься представить себя на месте автора, как сам бы решал тему. Иногда из-за знакомства с автором интересно, как именно этот человек написал, что написал, похож ли он на свои сочинения, какие книжки он в детстве читал, какой у него background. Я на стороне читателя обычно выступаю. Роль читателя привыкли недооценивать и переоценивать автора и профессионального критика. На самом деле качество чтения больше зависит от снабжения кислородом читательского мозга, чем от качества книги.


Есть гнусная тенденция ограничивать читателя. Чтоб он тупо считывал написанное автором. Это же скучно. Кому нужно такое чтение?.. Наши авторы ещё в ВПЗРов не наигрались. Когда человек не просто бегает глазами по строчкам, а при этом думает, и читаемое помогает думать – это очень хорошо. Поэтому меня разные техники чтения интересовают. Можно по-всякому читать: задом наперёд, справа налево, из середины, последние строчки только, только заглавия и аннотации, только оглавление, можно гадать по книге, а книгу совсем не читать, ну и т.д.


– Андрей Рудалёв уже второй год истово проповедует новое религиозно-литературное течение – новый реализм. Я так и не могу понять, чем отличается он, к примеру, от старого реализма. И был ли вообще этот пресловутый старый реализм?


– Я скажу, НР действительно имеет особенность. Он, понимаешь, на фотографию орентируется и на кинематографф, то есть образ строится как в кино, или импресиянизм, как у Шаргунова. Хотя вот на Достоевского театр оказывал влияние. Ну и дальше есть детали. По НР я выскажусь подробнее.


– К голосу какого критика сегодня достойно прислушиваться?


Ни к какого. «Верить в наше время нельзя никому. Мне – можно» ((с) Мюллер–Броневой). Хороший критик хорош стилистически, но это не значит, что ему следует доверять. Хорошо работают Топоров, Анкудинов, Пирогов, Манцов, но из этого ничего не следует. Они все свои задачи решают, собственные. А вообще sapere aude.


– А есть неприкосновенные критики, которых трогать не стоит?


– Это противоречит понятию критики. Времени просто не на всех хватает. Ну и ты знаешь, Артур, моя критика всегда политически корректна. Это главное.


– Вопрос, конечно, каверзный, но что поделать, как говорится, назвался груздем, сам знаешь, куда полезай. Твой патрон по «Уралу», Сергей Беляков как критик тебе интересен?


– Да, я всё его в «ЧасКоре» читаю. В Липках мы подробно обсуждали. Пресловутая «безапелляционность» – это просто риторический приём для понятности, я тут никакого крименала не вижу. Это интелегенция, которая привыкла нести околесицу (в точном смысле), чего-то покорабливается от этого. Потом, Беляков историк, и это налагает отпечаток, например, цитируется то, что можно было бы не цитировать, а сказать своими словами. У меня тоже, например, уклон в сторону общего языкознания, что тут такого?.. Хотя кому-то может быть необычно. Ну и вкусы разные. Для Белякова важнее Гоголь, Олеша, Катаев (там много прилагательных). А я воспитывался на Вольтере, Свифте, Салтыкове – их сейчас вообще не считают художественной литературой.


– Скоро появится термин «ширяевки». Ты так долго носишь маску, не боишься, что забудешь, кто ты был под ней на самом деле?


– Мы с братом носим маску попеременно, чтоб не задохнуться, а термины «васизмы» и «ширяевщина» уже появились. По поводу маски – это, Артур, касается и тебя.


– Счастье в том, чтобы казаться и быть одним и тем же. Я тот, кем кажусь – человек в маске.


Что хочется сказать напоследок дорогому Василию. Ни один человек на свете – на земле или на небесах, – не будет винить тебя за то, что ты хочешь писать критику и дальше! Дерзай, Вася!

Артур АКМИНЛАУС

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.