Без отборного мата

№ 2011 / 24, 23.02.2015

Прозаик Дмитрий Орехов, несколько лет назад выпустивший книгу «Будда из Бенареса», подвизался на ниве драматургии, и вполне удачно. Его пьесы идут в питерском театре.

Прозаик Дмитрий Орехов, несколько лет назад выпустивший книгу «Будда из Бенареса», подвизался на ниве драматургии, и вполне удачно. Его пьесы идут в питерском театре. Недавно спектакль по его пьесе получил «Гран-при» на V Пасхальном театральном фестивале. В своём интервью Дмитрий рассказал о том, что церковь и театр совсем не враги и их объединяет священнодействие, и пообещал, что его романы ещё впереди.

Дмитрий ОРЕХОВ – журналист, драматург, писатель. Автор романа «Будда из Бенареса», книг «Серебряный колокол», «Русские святые и подвижники XX столетия», «Подвиг царской семьи», «Святые иконы России» и др. Живёт в Санкт-Петербурге.

– Дмитрий, в Петербурге недавно завершился V Пасхальный театральный фестиваль, и спектакль по твоей пьесе «Свидетель» получил там «Гран-при», «лучшую мужскую роль» и «лучшую пьесу». Поздравляю тебя с этим! Расскажи, за счёт чего, на твой взгляд, пьеса так удачно «выстрелила»?

– Наверное, мне повезло, что первую же мою пьесу, написанную для сцены, поставили в питерском театре «Странник». Этому театру всего несколько лет, но он уже был лауреатом «Золотого Витязя». «Странник» располагается в историческом здании, когда-то принадлежавшем Новодевичьей обители – там были монастырские мастерские. Это, конечно, ко многому обязывает, но театр справляется: по части абсолютного, просто феерического отсутствия пошлости «Странник», наверное, составит конкуренцию даже Малому театру… Что помогло пьесе «выстрелить»? Однозначно, режиссура Владимира Уварова и актёрский ансамбль во главе с засл. арт. России Валерием Пигаевым. Кстати, в жюри фестиваля была Ольга Шукшина, так вот она особенно восхищалась актёрами, занятыми в спектакле.

– Как я понимаю, ты в последнее время переключился на драматургию. Почему, какова была твоя мотивация?

– Если сказать, что литератор и журналист, долгое время работавший над книжками по церковной тематике, ушёл в «низкий» театральный жанр, это прозвучит, как будто он спился. На самом деле всё не так просто, ведь церковь и театр совсем не враги. У них один источник: священнодействие. Даже по своему устройству церковь и театр похожи. Кстати, одним из первых русских драматургов был святитель Димитрий Ростовский, а многие его пьесы исполнялись монахами и писцами в монастыре.

– Какую «сверхидею» ты пытаешься донести своими пьесами?

– Тут я ничего оригинального не скажу, потому что «сверхидея» в литературе (и вообще в искусстве), по большому счёту, может быть только одна. Об этом сказал Солженицын в своей Нобелевской лекции. Он сказал, что вершины трёх деревьев – Истины, Добра, Красоты – сходятся где-то наверху, однако слишком явные, слишком прямые поросли Истины и Добра часто бывают срублены, и тогда непредсказуемые, неожиданные поросли Красоты выполняют работу за всех троих.

– Как зрители встречают постановки? Чувствуешь ли реальную отдачу от того, что ты делаешь?

– «Свидетель», спектакль о молодом деревенском священнике, столкнувшемся с бандой церковных воров, зрители встречают прекрасно. Однажды в «Странник» забрёл настоящий сельский батюшка, так он ушёл весь заплаканный и сказал, что это пьеса про него, и что всё это с ним тоже случалось… Но меня, конечно, больше всего удивляет, что о спектакле одобрительно отзываются атеисты и самая что ни на есть светская публика. Это, пожалуй, самое неожиданное и приятное.

– А что скажешь о таком направлении, как «новая драма»? Есть своё мнение?

– Раньше, в советское время, у нас был соцреализм. Конечно, ты мог ваять и что-то своё, другое, но тогда у тебя было мало шансов пробиться. Сейчас уже не нужно правдивых сцен из жизни литейщиков – подавай телесный низ, чернуху, бомжей… «Новая драма» вывела на сцену таких героев, которые сами в театр не придут никогда, единственное понятное им «искусство» – матерщина. И если раньше от автора требовали верности марксистским догмам, то сейчас требуют обосновать право на грех или, на худой конец, признать тот немудрёный факт, что человек – существо падшее. Человек – скотина, вот главный мотив. И многие молодые авторы, чувствуя эту «розу ветров», даже не пытаются писать о чём-то другом, сразу начинают про блуд в туалете. Да и пожилые не отстают… Вот один господин написал пьесу про детей десяти-одиннадцати лет, которые всё время говорят о сексе. И что же? Он уже лауреат престижного конкурса, ТЮЗы его ставят… А вообще «новая драма» – явление неоднородное и неоднозначное. Есть, например, Василий Сигарев. Что, плохо он пишет? Замечательно он пишет.

– А что с прозой? У тебя был отличный роман «Будда из Бенареса», почему не закрепляешь успех?

– Будут ещё романы, будут.

– Следишь ли за современной литературой? Какие авторы тебя не разочаровывают?

– Не всегда удаётся следить… Но в прошлом году, например, я открыл для себя москвича Эргали Гера. Его повесть «Кома» меня потрясла. Там нет чернухи, нет кокетства, нет безжизненной описательности… Есть анализ времени, есть отточенный русский язык и есть драматическое произведение, которое читается на одном дыхании, а конец бьёт наповал. В данном случае, по-моему, можно говорить не только о большом мастерстве и большом таланте (эти вещи не так уже редко встречаются), но и о большом опыте души. Именно такой опыт несёт в себе и русская классика.

– Как оцениваешь наше поколение в литературе? Можно ли сказать: верной дорогой идут товарищи или, наоборот, блуждают впотьмах?

– Не берусь оценивать. Я за всем поколением не слежу.

– Чего не хватает современной прозе, какие темы ею обойдены? Не чувствуешь ли убывания реализма? Что из происходящего в литпроцессе тебя жутко раздражает?

– Литпроцесс со всеми своими неизбежными составляющими меня никак не раздражает, как не раздражает, например, ледоход на Неве или весенний прилёт грачей на гнездовья. Процесс – он и есть процесс. Конечно, я мог бы рвать на себе волосы, что тот же Эргали Гер не получает литературных премий, но зачем? Здесь я фаталист и верю в конечное торжество добра. Когда-нибудь, может, через 100 лет, вся шелуха уйдёт, а всё настоящее – останется. Вот мы сейчас будем с тобой рассуждать об убывании реализма (и будем по-своему правы), а в это время какой-нибудь Вася в деревне Сычи напишет гениальный роман, который не будет опубликован в «Новом мире» и не получит «Букера», зато прогремит в веках.

– Обращаешь ли внимание на литкритику? Есть ли что-то в ней интересного?

– Сейчас больше интересуюсь статьями о театре, читаю Капитолину Кокшенёву, Татьяну Москвину. К сожалению, эти имена – скорее исключение из правила, ведь наша театральная критика довольно убога и тенденциозна. Один пример. В Москве есть «Театр.doc», где говорят отборным матом и ставят даже не пьесы, а какие-то фрагменты, списанные с интернет-форумов. Был случай, когда кто-то там даже мочился на сцене… И вот московских критиков, представляющих регулярные издания, спросили о самых маргинальных театрах столицы. Семнадцать критиков из восемнадцати, как по команде, охарактеризовали «Театр.doc» как «нормальный», а в маргиналы был записан… Доронинский МХАТ имени Горького! По-моему, дальше уже ехать некуда… Кстати, один питерский критик уверял меня, что говорить о неприличности современной сцены не приходится, потому что, мол, «вся классика неприлична». В пример он приводил «Сон в летнюю ночь» Шекспира, где, по его словам, происходит… совокупление женщины с ослом. Я потом думал: в чём тут дело? Ведь человек, вроде, не самый глупый, театровед, преподаватель, всю жизнь пишет в газетах, премию даже какую-то учредил… Наверное, и Шекспира что-то читал. Почему же он это говорит? Что это – помутнение? Некомпетентность? Думаю, в первую очередь здесь присутствует стремление не выбиваться, соответствовать магистральному направлению, а уж выдать белое за чёрное и чёрное за зелёное для театрального критика – дело техники.

– Этот вопрос я обычно критикам задаю, но и у тебя спрошу: если разочаруешься в профессии, чем займёшься?

– Вот я скажу сейчас, что подумываю о карьере лесника, и ты первый уличишь меня, что раньше я по-другому говорил. Действительно, в интервью Захару Прилепину я сказал, что хотел бы катать на каруселях детей. Но дело в том, что тогда я жил холостяком. А сейчас ситуация изменилась в корне, и карусель уже у меня дома…

Беседу вёл Андрей РУДАЛЁВ