Провинциальный учитель-неудачник или герой нашего времени?

№ 2011 / 28, 23.02.2015

В пер­вом же эпи­зо­де кни­ги Алек­сей Ива­нов да­ёт нам по­нять, что глав­ный ге­рой, Вик­тор Служ­кин, – че­ло­век не­о­быч­ный. Не каж­дый смог бы вот так спо­кой­но изо­б­ра­жать глу­хо­не­мо­го в эле­к­т­рич­ке пе­ред вер­зи­ла­ми-кон­тро­лё­ра­ми, не имея де­нег на про­езд.

В первом же эпизоде книги Алексей Иванов даёт нам понять, что главный герой, Виктор Служкин, – человек необычный. Не каждый смог бы вот так спокойно изображать глухонемого в электричке перед верзилами-контролёрами, не имея денег на проезд. И, кстати, пойти работать в школу, не имея педагогического образования – это тоже в некоторой степени поступок.

Жена постоянно «пилит», вечно всем недовольна, любовь мужа к дочке она комментирует так: «Изображаешь заботливого папочку, да?» Его школьных друзей она характеризует, по словам Служкина, уничижительно: «Да тебе все не нравятся. Я – шут, Ветка – шлюха, Сашенька – дура, Будкин – хам…» Очень показательны её высказывания о жизни и о любви: «Каждая женщина имеет право пожить по-человечески – с квартирой, с машиной, с деньгами!»

Постоянные пьянки с друзьями, по поводу и без, неустроенная семейная жизнь, нелады и проблемы на работе – вот какой мы видим жизнь главного героя в начале романа.

Для того чтобы читатель лучше понял учителя-Служкина, автор постоянно вставляет в повествование воспоминания о Служкине-ученике и о его школьных годах. Эти же картинки из прошлой жизни помогают нам понять психологию некоторых поступков современных детей, с которыми приходится постоянно сталкиваться учителю географии Служкину. Ему приходится быть «между двух огней». С одной стороны ежедневные нравоучения после уроков завуча Розы Борисовны, упрёки в профнепригодности. С другой – непрекращающиеся баталии на уроках с девятыми классами. Любой другой бы на его месте давно плюнул на всё, попробовал бы подыскать другую работу. Но Служкин, несмотря на всю свою кажущуюся безалаберность в отношениях с окружающими: с женой, с другими женщинами, с друзьями и учениками, человек цельный; имеющий стержень, который ему и не даёт опуститься на самое дно жизни; знающий и понимающий, как ему жить. «Дай бог мне никому не быть залогом его счастья. Дай бог мне никого не иметь залогом своего счастья. И ещё, дай бог мне любить людей и быть любимым ими. Иного примирения на Земле я не вижу».

Особо хочется обратить внимание читателей на описания неба, с помощью которых Алексей Иванов усиливает наше восприятие текста: будь то характеристика героев книги или описание ситуаций. Очень точные, иногда короткие, как штрих художника на картине, иногда густые и сочные, как мазки кисти, нанесённые в несколько слоёв. Каждое описание – это ноты из прекрасной симфонии. Это конфеты в новогоднем подарочном наборе. Какую ни возьмёшь – все настолько вкусные, что аж дух захватывает.

«Небо было белое и неразличимое, словно его украли, только полупрозрачные столбы света, как руины, стояли над просторной излучиной плёса».

«Небо завалили неряшливо слепленные тучи, в мембрану зонта стучался дождь, как вечный непокой мирового эфира».

«Туманная морось покачивалась между высокими многоэтажками. С их крыш медузой обвисало рыхлое и дряблое небо».

«Через всё небо расползлось целое облачное стадо, но эти облака – лёгкие, воздушные, пустые. Одно из них заслонило низкое солнце. Но веер длинных, светлых лучей медленно ползёт по таёжной шкуре, по дымящимся распадкам, по искрящимся скалам. А там, откуда пришла туча, в густой фиолетовой краске северной стороны небосвода, над Ледяной встала радуга, и внутри неё – ещё одна. Точно такая же, но поменьше».

И это только часть. Это же просто какая-то небесная феерия.

Вернёмся всё же с небес на землю, то есть к нашему Служкину. Разве взять в поход Градусова, самого отъявленного двоечника и провокатора, человека, который весь год доставал учителя своими дурацкими выходками и постоянно срывал уроки, – это не проявление силы?

«Конечно, никакой я для отцов не пример. Не педагог, тем более – не учитель. Но ведь я и не монстр, чтобы мною пугать. Я им не друг, не приятель, не старший товарищ и не клёвый чувак. Я не начальник, я и не подчинённый. Я им не свой, но и не чужой. Я не затычка в каждой бочке, но и не посторонний. Я не собутыльник, но и не полицейский. Я им не опора, но и не ловушка и не камень на обочине. Я им не нужен позарез, но и обойтись без меня они не смогут. Я не проводник, но и не клоун. Я – вопрос, на который каждый из них должен ответить».

Разве сцена в пекарне, куда измученные Служкин и Маша доковыляли после приключений возле Межени – это не свидетельство его силы, его характера?

«А настоящее добро бесплатное. И теперь у меня есть этот козырь, этот факт, этот поступок. Что бы я ни делал, как бы мне ни было худо, чего бы про меня ни сказали – и алкаш, и дурак, и неудачник, – у меня всегда будет возможность на этот факт опереться. И я не уверен, что в нашей дурацкой жизни Маша бы послужила мне более надёжной опорой, чем этот факт».

Разве понимание того, что он приобрёл в походе вместе с ребятами, не характеризует его как человека сильного и думающего?

«Мы проплыли по этим рекам – от Семичеловечьей до Рассохи – как сквозь судьбу этой земли – от древних капищ до концлагерей. Я лично проплыл по этим рекам как сквозь свою любовь – от мелкой зависти в тёмной палатке до вечного покоя на пороге пекарни. И я чувствую, что я не просто плоть от плоти этой земли. Я – малое, но точное её подобие. Я повторяю её смысл всеми извилинами своей судьбы, своей любви, своей души. Я думал, что я устроил этот поход из своей любви к Маше. А оказалось, что я устроил его просто из любви. И может, именно любви я и хотел научить отцов – хотя я ничему не хотел учить. Любви к земле, потому что легко любить курорт, а дикое половодье, майские снегопады и речные буреломы любить трудно. Любви к людям, потому что легко любить литературу, а тех, кого ты встречаешь на обоих берегах реки, любить трудно. Любви к человеку, потому что легко любить херувима, а Географа, бивня, лавину, любить трудно. Я не знаю, что у меня получилось. Во всяком случае, я как мог старался, чтобы отцы стали сильнее и добрее не унижаясь и не унижая».

Служкин, конечно, не Макаренко и не Сухомлинский. Его принципы воспитания и общения с «отцами» далеко не безгрешны и не безупречны. Он учит их жизни по-своему, порою интуитивно. В этом и есть его правда. Его сила. И его право. Право человека, уверенного в своей правоте. Право человека, которого, на мой взгляд, можно назвать героем нашего времени.

«Но если в душе моей сейчас такой великий покой, значит, я всё-таки был прав… А кто меня поймёт? Кто оценит эту правду? Никто. Разве что время… Будущее».

Я, как и многие другие читатели, оценил.

А вы?

Игорь КАСЬКО