Инфицированные
№ 2011 / 30, 23.02.2015
Снова скончалась российская интеллигенция. Инфицированная вирусом серости, брошенная врагами, не интересная себе самой, она уступила место классу существ, неплохо владеющих иностранными языками, разбирающихся в психологии
Снова скончалась российская интеллигенция. Инфицированная вирусом серости, брошенная врагами, не интересная себе самой, она уступила место классу существ, неплохо владеющих иностранными языками, разбирающихся в психологии, способных играть с разнообразными стилями, но не имеющих никакого отношения к идейности и беспочвенности, которые определяли портрет классического русского интеллигента. На эти грустные мысли наводят нас два недавно изданных романа – «ВИТЧ» Всеволода Бенигсена и «Всё, что вы хотели, но боялись поджечь» Анны Козловой.
В 1979 году советская власть организовала «философский самолёт»: малозначимым оппозиционерам была обещана эмиграция, но лайнер, который должен был лететь в Мюнхен, по решению партии и правительства никуда из СССР не улетел и доставил интеллигентов-диссидентов (литераторов, прежде всего) в закрытый город Привольск-218. Здесь обманутым борцам за свободу слова дали жильё, необременительную работу, избавили от бытовых хлопот и позволили создавать всё, что душа пожелает.
 |
Никто ничего не создал. Творцы погрузились в безделье, повседневные склоки, стали стучать друг на друга, требовать от добрейшего майора Кручинина ужесточения режима, а когда пришла Перестройка, отказались покидать город, продлили лагерный режим. Об этом сюжете размышляет 55-летний Максим Терещенко, получивший заказ на книгу о диссидентском движении. Когда-то Максим написал повесть «Чтобы всё по-честному», теперь безуспешно пытается завершить «Эпоху раздолбайства». Может работать журналистом, способен редактировать чужие сценарии, за что и получает не самые плохие деньги. Присутствием воли не отличается, всегда от кого-то зависел: от родителей и власти, тусовки и собственных страхов. В середине 80-х вслед за женой поплёлся в Израиль, а в конце 90-х отправился в обратный путь. Семью потерял, нет ни друзей, ни женщин, ни идей. Узнав, что заказ на книгу о Привольске был фиктивным, маскирующим решение коммерческой проблемы, впадает в депрессию и умирает от второго инфаркта после бессмысленного алкогольного приключения в ночном клубе. Всё это происходит в романе Всеволода Бенигсена «ВИТЧ».
В романе Анны Козловой «Всё, что вы хотели, но боялись поджечь» свой мир в агрессивной исповеди раскрывает 27-летняя Саша Живержеева, работающая редактором в телепроекте «Дом-2». Исповедь здесь – не покаяние, а жесточайшая концентрация на своём болезненном Я. Страсть Саши к ненормативной лексике не знает границ. Если так начнёт изъясняться ваша девушка, сохранение доверия и нежных чувств к ней будет трудной задачей.
Героиня Козловой подробно вспоминает о долгом, нудном и гротескном расставании родителей, примером сообщивших ребёнку о «неизбывном убожестве любви», и смачно повествует о собственных любовных катастрофах. В центре – эпизоды бесконечной войны между мужчиной и женщиной, обречённой ощущать «непереносимость одиночества» и зависимость от «кого-то другого». Оральное спорит со словесным и часто побеждает: читатель узнает подробности «половых похождений» Саши со школьным учителем музыки в детстве, с работниками отеля в Египте, с богатым армянином в сауне. Даже собственное тело смотрит на Живержееву с «непередаваемым страхом и отвращением».
Героиня не стремится к совершенству, не считает себя ни перед кем виноватой, твёрдо знает, что не будет счастливой. Один раз сумела сильно влюбиться – в пятидесятилетнего главного редактора, впервые познакомившего девушку с оргазмом. Но наслаждение проиграло ссорам и истерике, которая выразилась в публичной измене. Была и чистая дружба – с гомосексуалистом Смоляком. Саша пьёт всё больше, ненавидит себя и мир всё настойчивее. Вот-вот умрёт от передозировки негативом, захлебнётся житейским демонизмом, станет ведьмой, подобно героине романа Анатолия Королёва «Эрон», но успевает сжечь книги по психологии, отрезветь и отправиться на встречу с добрым врачом, который предложит начать новую светлую жизнь вдвоём.
 |
Что позволяет сблизить столь разные романы? Главные герои – работники слова, отравленные необходимостью профессионально общаться с текстом в мире, где деградация речевой деятельности заметна невооружённым глазом. Оба романа обращены к проблеме тяжёлой, возможно, смертельной болезни образованного человека: Бенигсен наблюдает мрачный закат советского интеллигента, потрясённого серостью, исходящей от внешне талантливых и даже культурных современников; Козлова представляет процесс умерщвления интеллигентского сознания в «редакторе по слову».
«ВИТЧ» – книга о том, как вырождение диссидентской культуры, казавшейся вершиной гуманизма XX века, оборачивается укреплением циничной эпохи массового потребления художественных образов, их прагматичной переработки. «Всё, что вы хотели, но боялись поджечь» – роман о том, как задыхается молодая женщина, получившая гуманитарное образование, но – не поддержку слова в созидании собственной судьбы.
Бенигсен пишет о том, как опознаётся вирус иммунодефицита талантливого (творческого) человека. Козлова помещает героиню в контексты, где вирус действует давно и уверенно, не зная противоядия. Один как бы пророчествует о расползающейся серости, второй автор знакомит с тем, какие дикие пляски эта серость порождает.
И последнее сближение: оба романа, диагностируя болезнь творческого человека, зависимы от нее, написаны в условиях разрастания недуга, несут в себе определённые симптомы. Анна Козлова знает: чтобы роман пошёл, героиня должна грязно ругаться, мочить жизнь за её неподатливость; она обязана сбрасывать одежды с тела и души, отметать все табу и в роли романной порнозвезды постоянно спариваться в затейливых позах на глазах удивлённого читателя; ей следует бухать до полусмерти, быть стервой, склонной к философским обобщениям, но и сохранять шанс на нравственное возрождение. Если бы внутренний контроль за качеством оставался на уровне, Всеволод Бенигсен проявил бы большую внимательность к собственному повествованию, не впал бы в печальную торопливость: на с. 150 романа «ВИТЧ» отец главного героя предстаёт филологом, а на с. 186 он же – профессор физико-математических наук. Снова и снова Бенигсен устами разных персонажей говорит о том, как опасна серость, и – впускает её в собственное произведение как важного гостя. Объём здесь должен быть более скромным. Давно уже всё ясно и с героями, и с идеями, а текст всё не кончается. Разоблачаем ВИТЧ, но и болеем им. Это нормально для современной литературы.
Что такое ВИТЧ? Ответ на этот вопрос знал Яша Блюменцвейг, один из пассажиров «философского самолёта». Он сумел бежать из Привольска, чтобы кардинально поменять биографию, доказать, что деградация диссидентской культуры – частный случай, не имеющий к нему отношения. Пытался поднять немыслимые проекты: организовал театр дегенератов, написал пьесу о Ленине, который Дракулой вставал из мавзолея, чтобы пить кровь сограждан. Но всё больше чувствовал (на собственном примере, прежде всего), что воздух пожирается пустотой от интеллигентских затей. Блюменцвейг и открыл вирус иммунодефицита потенциально талантливого человека.
Творческие люди заражены манией безличия, и лишь старое знамя высокопарной борьбы с системой способно на время обмануть читателя и зрителя. Они пишут романы, стихи, снимают кино и распространяют вокруг себя серость.
Незаметные мыши пожирают посевы, провоцируя голод. Серые творцы внешне эффектных пустот уничтожают поле духа, погибающее в стереотипах, штампах, в развлечениях без мысли. Абсолютным злом Блюменцвейг считал тоталитарную норму. Но серость, которая представлялась беглецу из Привольска апокалиптическим зверем, спокойно распространяется и на борьбу с нормой. И здесь ложный пафос, идиотские стереотипы, скрытые рекламные кампании поджидают своих жертв.
Ещё одним протагонистом идеи ВИТЧ оказывается Изя Зонц – новый человек, представитель власти, превращающий культуру в технологию обмана масс ради удовольствия псевдоницшеанцев («Падающего подтолкни. Тонущего утопи. Задыхающегося задуши» – заповеди Зонца), готовых крутить-вертеть риторикой до тех пор, пока к ним не перейдёт вся собственность доверчивых сограждан. На словах Зонц – защитник интеллигенции от посягательств власти и народа. Он знает, что люди с ВИТЧ больше не рефлексируют, они совершили творческое самоубийство.
Искусство не должно решать прагматических задач, оно обязано быть недоступным, представлять собой малый островок, куда строит стремиться малому стаду достойных людей. Тусклые лампочки липовой культуры опасны, необходим свет подлинно талантливых произведений… Вся словесность Зонца имеет практическую цель: освободить Привольск от застарелых советских идиотов и сделать на его территории очередной прибыльный мегацентр. Зоцн убил Блюменцвейга, чтобы тот своей активностью не помешал реализации конкретной задачи. Если Максим Терещенко – образ интеллигентского безволия, то Зонц – явление дурной воли, пример постинтеллигента, умеющего превращать умные слова в эгоистические дела.
Зонц – стратег постинтеллигенции, Саша Живержеева – рядовой солдат этого движения. Анна Козлова наделяет её мировоззрением Мишеля Уэльбека и практическим поведением героев Фредерика Бегбедера. Подобно Уэльбеку Саша твёрдо знает, что жизнь – дерьмо, счастье – обманный символ, мужчина и женщина – два обречённых существа, способных в непростых условиях, без всякой любви доставить друг другу единственно возможное удовольствие. «Как я ненавижу людей, находящих в жизни нечто привлекательное», – признаётся Живержеева. Вслед за Бегбедером героиня всё ещё уважает логику молодости: суетится, постоянно перемещается по городским пространствам, рвётся в кабаки и ночные клубы, готова ежедневно менять партнёров, любит парадоксы и хлёсткие слова.
У Бенигсена ВИТЧ – предмет рассуждений, долгих рефлексий. Инфекция здесь познаётся в торможении мысли героя и авторского текста в целом. У Анны Козловой инфекция – в действии, в фабуле: главная героиня бегает по ограниченным просторам романа в лихорадке самоистребления. Бенигсеновский Зонц, прекрасно зная, что весь инфицирован, пытается пройти свой земной путь с максимальным комфортом, получать дивиденды с расползающегося недуга. Он безнадёжно болен с того детского дня, когда решил сохранять в соседней квартире мёртвого старика, чтобы получать его пенсию. Но чувствует себя прекрасно. Козловская Саша не может скрыть от себя, что с каждым днём всё глубже и необратимее погружается в прижизненный ад. И даже не важно, что в её речи нет и намёка на метафизические смыслы. Метафизика постинтеллигента не требует богословской лексики.
Есть в романе Козловой одна очень честная сцена. Успешный редактор Гриша, догадываясь, что за женщина спит в его кровати и даже имеет шанс стать женой, упрекает Сашу в избыточном интересе к творчеству Дарьи Донцовой: «Я иногда просто хочу отдохнуть умом», – парирует героиня. «А ты не отдыхай, не отдыхай умом, Сашенька, ты им работай хоть немного», – справедливо замечает опытный мужик.
Живержеева не глупа, даже помнит о нескольких русских и зарубежных романах, прочитанных в студенческие годы, но фатально погружена в свою ежедневную боль, вызванную освобождением души от значимых смыслов. Она озабочена лишь тем, чтобы постоянно переходить невидимую границу, обнаруживая личность – в ненормативности: в мате, алкоголе, сексе, разрыве с родителями, чёрной житейской философии. Приходится часто глотать персен, феназепам, фуросемид. Плохо помогает. Символично, что в финале она сжигает книги. Надо сжечь презервативы и приманивающие самцов топики, разбить восемь бутылок с недопитым виски, выбросить шило полового энтузиазма, на которое нанизывала мужчин, думающих, что это они сами соблазняют симпатичную девушку. Но Живержеева сжигает книги, будто мстит им за несостоявшийся урок.
Специфика романа Анны Козловой – не в детализации мерзости, а в нравственном векторе, от которого русская писательница (в отличие, скажем, от Уэльбека) освободиться не хочет. С одной стороны, Я испытывает интерес только к Я, ничего из себя не представляя. Это главная драма того типажа, который изображён Козловой. Дикая скорость жизни при отсутствии трассы, маршрута и цели движения. Нет никакого большого времени, в котором собственная жизнь вдруг засветилась как задача. С другой стороны, Саше очень плохо, пользуясь её стилем, – совсем хреново, так, что и жить не хочется. В этом отсутствии успокоения и самодовольства есть определённая надежда.
Тут и сюжетные перспективы открываются, ведь никто не скажет, что дорога от Уэльбека к Достоевскому полностью закрыта. Но Анна Козлова вместо нагнетания кризиса и открытого финала предлагает в виде бонуса механический катарсис.
Состоявшееся падение должно запустить работу сознания, перезагрузить программу выживания на новых тяжёлых условиях. Вместо этого старый ход, не разрешающий, а снимающий проблему: не бог, а врач из машины появляется, чтобы поставить внезапную точку. Александр Николаевич с русыми волосами пришёл, признался, что понравилась, и предложил – не новые формы секса, а совместную жизнь. Саша, конечно, заплакала. Александр Николаевич, не сочтите за жестокость, всё испортил. У литературного произведения своя логика. Текст – не жизнь и не заклинание. И когда герои идут, обнявшись, сквозь тополиный пух, это не значит, что всё в произведении здорово.
Будем довольны тем, что есть. Перед нами романы об агонии слова, которое больше не может спасать человека, шумно, с матом и предсмертной распущенностью падающего вниз. И если художественное исполнение не полностью устраивает нас, это не повод отказаться от самой темы, от проблемы превращения интеллигента в наёмника риторики самоистребления, погружающей мироздание в разноцветную серость.
Бенигсен В. ВИТЧ: Роман. – М.: АСТ: Астрель, 2011.
Козлова А. Всё, что вы хотели, но боялись поджечь: Роман. – СПб.: Амфора, 2011.
Алексей ТАТАРИНОВ,
г. КРАСНОДАР
Добавить комментарий