Восхождение вниз, где лёд и гранит

№ 2011 / 33, 23.02.2015

Кри­зис сред­не­го воз­ра­с­та дав­но стал за­мет­ной ли­те­ра­тур­ной те­мой. Ми­шель Уэль­бек, Фре­де­рик Бег­бе­дер, Ми­лан Кун­де­ра свои ху­до­же­ст­вен­ные ми­ры со­зда­ли в про­ст­ран­ст­ве это­го рас­про­ст­ра­нён­но­го не­ду­га.

Кризис среднего возраста давно стал заметной литературной темой. Мишель Уэльбек, Фредерик Бегбедер, Милан Кундера свои художественные миры создали в пространстве этого распространённого недуга. Отечественные писатели не хотят отставать. Максим Покровский, герой романа Иличевского «Математик», попав в зависимость от алкоголизма и стремительно расширяющейся пустоты, стал мыслить о воскрешении мёртвых, решил забраться на высокую гору, вспомнил, что у него есть мать. Помогло. Максим получил шанс и сумел использовать его.


Нестор Сафронов, герой романа Дмитрия Липскерова «Всякий капитан – примадонна», оказался менее удачлив. Впрочем, как посмотреть. Сначала Нестор, похохатывая над своим положением и подмигивая сыну о «новом левеле», скончался от рака. Потом, свободный от всякой онкологии, отправился на лодке в Антарктику и практически сразу был смыт мощной волной, раздроблен винтом и забыт на дне морском. Далее пришлось умереть ещё раз от рака, перед смертью неудачно попытавшись переспать с любовницей. Наконец, Нестор всё-таки достиг Антарктики, как Максим из романа Иличевского – своей вершины.



Главный герой умирает трижды. Мы помним, что смерть героя способствует катарсическим эффектам, освобождению читателя от низких страхов через сострадание и скорбь. Но больше ли катарсиса там, где герой умирает и оживает, чтобы погибнуть вновь?






Пёс Антип не пережил шторма, утонул в океане. Но проходят минуты, раздаётся собачий лай, и Антип снова бегает по лодке. Только что зарезан капитан Давиди, навсегда сброшен в воду. Ничего страшного. За бортом слышен знакомый голос, и вот уже капитан радуется оживлению вместе со своим убийцей Майклом. Эти возвращения принципиальны для поэтики автора. К чему ближе эта поэтика – к магическому или механическому?


Дмитрий Липскеров не скрывает, что кризис среднего возраста – его проблема. Подобно герою своего романа, Липскеров решил на маленькой лодке пересечь Атлантику, правда, ограничился при этом движением из Америки в Европу, минуя Ледовитый океан. Удалось. «Вы победили кризис среднего возраста?» – спрашивает корреспондент «Московского комсомольца». «Нет. Новых задач не сформировалось, и жизненного смысла не появилось. Есть рутинное проживание жизни, до боли знакомое и обязательное к проживанию», – отвечает Липскеров.


В романе «Всякий капитан – примадонна» много фантастики, поощряющей критиков говорить об очередном изводе «магического реализма». Но ощущается и образ реальной судьбы, который способен сильно подействовать на читателя и без дополнительных риторических игр. Нестор Сафронов, «элитный архитектор для миллиардеров», перешедший рубеж сорокалетия, не обделён деньгами, заказами серьёзных людей, женским вниманием. Он известен, успешен. У него нет проблем, кроме одной. Двух детей – мальчика и девочку – ему родила «смазливая танцорка, с которой он познакомился на чьём-то юбилее». Дважды переспал по глупости, дважды зачал. Нестор любит детей. Их мать, не наделённую автором именем, любить невозможно. Её нужно – ничего не поделаешь – только содержать. Она – «сука» (так в разные времена её называет родной сын), она – тварь, ненавидящая отца своих детей, отвечающая циничным ржанием на предложение о браке, искренне зевающая на его похоронах. Она же – шлюха, которая на протяжении всего текста никак не может сделать паузы между удовлетворениями и продолжает насиловать специально выписанного турка Хабиба. От него рождается Иван Хабибович, но это не делает героиню нежнее и добрее. Остро чувствуя скорое пришествие ненужной зрелости, она совокупляется снова и снова. Внешне благополучный Нестор, не выдержав идиотизма, который и семейным нельзя назвать, скончался. Так бывает.


С катастрофическим гротеском Липскеров опускает героиню до самых низов бытового ада. Без шансов выбраться на поверхность. Любая женщина в рассматриваемом нами романе – дрянь. И это, похоже, концепция. Алина, любовница Нестора, холодна, как Антарктика, куда устремился трижды умирающий герой. После смерти Нестора ей предстоит до потери сознания кувыркаться с его сыном-подростком, внезапно созревшим, но это никому не прибавит тепла. Капитана лодки, на которой отправился в последнее путешествие Сафронов, бросила любимая Антонела, и это движение – закон в романе. Так же поступила Джоан, убежавшая от гениального русского Физика, когда ему на голову упал горшок с геранью, положивший конец гениальности. Похожее действие совершила подруга моряка Майкла, когда поняла, что от него трудно забеременеть. Верка, дочь Нестора, справедливо названа «стервой»: злая, равнодушная к ближним, она начинает спать с мальчиком Борей в одиннадцать лет, вскоре бросая парня из-за его недостаточной половой мощи. Есть ещё две умные студентки-страшилы, у которых нет, по мнению повествователя, надежд на близость с мужчиной. Они решили посвятить себя науке, но тут подвернулся сын Нестора, гнавшийся за разнообразием сексуального опыта. Наука умерла, а тела дурнушек принимали немыслимые позы до тех пор, пока их – гордых новой реализацией – не выгнали из института.


Сексуальная жизнь в романе – один из кошмаров человека, стирающий личность. Ни тепла нет здесь, ни любви. Вторично умирая в хосписе, Нестор приглашает любовницу Алину, напоминающую не слишком качественную куклу. Нестор, понимая, что за любовью уже не угнаться, хочет хотя бы секса. Почти удалось. Почти, потому что «он обгадился в одну секунду», «дерьмо хлынуло из всех отверстий», «вонючая слизь исторгалась из недр распадающейся плоти». Присутствие этого дерьма ощущается во всех сексуальных контактах, о которых сказано в романе.


Необходима анестезия. В тексте много алкоголя. Умирающий Нестор постоянно впрыскивает в себя наркотик. Ещё чаще встречается лёд – лейтмотивный образ романа, из тех, что формируют нравственную философию текста. Особенно важен он для оформления судьбы Птичика (он же – Анцифер), сына Нестора Сафронова. После смерти отца Анцифер, «прочитав о холодном космосе», залез в холодильник, захлопнув за собой дверь. Потом съел три килограмма льда, подогнав тело под соответствующую температуру, при которой анестезия становится вечной. Чуть позже, внимательно рассматривая себя, Анцифер обнаружил под мышкой чёрную дыру, из которой поступал «адский холод». Извлекая из дыры капли механической мудрости, не имеющей никакого отношения к работе сознания, стал гением физики, претендентом на Нобелевскую премию, попутно заморозив бывшую любовницу отца, превратив её в Кая, к чему она, скажем справедливости ради, вполне была готова. Наконец, услышав в себе голос отца, много знавшего о холоде Антарктиды, отправился в Башкирию, в Учалинский район, где покоился гранитный самородок: «Некто, ещё совсем молодой человек, лет шестнадцати, красивый собою, обещающий миру стать гением, объект влюблённости самых красивых женщин, вдруг оставил мирскую жизнь». Монахом Анцифер не стал, он впал в ледяную нирвану, вдавил себя в гранит, ссохся, мумифицировался, умер, ожил в вечности породы, стал всем, но и, по законам льда, стал ничем. Кто читал «Ледяную трилогию» Владимира Сорокина, задумается о типологии лютого холода в современной литературе, о востребованности мотива трансформации человека в нечто, не знающее привычного тепла.


На одном полюсе – людская суета, клоуны секса, рабы смерти. На другом – лёд и гранит, своеобразная радость не быть человеком. Друг Нестора рассказывает о том, как он совершил «восхождение вниз»: перестал быть алкогольным королем постсоветского пространства и переплыл океан на парусной лодке.



В целостном мире романа Дмитрия Липскерова восхождение вниз – не только стремление в Антарктику, но и приобщение к правде гранита, обретение ракурса, исключающего знакомый гуманизм, веру в Бога или другую земную классику.



Однажды, сидя с вином на яхте, Сафронов с другом «договорились до того, что Господь и Дьявол – один и тот же субъект, а Нестор высказал идею, что каждый человек – Бог». Религиозное в романе унижается: «Моя богинь!», – часто орёт Хабиб, вновь удовлетворяющий похотливую мамашу несторовских детей. Но религиозное здесь и расширяется: до стирания границ, до неразличения верха и низа, жизни и смерти, до символического буддизма, столь популярного в современной литературе, признающейся в усталости от категорических императивов монотеизма.



Гранит в романе живёт, вещает, проповедует, обретая не свойственную породе болтливость, осмеивая мелочность мгновения и человеческой жизни в целом. Гранит – образ стабильности и вечности, перед которым «собственное человеческое микро» – ничто.



Дух гранита, исповедуя учение, близкое к даосизму, рассуждает перед тем, кто был Птичиком и Анцифером, об отсутствии времени, о бесконечности форм, о единстве всего существующего. «Стань чёрной дырой и изнасилуй солнце!» – советует гранит, множа парадоксы и снимая оппозиции. В одной из речей разговорчивый гранит сближается с образом Творца, немного уставшего от разнообразия временного. Анцифер – в ассоциативной связи с образом Люцифера. Сын Нестора врастает в гранит, становится им. Нет больше отдельного Бога, нет изолированного Люцифера. Правда, есть скука, в чём граниту приходится признаться: «скука, заставляющая его создавать левелы, другие пространства, создавать себе учеников и быть капитаном, у которого никогда не будет команды… Он – один. Одиночество – наивысшая форма существования капитана! Одиночество – океан для капитана, по которому плывёт гранит!..»


Автор – капитан своего текста. Вроде бы он, как и следует романисту, не даёт чётких ответов. И всё же. Что противопоставить отсутствию любви, аду повседневности, обречённому телу – «ужасу, лежащему в гробу»? Восхождение вниз. Во-первых, найти свою лодку и отправиться в персональную Антарктику, которая может оказаться значительно ближе, чем географический регион с похожим названием. Во-вторых, слиться с гранитом, не знающим времени, непричастным к отдельным страданиям мимолётных существ, подобно однодневным мотылькам исчезающих во мраке. Или – растворяющихся в свете, потому что нет между солнцем и тьмой принципиальной разницы, если ты по-настоящему хочешь успокоения.


Не слишком ли мы разволновались, ведь перед нами всего лишь роман, который не стремится ни к какой дидактике? Дмитрий Липскеров решает свои внутренние проблемы. Воскрешает псов, капитанов, главных героев, разбирается с детьми, разоблачает женщин… И всё же волноваться стоит, если мы хотим, чтобы никто не сказал о современной литературе то, что повествователь в липскеровском романе неоднократно говорит о жизни: game over.



Липскеров Д. Всякий капитан – примадонна: роман. М.: Астрель: АСТ, 2011.



Алексей ТАТАРИНОВ,
г. КРАСНОДАР

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.