Американские шестидесятые как наши девяностые

№ 2011 / 42, 23.02.2015

Кни­га эта бы­ла для ме­ня лю­ком в 90-е (есть у Мор­ри­со­на ко­рот­кий стих та­кой – trunk). Имен­но ког­да мно­гие по­за­бы­ли ко­ды и па­ро­ли до­сту­па в те ощу­ще­ния и впе­чат­ле­ния, и при­ни­ма­ют чу­жие оцен­ки, штам­пы о вре­ме­нах сво­ей мо­ло­до­с­ти

Книга эта была для меня люком в 90-е (есть у Моррисона короткий стих такой – trunk). Именно когда многие позабыли коды и пароли доступа в те ощущения и впечатления, и принимают чужие оценки, штампы о временах своей молодости – я дождался, дотерпел и пролез. Это, собственно, та самая книга, которая и была экранизирована Оливером Стоуном как раз накануне последнего десятилетия ХХ века. Написанная через десять лет после исчезновения Джима из «заповедной тарелки праведного сновидения» современников, она много проясняет для тех, кто вдохновлялся его песнями и образом. Фильм по ней тоже был снят через десять лет, а через двадцать она издана в России. Уже тут что-то есть стихотворное, от строфы…





Стоун, конечно, как современник и в чём-то завистник (зависть – двигатель творчества, как реклама двигатель торговли) Джеймса Дугласовича, сработал фильм в единственно верном направлении, визуализировал миф и создал настолько буйный образ пьющего рок-поэта на экране, что бедняге Вэлу Килмеру, исполнявшему главную роль, пришлось потом несколько лет лечиться от алкоголизма и отскребать от себя вместе с бородой приросший образ Моррисона. Но книга значительно спокойнее фильма, и в ней много того, что не попадало в мифологизирующий кинохит. Впрочем, именно он меня лично к «Дорзам» и повернул лицом – до этого слушая и их первый альбом, и «Американскую молитву» посмертную, я слышал жидкий, устаревший рок с элементами джаза, не более «Битлов» мне, трэшеру, тогда интересный. Не хватало контекста, понимания этапов развития рока. Но важнейшее искусство резко изменило мою, старшеклассника, оценку: мы фильм смотрели ещё в видеосалоне на «Пролетарской», теперь и рабочего квартала этого нет, погребён под элитной новостройкой вместе со сквером. Сама возможность прожить свою жизнь именно так скоротечно, плодовито и громко, вживание в образ Джима в самое подходящее для этого время (мы только собрали школьную рок-группу) – вот что радикально заразило, проморрисовало меня.


Пятилетка жизни Моррисона в роке вписалась во всю его историю ярчайшей страницей – но когда этих страниц в книге 480, то поневоле становишься скептиком. Точно так же, как не прочитал я той же «Игры в классики» 10 лет спустя, я 20 лет спустя не вижу прежнего лаконичного и романтичного сюжета. Замечаю второстепенные детали – например, что первые гонорары группы в клубах составляли порядка 600 долларов или существование офиса «Дорз», где Джим имел свой стол, за которым попивал пиво и читал статьи о себе. Рок – это бизнес, и изнанка поэтизированного рок-мифа оказывается прозаической. Захотели парни на пляже заработать миллион долларов, и заработали, расплатой стала жизнь Джима. Результат – это сумма усилий, и то, как шагали эти очередные короли рока, идолы наркоманского поколения «цветочной революции» к славе, не является исключением из правил. Меняли команду пиарщиков и звукотехников, меняли состав, звук, клубы, подруг, студии. Changelling, один словом. И не с первого раза их песни услышали радио-боги того времени.


Книга двух современников «Дорз» и интересна тем, что пытается ещё до мифологизации проанализировать судьбу рок-группы как социальный феномен, веху своего времени. И вот перед нами оказывается хулиган со странностями, который не сумел стать режиссёром, но стал рок-идолом (кстати, в фильме за честь счёл возможность сняться уже другого поколения Идол, постпанк Билли) – по американским меркам карьера так себе. А Стоун стал режиссёром – и живёт на просторах иной судьбы. В том-то и уют биографии Джима, что она умещается ровно в ту пятилетку, которая успела подарить и надежды на революцию, и разочарование в самих революционерах – вспомним, во что превратился ныне здравствующий и даже читающий в Москве лекции Кон Бенди, парижский леворадикал 1968-го, и как сами же рок-ораторы Вудстока пошли на попятную, едва к ним потянулись американские массы. Джим, кстати, исключением не был – его подсудное выступление в Майами содержало рефрен «я не говорю о революции». А где нет изменения общества – энергия славы (доверия масс) оборачивается против индивида и сжигает его. Популярность – повод побухать и попользоваться поклонницами в режиме free love… Он высказал многое за поколение секс-революции и успел посмеяться над ним же в песне «Когда кончается музыка».





Если проследить, сколько раз Джим на протяжении книги принимал наркотики или алкоголь (а чаще – вместе), никакого удивления не вызывает то, что на такую жизнь его организма хватило в пятилетнем эквиваленте. Сердце, ускоряемое в целях прозрений и всякого такого прочего – ресурс невозобновляемый, как нефть. Но бухал Моррисон «как не в себя» именно потому, что добился славы, и трепетно всегда прислушивался к любому отзыву о диске или книге – даже звоня из Парижа барабанщику Денсмору незадолго до смерти. Он вместе с бородой сбрил там, перерос рок-геройский образ, но самим же созданный образ жизни не перерос, и от своего сердца убежать не смог: «Кто от неё бежит – бежит навстречу» (Т.Муцураев).


Ещё бросается в глаза гламурная обстановка, в которой «Дорз» распахнули себя фанатам небольших клубов – в 60-х США жили примерно как сейчас москвичи, беззаботно и расточительно, но думая изменить себя и общество к лучшему. И уже заработав свой миллион и озвездев, Джим робко мечтал издать книгу стихов за свой счёт с предисловием какого-нибудь признанного битника – ну кто из читателей «ЛР» не узнает себя в нём тогдашнем? Стихи там и тогда значили не больше, чем ныне у нас, эпигонов – ведь что, как не экспорт культурных норм и «завоеваний» США, шло у нас все 90-е?


Разнузданность Джима – киномиф. Он просто спившийся интеллигент с хорошими манерами. Я специально после прочтения книги пересмотрел концерт Live At The Hollywood Bowl. Удивительно статичен он там! Звуковолны своей же музыки ещё не колышут. Где то, что я слышал на аудиокассете, где драйв? Скромно помахивает маракасом, помогая солировать Манзареку (исполнявший его роль стал героем «Секса в большом городе»), застенчиво покуривает стреляную сигарету, и только с микрофоном он безжалостен. Нет воздуха 90-х – вот и драйва нет. Теперь, как психолог по образованию, открою вам секрет: Джим и «Дорз» потому так стали популярны на руинах СССР в 80–90-х, что саморазрушающемуся обществу был самоуспокоителен образ медленного самоубийства личности.


Цифры-перевёртыши: их 60-е это наши 90-е, к нам всё приходит запоздало. Собственно, Джим знал что делал, двигаясь в направлении in vino veritas. Ныне настало время безалкогольных гениев, а значит – и рок-романтизм 90-х невозвратим, и любовь к Губанову, например, не вернётся. «Общество мёртвых поэтов» осталось в прошлом – ныне интересна поэзия выживших и сам пафос жизни вопреки окружающему разрушению. Джим тоже в парижских ресторанах не думал о себе как мифе, он гулял меж могил Пер Ла Шез, по городу и любовался тем, что не успел описать, разве что «свечные леса Нотр-Дама». Хоронили его всего пять человек – тоже не похоже на похороны рок-идола или на похороны Маяковского, например. Иногда важнее красиво умереть, а не красиво писать. Кстати, и причина смерти (если это не было бегство в духе «Профессия: репортёр» Антониони, так как хоронили закрытый гроб) неизвестна – передоза героина или последствия алкоголизма, трупа никто, кроме его музы Памелы, не видел, а она могла подыграть его очередному трюку, правда, сама потом умерла именно от передозы. Но сколько потом жизней пошли по такому сценарию? Вот он, рок-образчик: если можно было ему, то и нам-то, сирым, подавно! Даже наш Высоцкий умер весьма похожей смертью, с более явной героиновой подоплёкой.


Самое ужасное в книге – перевод Юрия Новикова. Такое даже на корректуру не спишешь: кажется, в процессе перевода Юрий забывал родной язык, и в итоге этого побочного эффекта стали возможны фразы вроде «С Рэем Джон разделял увлечение джазом, а также жадность и преданность новообращённого йогическим дисциплинам Махариши». Впрочем, вместе с ксероксного качества фотографиями этот стиль возвращает нас в 80-е, когда такое можно было прочитать только в ротапринтном варианте. Собственно, я до сих пор удивляюсь, как всё в том же видеосалоне смог я купить в 92-м переиздание на вонюченькой мелованной бумаге прижизненной книги верлибров Моррисона.



Джерри Хопкинс, Дэнни Шугерман. Никто из нас не выйдет отсюда живым. – СПб.: Амфора, 2010.



Дмитрий ЧЁРНЫЙ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.