Все огорчения, все споры считаю чепухой и вздором
№ 2011 / 46, 23.02.2015
Прочитав в вашем номере от 4.11.2011 г. статью о Розанове Ивана Гобзева, воспринял её как личное оскорбление. Если цель автора статьи была не оставить читателя равнодушным, то она достигнута.
Прочитав в вашем номере от 4.11.2011 г. статью о Розанове Ивана Гобзева, воспринял её как личное оскорбление. Если цель автора статьи была не оставить читателя равнодушным, то она достигнута.
Первое своё произведение, совершенно не замеченное читателем и даже не раскупленное, Розанов назвал «О понимании». Не знаю, понял ли бы Розанов вас, Иван, но я вас понимать не хочу.
В отличие от Василия Вас-ча Розанова, я точно не имею отношения ни к писателям, ни к мыслителям, ни даже к публицистам. Но будучи только не бесстрастным читателем не только Розанова и вашей газеты (действительно замечательной), принимаю брошенную перчатку, за давно ушедшего Вас. Вас-ча, и берусь за перо.
Собственно, защищать Розанова дело не больно-то героическое, он в этом не нуждается. Но Иван не одинок в своём желании хлопнуть по плечу пыльного пиджака «туманного» философа и низвести его до псевдопарадоксального, заурядного публициста. Задолго до него, в 1929 году один из уважаемых и почитаемых мной писателей Гайто Газданов выступил с кощунственной, на мой взгляд, статьёй «Миф о Розанове», где с живейшим участием доказывал, что Розанов «никакого влияния на литературу» «не мог иметь», потому что он «не литератор, не явление», а «литературный мошенник».
«Всякая положительная теория о Розанове, – пишет Газданов, – могла бы быть опровергнута цитатами из одних его произведений, если теория основывалась бы на других, – или цитатами из других произведений, если бы она была основана на одних». «…Не будем говорить об единственном стиле Розанова, – далее пишет Газданов, – о необыкновенности книг, написанных такими отрывками, – это не имеет значения; нетрудно убедиться, что для Розанова эта сторона вопроса не представляла интереса…
…Читаю «Опавшие листья», читаю о том, что литературу Розанов чувствует, как штаны, что Гоголь идиот, что Толстой прожил глубоко пошлую жизнь, что Желябов дурак, что Герцен самодовольный гуляка, а он – Розанов, – civis romanus (римский гражданин)»…
Ловко, Гайто Иванович, ничего не скажешь. Конечно, «реакционера» и «мракобеса» Розанова сложно понять масону (я не о заговорах, упаси Бог) и будущему ведущему «Радио Свободы» Газданову, поэтому читаем в статье о Розанове: «…он не понимал аристократичности – и Герцен и Толстой остались ему чужды… Он не мог допустить мысли о бескорыстности Толстого. …Так вор не понимает, неужели человек может быть серьёзно честен? Так лакей не понимает барина. А барином – Розанову очень хотелось быть». «…Розанов был бедный человек, страдавший от своего унизительного положения… – обиженный судьбой, как калека, горбун, который злобен по своей природе, так как Бог создал его хуже других людей, а он хочет быть барином «…как другие…»
Вот это уж совсем оскорбительно. Кем-кем, а лакеем Розанов точно не был. Не из-за своей ли строптивости он был изгнан господами и госпожами вроде Гиппиус (которую цитирует Иван Гобзев в своей статье) из религиозно-философского кружка. Слово дочери писателя Татьяне Розановой:
«…После этой истории к нам приехал Вячеслав Иванов и возмущался, как возможно исключение из Религиозно-философского общества человека, который инако думает, чем все». А Пётр Струве в знак протеста даже покинул это слишком щепетильное сборище. Кстати, из цитаты Гиппиус, приведённой Иваном, можно заключить, что Розанов был графоманом: «…уж никак не «писателем» – что он за писатель! Писанье… было у него просто функцией…» Но, по-моему, писатель и отличается от графомана только степенью талантливости. А уж её у Василия Васильевича не отнять. Не могу удержатся от цитаты самого Василия Васильевича: «…если бы Колумбу не была оказана в конце концов поддержка, он не только не открыл бы Америки, а ещё увеличил бы число итальяно-испанских самоубийц или босяков. Душа самая великая и благородная гибнет, когда ей недостаёт хлеба, шубы, сапогов и постоянно – права. Не хотим мы искать Колумбов среди нашей интеллигенции». Что тут скажешь!
Не считает «Колумбом» Розанова и Иван Гобзев, говоря, что свой «жанр» тот слизал то ли у Монтеня (не ясно только, зная ли Монтеня), то ли у Стендаля. Предоставлю слово о «заимствованиях и повторениях» самому Василию Васильевичу: «…Данилевский и Страхов… были компиляторы в том великом и прекрасном смысле, как например всё византийско-римское богословствование можно назвать компиляциею Евангелия и Библии…» А основную заслугу Василия Васильевича перед литературой Иван видит в том, что «дневники Розанова… вероятно, сыграли определённую роль в формировании писательского образа автора поэмы «Москва – Петушки».
Что ж, послушаем самого Венедикта Ерофеева: «…Мересьев и Кеплер, Аристотель и Боткин говорили совсем не то, а этот – говорит то самое». «Коллежский советник Василий Розанов, пишущий сочинения»… «Баламут с тончайшим сердцем, ипохондрик, мизантроп, грубиян, весь сотворённый из нервов, без примесей, он заводил пасквильности, чуть речь заходила о том, перед чем мы привыкли благоговеть, – и раздавал панегирики всем, над кем мы глумимся, – и всё это с идеальной систематичностью мышления и полным отсутствием системности в изложении…
«Есть ли жалость в мире? Красота – да, смысл – да. Но жалость?» «Звёзды жалеют ли? Мать жалеет, и да будет она выше звёзд».
…(нет, с этим «душегубом» очень даже есть о чём поговорить, мне давно не попадалось существо, с которым до такой степени было бы о чём поговорить!)…»
А вот знавший Розанова С.Н. Дурылин: «В русской литературе были свои ангелы, гномы, карлики, феи, люди; есть и человекообразные; есть и «простейшие», и «беспозвоночные». Какое богатство! Всё есть. Но «развитие» идёт в обратном порядке: от человека к «простейшим».
…В.В. Розанов был последний…
…папироска потухла навсегда.
И никто не закурил от неё».
Можно было бы вспомнить, что Флоренский считал Розанова одним из великих людей, с которыми ему довелось встретиться в жизни. А А.Ф. Лосев называл «интересным явлением», которое «заслуживает того, чтобы его изучить».
Если эти имена – это «два-три извращенца-культуролога», то они стоят миллионов поклонников. Культивизация никому из великих (ни Пушкину, ни Маяковскому, ни ныне Высоцкому) ещё ничего хорошего не приносила. Обширность льющейся информации о них поверхностна, потому всеядна. Она делает Великих доступными, но бесконечно сужает и обедняет их (в чём они, конечно, не виноваты).
В этом смысле «Розанов за 90 минут» – пошлость. А Розанов «Мимолётное. 1915 год» – вечен:
«Книга должна быть дорогой. И первое свидетельство любви к ней – готовность её купить. Книгу не надо «давать читать». Книга, которую «давали читать», – развратница…»
И в заключение не могу не процитировать последнего «Письма к друзьям» Василия Васильевича:
«…Благородного Сашу Бенуа, скромного и прекрасного Пешкова, любимого Ремизова и его Серафиму Павловну, любимого Бориса Садовского, всех литераторов, без исключения; Мережковского и Зину Мережковскую – ни на кого, ни за что не имею дурного, всех только уважаю и чту.
Все огорчения, все споры считаю чепухой и вздором. Ивана Ивановича Введенского благодарю за доброту и внимание… Флоренского – за изящество, мужество и поучение, мамочку нашу бесценную за всю её жизнь и за её грацию.
Лемана благодарю за помощь и великодушие…
Дурылина милого люблю, уважаю и почитаю, и точно так же Фуделя… и всему миру кланяюсь в ноги и почитаю за великую терпеливость.
7 января, четверг 1919 г.
Написано под диктовку».
Ваш читатель Алексей ДЕРЯГИН, 30 лет,г. ПЕРМЬ
Добавить комментарий