Девочки уходят, а Лимонов остаётся
№ 2012 / 21, 23.02.2015, автор: Дмитрий ЧЁРНЫЙ
А напишу-ка я восторженную рецензию о последней (хотя, с его-то скоростями, могу и ошибиться) книге Лимонова. Название, кстати, мне не понравилось – после «Детей гламурного рая»
А напишу-ка я восторженную рецензию о последней (хотя, с его-то скоростями, могу и ошибиться) книге Лимонова. Название, кстати, мне не понравилось – после «Детей гламурного рая», неудачного попсового сборничка старых в основном рассказов, «В сырах» звучит как-то ресторанно. Впрочем, писатель такого уровня известности может себе позволить любое название романа, когда над оным значится лейбл его псевдонима. Как разъяснение при столь сленговом названии значится «роман в промзоне». Вот это и задаёт такой московский и оригинальный тон течению событий. Похожее, классическое начало в «Книге мёртвых»: из затишья, с размышлением и постепенным ускорением…
 |
В чём сила Лимонова? Пожалуй, в той известности и публичности, которой он, как альпинист, добивался долго и упорно (сюда правильно рифмуется порно, поскольку без этого снаряжения не поднялся бы и на свой Пик национал-большевизма), – в известности, сравнимой, увы, с телесериальной («увы» потому, что не в его пользу сравнение: любая шмакодявка лет двадцати из сериала на ТНТ приковывает к своей персоне аналогичное внимание). Правда, пока сериал идёт. А как кончится, через полгода тебя и вовсе забудут – если ты сам себе не биограф и не летописец или не перешёл на стадию sui generis, не заякорил успех. Ну, это когда все знают, что в твоей личной жизни: твою жизнь уже читают по главам в модных журналах, ты становишься гипертекстом и включаешь собственные тексты, сюжеты, идеи, прозрения и откровения в него уже по мере сил и умения… Ты записываешь не только себя, но и его величество Время. Всё это есть у Лимонова. Всё это есть и у нас, новреалистов, выглядывающих из-под его бушлата – в зримо меньшем объёме. Но есть, не отнимешь. И поэтому же есть и здоровая зависть.
Прочитать «В сырах» мне было интересно уже потому, что эпизоды сюжета, стабильно автобиографического, я многие знал по другим источникам гипертекста, по стихам например. Недолгий, но плодотворный роман с актрисой Волковой тоже болтался в поле зрения public eye. А кто знает, что ещё нужно мужчине, чтобы встретить… революцию?.. Итак, «Сыры» – от топонимики, Нижняя Сыромятническая. Промзона тут была явно и до двадцатого века, который наделил пролетариат здесь конструктивистскими, но скромными жилищами. Район Лимонов выбрал никем не описанный литературно и уже в этом выиграл. В сырости вокзальных туманов и заводских дымов, плывущих над Яузой, что-то тут мяли крепкие рабочие руки, от сырости этой ежедневной заболевали суставы, раздувались… Всё это Лимонов ухватил первым же образом, походя – узрев взбухшие суставы старых рабочих рам.
Дом, в котором до сих пор воду греет газовая колонка! Где бы вы ещё прочли о Лимонове-москвиче? Что поделаешь, он сдался нашей топонимике, и я, на радостях от начала чтения новой главы жизни ересиарха, даже сбегал туда пешком с Каретного, восстановил пространственные соответствия. Дело в том, что именно там и тогда же проходил транзитом мой роман с олитературенной блОндушкой, с которого начинается последняя книга, «Верность и ревность» которая. Две тысячи пятый, Лимонов уже на свободе и выглядывает сквозь оконный артрит в густую зелень рабочего быта прошлого века. Он не стал рабочим в Харькове, но вот настиг и подростка Савенко скромный очаг желанного одиночества. Я не оговорился: подростка и желанного. Как ни странно, не срастается сексус со ждавшей его блондиночкой – тоже, чёрт, совпадение, и романы наши в «Доме книги» рядом лежат!
Девочки, как обычно, приходят и уходят, а литература, а Лимонов – остаётся. Его не берёт возраст, это подросток – и в морфологии, и в темпераменте, и в речи, и даже в повадках. Как вестник времени залетает во первых страницах в пролетарские стены двадцатых годов сводный брат Лимонова. Сравнительно с автором – старик… А ведь старше не на много, тоже сын войны.
В чём секрет молодости ересиарха? В его нестареющей, а только нарастающей популярности у носительниц младых соков жизни, которым преимущественно меньше двадцати. Паук обволакивает их цитатами, не тратя на это, как юнцы, ни собственных усилий, ни чужих слов, – не выходя из квартиры трудяг-рантье в Сырах. Район этот очень густо застроен, хотя прежние промышленные территории переживают при капитализме разорение и приход варваров. Но несколько гордых своими угловыми балконами (роскошью при царе для рабочих немыслимой) домов двадцатых годов – воплощённые завоевания социализма – ещё гордо выглядывают не только из Нижней, но и с Сыромятнического проезда. Сюда-то и едут питерские девицы, могли бы даже через Курский вокзал, есть и такой маршрут…
Район, и поныне носящий советское имя зловещей башни «Мосгаз» и «Манометра», очень подходит для писательского размеренного бытия. Район пролетарского приплода ровесников Эпохи, с его трамваями, готическими двумя тоннелями, буйной листвой, защищающей жильё трудяг, и водоочистительной станцией-шлюзом на Яузе, архитектурный сталинизм… Здесь удобно складывать в портфель свои рукописи (а Лимонов же писатель двадцатого века: у него пишущая машинка, портфель, всё прямо как в фильме «Генри и Джун»). Сюда же приводит он актрису Волкову, которая его и вовсе не знала как писателя – а просто встретились на выставке какой-то, познакомились. Актриса, кстати, почти ровесница моя – так шагает по поколениям своей «короткой ножкой» ересиарх, неизменно и низменно прихрамывая… Правда, я-то, увидев какую-то фотографию коротко, почти под ноль стриженной Волковой, дал бы ей на вид побольше лет – но, кажется, она была уже беременна, в ней прибавилось времени…
А ведь это действительно счастливые годы Лимонова – и вместе с ним радовались все, его знающие. И рабочий район способствовал разросшейся за век социализма зеленью. Помню, коллега Шаргунов старомодно и неметко, но эмоционально верно, вообразил Учителя гладящим пелёнки. Странное дело: эта шутка не так была далека от истины, я и сам познакомился не так давно с необходимостью именно пелёнок на самом раннем этапе отцовства.
Чем интересен Лимонов? Один из первооткрывателей эротизма в русскоязычном новом романе, он по-прежнему грешит, питерские девки форматируют текст, но вот тут-то и начинается моя критика. Ленится мэтр, уже ленится – понятно, что с годами разнообразие надоедает, однако юность и строение измеряемых мэтром кисок стоило бы не брать в скобки, а то как-то становится это похоже на старческое целомудрие. Только в этом ощущается исписанность какая-то – куда приятнее (правда, тоже как в репортаже) Лимонову упоминать буржуазные застолья, квартиру Белковского близ первой редакции «Независимого Обозрения» (насколько я понял) и то, как буржуазия обихаживает своими микромирами прежний макромир «Манометра».
Вот уж тут-то сквозит что-то неподдельно-обывательское, никак не ладящееся с образом «врага номер один», вождя оппозиции. Как можно радоваться убыванию рабочего класса и его рабочих мест? Причём, радоваться как-то закулисно, попутно, описывая неуклюжих офисных новосёлов арт-территории бывшего завода и каблукастых секретуток.
Вот где-то тут и проходит идейная разделительная черта Чёрный/Лимонов. Да, мы, коммунисты, за раскрепощение – но не за буржуазное раскрепощение. Строгие, только с душевыми и без ванных, дома-коммуны потому и были придуманы нами в 1920-х.
Ещё Лимонов слаб в топографии. Из-за так гордо им упоминаемого (охраняемого верными НБ-секьюрити) его автоперемещения по столице отец Эдуард не видит шаговой близости к Сырам таких объектов, освящённых его присутствием, как «Зверев-центр» (где читал стихи) и «Сахарница» (там мы сидели рядышком, когда ересиарх самовыдвинулся в президенты, – тогда же я и ощутил боковым зрением его ревнивую могучую подростковость). И здесь же, через Яузу, перебегали зимою «мостиком Костика» (из «Покровских Ворот») молодой негодяй сотоварищи в конце 1960-х, напившись аптечных спиртсодержащих настоек, распластав полы польт по ветру. А ещё в двух шагах от его жилища, за ближайшим тоннелем, по ту сторону железной дороги снимали «Апокриф», по соседству с ДК метростроевцев.
Хорошим финалом неудавшейся семейной жизни хищной Волковой и выжатого в потомство Лимонова служит явление не цыганочки даже, а стриптизёрши. Но сперва немного о жене… Я и не знал, что все они так одинаково после рождения детей бесятся, – тут прямо как в истории с «Эдуардом Тополем», только поражаться остаётся некоей формульной, химической схожести реакций. Впрочем, надо бы проявить и здесь мужество: не мы вынашиваем и рождаем в муках детей-то. «Если женщина чего-то просит, то надо непременно ей это дать, иначе она возьмёт сама», как говаривал мудрый еврей-доктор из «Человека с бульвара Капуцинов». Волкова бежит на Гоа, подбросив ещё не ходящего и не говорящего сына своей немосковской маме и мужу. Там с кем-то путается, курит траву – в общем, отдыхает как типичная представительница моего поколения «пепси в бутылочках за десять копеек».
Зануда-Лимонов, которого она вообще не знала как писателя до встречи, – не в состоянии урезонить супругу, проклятая буржуазность змием-искусителем первыми поражает женщин… А ведь старик-подросток такими её награждает эпитетами из последних лирических сил! «Женщина-паутинка» (отметим, что куда более массивную тазом и масластую Щапову он называл «Женщина-скелетик», но тут нужно учесть контраст с харьковской женой Анной).
Глянул я фото «паутинки» в «Андрее» – это, скорее, про её кружевное бельё, бабец она достаточно крепкий, чтобы сниматься в сериалах для домохозяек, они-то изячных конкуренток не любят… Лимонов всегда переоценивал своих баб – вот порок всех его проз. Может, просто как истинный рыцарь он в свои очки видел их всегда красивее и метафизичнее?
Лимонов, готовящий детские смеси, – это покруче, чем выдуманно-шаргунОво стирающий и гладящий пелёнки. И ещё лучше: пробуждаемый биением лба Богдана о свой лоб Лимонов. Да, это утомительно – просыпаться в 6 утра по таймеру мальца, но это ведь и есть новая жизнь, «новый светлый день», который все мы славим. И он подороже романов будет и уж точно дороже романических девиц-странниц…
И вот наконец он получает по заслугам: питерская стриптизёрша присваивает его, как свой профессиональный шест. Не отлепиться от неё. Только что это за «секс в лошадиных дозах», о Учитель? Лошади больше любят поскакать, чем посовокупляться, неточность, батенька. Он ей и имя даёт, вполне теперь подходящее для выступлений, – рекламу сделал ненасытной фурии. Лола Вагнер буквально его затрахала, и вождь, желая оставить себя для революции, выгоняет похоть из рабочей кельи писателя.
В этом есть что-то из «Дневника неудачника» по сути: ведь Лимонов отвергает собственного «Франкенштейна», читательницу-фанатку, бросившую институт ради стриптиза и орального слияния со скипетром вождя. Безответственный Макропулос! Too much lemon, надо добавить заварки для крепости. Как поёт Manu Chao: Too much, too much promisсuity can drop into criminality.
Вот и с сынами своими нацболами, ворчат недруги Лимонова, он так же поступает, толкает на гибельный путь, а сам шагает дальше. Остаётся фото-сепия в стихах: молодая пиковая дама в пене, в его ванной на львиных лапах, подогреваемой газовой колонкой. Что-то снова тут не из начала нынешнего, а прежнего века, из «Тропика рака» или же парижского периода 1980-х нашего Великого панка. Да: этак он и распрощался с семьёй, напившись на второй новый год совместной жизни и разбив в направлении жены бокал с криком: «Вы думаете, великий панк мёртв?» С самооценкой такой трудно уживаться с кем-либо, я вот терплю в последнее время и не такое – но терплю с удовольствием высшего осмысления испытаний бытом. Не хочу писать детям смешных завещаний: «Не бери сторону матери».
Но, боги, как он её, Волковой, домогается! Сцена семейной жизни: она с кем-то эсэмэсится, её уже совершеннолетняя дочь сидит за компом, а рядом под одеялом вожделеет Лимонов – о, Велединский, снимите же это! Полный ядовитых, но молодых соков, даже сока сорта «Катя Муму» (впоследствии), он домогается своей жены, аргументируя своё право тем, что перед дочерью же будет стыдно! Да-с, обыватель этот же аргумент использовал бы, чтоб не давать. Она же, просто ощетинившись, пятится, как кошка, чуя что-то бессмертно-мятежное в этом седом подростке, угрожая вызовом ментов. Ну, ладно, маршрут я начертил, дальше читайте сами, книга худенькая, как его бабы, – осилите.
Дмитрий ЧЁРНЫЙ
Добавить комментарий