Годы мелькают, а планов громадьё

№ 2013 / 12, 23.02.2015

«Литературная Россия» выпускает в свет роман «Красный падишах» одного из наших любимых авторов, многолетнего члена общественного совета газеты Рахима Эсенова.

«Литературная Россия» выпускает в свет роман «Красный падишах» одного из наших любимых авторов, многолетнего члена общественного совета газеты Рахима Эсенова. Накануне выхода романа мы побеседовали с классиком советской и туркменской литературы.

Рахим ЭСЕНОВ

– Рахим Махтумович, после издания вашего романа «Венценосный скиталец» вам была присуждена премия Международного ПЕН-центра и в то же время возникли, мягко скажем, проблемы на вашей родине. Потом – на протяжении нескольких лет о вас в России ничего не было известно. Как складывалась ваша жизнь в последние годы?

– Прежде всего, хочу поблагодарить вашу газету, поддержавшую меня в самые трудные дни в моей жизни, напечатав статью «Руки прочь от Рахима Эсенова», осудившую режим диктатора Ниязова и мой незаконный арест. Эта публикация, как и выступления других СМИ России и некоторых европейских стран, а также благодаря решительным протестам посольств России, США, Англии, Франции, Германии, ОБСЕ, власти Туркменистана были вынуждены освободить из-под стражи меня, моего зятя И.А. Каприелова, журналиста А.Байриева, тоже арестованных по одному надуманному «делу».

После освобождения из СИЗО МНБ (министерство национальной безопасности), где я пробыл 13 суток, меня, несмотря на то, что имею и гражданство РФ, являюсь членом Союза писателей России, объявили невыездным и занесли в «чёрный список» лиц, на чьё творчество в республике наложено табу. Мне не разрешалось выступать в СМИ, мои произведения нигде не печатались, а меня самого, несмотря на то, что являюсь народным писателем Туркменистана, ветераном войны и труда, не приглашали ни на одно мероприятие, сторонясь словно прокажённого. За мной было установлено наружное наблюдение, мой телефон прослушивался, а после и вовсе был блокирован, все мои поездки по республике (это было разрешено) контролировались, а лица, с которыми я общался, допрашивались, с какой целью я приезжал, чем интересовался, какие разговоры вёл и т.д. т.п.

Эта «блокада» была снята спустя два года, т.е. в 2006 году, после присуждения мне премии Международного ПЕН-центра и благодаря настойчивым, я бы сказал, настырным действиям посла США Анны Трейси Джейкобсон, сумевшей вызволить меня из «плена» невыездного, хотя я по-прежнему в «чёрном халате», как называют туркмены изгоев, и все пути-дороги в издательства и СМИ для меня заказаны и по сию пору. Лишь в одной редакции меня привечали – в туркменской службе радиостанции «Свобода», где мои выступления, конечно, вызывали, мягко говоря, недовольство самого президента Ниязова. Однако довольствоваться журналистикой я, конечно, не мог, она отнимала у меня уйму времени. Тут и годы мелькают как на секундомере, и планов «громадьё». Прекратив сотрудничество с радио, я закончил туркменскую сагу «Возвращение», опубликованную в 2009 году в Москве, а также завершил «Воспоминания» в 4-х книгах, памфлет «Туркменская трагедия-2», «Шайтан на том свете» (о персоне Ниязова и его бесчеловечных методах правления), повесть «Янина», написанную под впечатлением поездки в Чехию в 2006 году. Все эти произведения в рукописях вот уже несколько лет покоятся в моём рабочем столе и о том, что они могут быть изданы в ближайшее время в Туркменистане пока и речи быть не может.

– Выходит в свет ваш новый роман «Красный падишах» о первом президенте Туркменистана Недирбае Айтакове. Как и где вы находили документы для его создания?

– Много времени я уделил «Красному падишаху», материал которого накапливался в моём сознании исподволь. Но с возрастом эта тема начала меня будоражить, не давала покоя. Наверное, то был зов крови… Но, когда услышал, что родичи называли Айтакова «красным падишахом», я – был готов, как созревший плод. Великий русский писатель Юрий Бондарев пишет: «Первая фраза – камертон произведения, и его ведущий колокольчик». Для меня таким камертоном являются названия произведения или главы. Они и ведут меня от «печки»…

Немаловажным было и то, что Айтаков приходится мне по матери дальним родственником. Рассказы о нём аксакалов, моих родителей, особенно отца и его друзей, сородичей, а также его сыновей, Эдуарда и Зелили Айтаковых отложились в моей памяти. Зелили, к сожалению, не столь давно скончался, а Эдуард, к счастью, жив и здоров, проживает в Москве, с ним я встречаюсь всякий раз, когда бываю в российской столице.

Материалы накапливались и в процессе моей работы над диссертацией, которая монографией «Большевистское подполье Закаспия» издана в Москве («Мысль», 1974), собирал я их в архивах Москвы, Ташкента, Баку, Ашхабада, а также при встречах с ещё живыми в ту пору ветеранами Октябрьской революции и гражданской войны, работавшими с тогдашними руководителями республики.

Большим «довеском» к роману стали также архивные материалы КГБ, допуск к которым у нас был разрешён в первые годы после падения Советов, когда Туркменистан, как и остальные бывшие советские республики, был охвачен эйфорией изобличения, демократии и независимости. Но, как говорится, недолго музыка играла… Однако я успел с месяца два покопаться в архивах КНБ (комитет национальной безопасности) республики и «выудить» необходимые сведения, которые я использовал не только в работе над «Красным падишахом». Сейчас о допуске к архивам КНБ, то бишь, МНБ и речи быть не может, особенно лицам в «чёрных халатах». Удалось мне поработать и в архивах КГБ СССР по Москве и Московской области, а также пограничных войск КГБ СССР, что в Пушкино.

– Менялось ли в процессе работы ваше отношение к герою книги?

– Очень интересный вопрос. Не случайно утвердилось, что вопрос труднее задать, нежели на него ответить.

По-моему, даже самый рьяный консерватор под влиянием внешних факторов – житейских или событий, происходящих в жизни общества, государства меняет – и это вполне естественно – своё отношение к жизни, а писатель – к героям своего произведения. Только круглый идиот непоколебим в своих взглядах. Категоричность тоже в характере этих обиженных Богом людей. Мои воззрения, автора, думаю, не влияли на моих героев, я не старался «подминать» их под себя. Пожалуй, я не могу с полной уверенностью сказать, что Айтаков – это я, как некогда воскликнул великий французский классик: «Мадам Бовари – это я» (да не заподозрят меня в нескромности!). Но не исключено, что на некоторых страницах Айтаков мыслил, как я, а Эсенов, как Айтаков. Это знакомые, но непостижимые «тайны творчества» и пути их, как господни, неисповедимы. Во всяком случае, я изображал их такими, какими они были в жизни – детищами своего времени, честными, принципиальными до прямолинейности, свято верившими в те идеалы и дело, которым они служили. Служили на совесть, бескорыстно. В том – их беда, хотя быть иными, наверное, в годы тоталитаризма было невозможно. Заботясь о государственных интересах, живя неосуществимыми идеями, они нередко забывали о слабых, обездоленных, простых людях, нуждающихся в их внимании и опеке.

С позиций сегодняшнего дня, с точки зрения современной политики, отвергающей идею классовости, Айтаков и близкие ему люди были наивными, простодушными (а простота, известно, хуже воровства), являясь противоположностью своих вождей, мечтавших об иллюзорном, о нереальном – свершения мировой революции. Не ошибусь, если к вдохновителям этой утопической идеи отнесу мудрый совет великого Омара Хайяма: Чем за общее счастье без толку страдать/ Лучше счастье кому-нибудь близкому дать./ Лучше друга к себе привязать добротою,/ Чем от пут человечество освобождать.

– Эпиграфом к роману стоят слова Томаса Карлейла: «Счастлив тот народ, у которого исписаны ещё не все страницы в книге его истории». Много ли, на ваш взгляд, неисписанных страниц в истории туркменского народа?

– Если хорошенько подумать, то можно усомниться в правоте Томаса Карлейла. История – это нива, подобная Вселенной, без конца и края, бесконечная во времени и в пространстве. Разве можно объять необъятное? Вот парадокс! когда подбирал этот эпиграф, я упустил из виду, что нам, туркменам, с историей вообще не повезло. Счастья, конечно, тут мало, мы до сих пор не имеем своей точной объективной истории. В советской истории мы предстаём дикарями, кочевниками, не помнящими своего родства, хотя во многих туркменских семьях ведутся «седжере» – родословная с именами предков до двенадцатого колена, и каждый туркмен должен знать на память своих отцов до седьмого колена.

Однако этот обычай – не принятый у многих народов цивилизованной Европы – осуждался советскими идеологами, считался патриархальщиной, пережитком прошлого. Таких взглядов были вынуждены придерживаться наши родители. Так, конечно, думали и мы, учащиеся национальных и русских школ Туркменистана, где нам преподавали истории испанских и английских завоеваний, кровавых войн между Старым и Новым светом, крепостного права в России, нам были известны имена и деяния Стеньки Разина и Емельяна Пугачёва, Эразма Роттердамского, Марата и Робеспьера и даже Жанны д’Арк. Это, конечно, хорошо: наш кругозор был довольно-таки широк. Но мы имели весьма смутные представления о родном крае, об истории своего народа, хотя вокруг Ашхабада, как укор нашей близорукости и ограниченности, возвышались развалины древней Ниссы – столицы Парфянского государства, как подтверждение того, что предками туркмен являлись парфяне, победившие легионы Марка Красса, потопившего в крови восстание Спартака.

В окрестностях города Байрам-Али и поныне сохранились древнее городище, крепостные стены, ритуальные строения, возведённые нашими праотцами, но никто из нас, учеников, не знал, что это древний Мерв, в чьих только десяти крупных книгохранилищах насчитывалось свыше миллиона древних рукописей и редчайших фолиантов. Библиотеки посещал сам Алишер Навои, их книгами, историческими источниками пользовались арабские, персидские учёные и поэты, путешественники и купцы. До нашествия монголов они оставили письменные свидетельства о высокой культуре Мерва и его жителей. Город имел связи с многими странами Востока и Запада. Мерв в ту пору был Меккой культуры, науки и образования. Большую силу притяжения научных сил имела обсерватория, подобная известной Самаркандской, которую основал и работал в ней знаменитый Улугбек.

Все эти и другие сведения, характеризующие высокую культуру нашего народа, обходили советские учебники и потому, как говорится, мы это не проходили.

Туркменскую литературу ограничивали именем Махтумкули, – откуда, мол, взяться литературе у кочевавших степняков – и того объявляли «Религиозным фанатиком», «певцом феодализма», его творчество, как и многих поэтов средневековья, долгое время было под запретом.

Советские идеологи, выполняя социальный заказ, утверждали, что у тёмных и забитых кочевников не было и не могло быть своей культуры, литературы. Они, дескать, даже не ведают, где их прародина, откуда появились?.. Мы тоже так представляли прошлое своего народа, ибо это вбивали в наши головы со школьной скамьи.

Какую же цель преследовали деляги от политики, игнорируя, стараясь замолчать историю целого народа? Перечёркивая прошлое того или иного народа, в частности, туркменского, полагая тем самым, что они возвышают, возвеличивают Октябрьскую революцию. Тем более в истории туркменского народа, освобождённого от царизма, мол, нет ничего примечательного, выдающегося.

У большого казахского писателя Ануара Алимжанова есть слова – за дословность не ручаюсь – осуждающие тех, кто, возвышая свои горы, пытаются принизить чужую степь. Невольно вспоминается китайская мудрость: перебей всех мудрецов, не станет дураков. Известный востоковед Лев Гумилёв ещё в 30-е годы прошлого века писал: «Истоки настоящего и даже будущего таятся в недрах прошлого, а ведь древние тюрки – предки многих народов Советского Союза». И далее он советует, что «не следует изучать историю народа исключительно с точки зрения его противника…» (Л. Гумилёв. Древние тюрки. М., 1993 г., с. 86, 92–94) В другой своей работе Лев Николаевич утверждает: «Предки туркмен – потомки парфян жили вплоть до Сырдарьи. И этого редкого населения оказалось совершенно достаточно, чтобы остановить арабский натиск». (География этноса в исторический период. Л., «Наука», 1990 г., с.60)

«Противник», я бы сказал, не беспристрастный оппонент, не мог да и не хотел понять, что у дикарей-трухменцев, как утверждает журналист Огулбиби Аманниязова, совершившая мысленный экскурс «по тысячелетним дорогам истории туркмен… были не просто грамотные люди, но были и поэты, философы, а также певцы-сказители истории дней минувших. Просто это была совершенно иная культура, иные традиции… К ним нужно подходить не с точки зрения учёного западных цивилизаций, а смотреть глазами человека, свободного от предрассудков, от европейского академизма».

Моя коллега и землячка, ныне проживающая во Франции, написала умную, интересную книгу «Ближе брата…», скромно назвав её «очерк», хотя это серьёзное исследование, вобравшее в себя многолетние пытливые наблюдения человека, влюблённого в родной край, её людей. Молодец, Огулбиби, так держать! Прочитав книгу, от корки до корки я сожалел, что она издана не у нас, в Туркменистане, а в Алматы (2007 г.). Честь и хвала казахским издателям, обратившим внимание на первую, но вполне состоявшуюся книгу моей коллеги.

Работа Огулбиби Аманниязовой несколько облегчила мою задачу, отвечая на поставленный вами вопрос. «Ситуация с изучением истории не улучшилась и после развала СССР, – пишет она. – Когда Туркменистан стал независимым государством, историческая наука, увы, ударилась в другую крайность. В поисках истины о своём происхождении современные историки (их, правда, совсем мало, но, к сожалению, они «делают погоду». – Р.Э.) потеряли чувство реальности. Сегодня история туркменского народа превратилась в невероятные сказки о героических племенах, которые покорили почти весь мир. Причина всему этому – политический заказ».

– Бываете ли в России, европейских странах?

– В советское время я побывал более чем в пятнадцати европейских и азиатских странах. После распада СССР по приглашению радиостанции «Свобода» дважды посетил Чехию, а в 2006 году – США, по случаю присуждения мне Международной премии ПЕН-центра. Это была моя вторая поездка в эту страну.

– Действительно ли возникает пропасть между европейской и восточной цивилизацией, или это байки политологов?

– Да, вы правы – это байки политологов, стремящихся любой ценой нажить политический капитал. Эти суждения отдают душком цинизма, манией господства, диктата одного «духа» над другим. Так мне кажется.

Известно, что история и культура любой страны развиваются самостоятельно. Эта самостоятельность не исключает взаимосвязей, в процессе которых между ними происходит сближение, взаимовлияние, а потому говорить о пропасти – абсурдно. Европейская и восточная цивилизации – детища человечества и антагонизма между ними быть не может. Представьте себе полноводную реку, которая разветвляясь на притоки, в конце концов соединяются в один мощный поток и впадает в океан.

– Как оцениваете современную литературную ситуацию в Турменистане? Есть ли талантливая молодёжь?

– Конкретно ответить на этот вопрос затрудняюсь. Хотя знаю, что такая молодёжь есть. Но что-то она пока не даёт о себе знать. И тут же тешу себя тем, что видимо, нужно время для проявления таланта, появления новых имён.

А как, интересно, у наших российских собратьев по перу складывается литературная ситуация? Судя по сообщениям СМИ, литераторы и художники разделились по цехам и секциям, возникли профессиональные связи, литературные салоны, журнальные иерархии, издательские авторитеты. «Но сейчас, – дополняет эти сведения известный российский художник и философ Максим Кантор, – наступила пора профессионалов, воспитанников литинститутов и питомцев объединений, газетных громовержцев, новых Фадеевых, и новых Алексеев Толстых, новых Демьянов Бедных и новых Софроновых» (журн. «Стори», 2012, № 11).

Естественно вопрос, а как же у нас, в Туркмении? По воле бывшего президента Ниязова были закрыты русские издания, в том числе литературный журнал «Ашхабад», ликвидированы многие творческие союзы, в том числе писателей, журналистов, композиторов и др. Горькая чаша сия миновала Союз художников. Кто же тогда будет ваять скульптуры, писать портреты самого президента, возомнившего себя пророком, посланником Аллаха на земле?

У Ниязова всякого рода объединения, союзы вызывали аллергию. Поэтому в долгие годы правления диктатора, подавлявшего всякую здравую мысль о выявлении, росте и воспитании творческих талантов и речи быть не могло.

Прошло почти четверть века как Туркменистан обрёл независимость, почти два с половиной десятка лет мы самостоятельны и никто нам, как говорится, не указ. Окидываю мысленным взором первые 20 лет после образования Туркменской ССР (1924 г.). В эти годы, даже гораздо раньше, своими первыми книгами, выступлениями в печати, по радио становятся известными десятки имён, ступивших на стезю литературы, к примеру имена Ата Салиха, Кумышали Бориева, Ата Каушутова, Нурмурада Сарыханова, Хыдыра Дерьяева, Беки Сейтакова и других, которые впоследствии выросли в крупных романистов, поэтов, известных публицистов. Заявил о себе Берды Кербабаев, написавший первую книгу романа «Решающий шаг» – энциклопедию туркменской жизни, которая вместе со второй и третьей книгами были удостоены Государственной премии СССР.

Ваш вопрос вызвал в моей памяти и прочитанную ещё на школьной скамье книгу Шарля де Костера «Тиль Уленшпигель», которого по праву называют европейским Ходжой Насреддином. Если помните, Тиль получает от ландграфа поручение написать его портрет с супругой, запечатлев вместе с ними придворных, военачальников. Живописцу отводят замок, где на голой стене он должен нанести физиономии дворцовых прихлебателей. На устроенных смотринах будущих героев картины, каждый из них претенциозно выставил свои условия. Старая горбатая дама возжелала видеть себя стройной, юной девой, беззубая фрейлина – со сверкающей белозубой улыбкой, а жирный как боров глава ландскнехтов наказал изобразить его бравым, подтянутым воином. Живописцу же пригрозили, если он не исполнит пожелания знатных особ, ему отсекут голову, четвертуют или изрубят на куски.

Шестьдесят дней Тиль с тремя подмастерьями предавался власти Бахуса, а стена как была белой, так и оставалась белой. Но герои «картины» жаждали лицезреть себя… Тогда Тиль предупредил собравшихся, что его картина доступна лишь благородным очам, каждый увидит себя при условии, если он истинный дворянин, «голубых кровей». Грубый мужик, мол, не увидит на ней себя. И глупые царедворцы, уставившись на стену, притворялись, что видят себя на ней, даже узнавали друг друга, а на самом деле перед ними сияла белизной голая стена. В душе они, конечно, недоумевали, но боялись признаться даже самим себе.

Лицедеи, наподобие описанных Шарлем де Костером, притворщиков, расплодились и в годы правления Ниязова, когда объявили о наступившем «возрождении», «золотом веке». А такому веку пристала и «золотая литература». Но где она?..

В любой человеческой судьбе отражается эпоха, в которой он живёт. Она даёт писателю пищу для размышления, выражая их устами, действиями своих героев. И сам человек – порождение своего времени – истина банальная, но верная. Но созвучна ли его душевным струнам эпоха, в которой он живёт или же она вызывает у него чувство неудовлетворённости, ибо находится в противоречии с его идеалами. И в первом и во втором случае писатель призван выразить к происходящему своё отношение. К «картине» Тиля то сообщество, вызывающее протест и отвращение Шарля де Костера, не набралось духа открыто выразить своего отношения, ибо не только стена, но и души героев были голы, пусты. Они-то и должны были оценить «живописание» или изобличить надувательство его автора, так как сами хотели, чтобы их «надули». Из этого следует, что каждое общество, каждый социальный строй порождает подобное себе дитя, выражающее его суть, оставляя место антиподам в образе Тиля; время, как правило, рождает полярное.

И в нашей жизни тоже много «голых стен» и они ждут своего Ходжу Насреддина.

---

В одном из ближайших номеров читайте фрагмент романа «Красный падишах».

---

Вопросы задавал Роман СЕНЧИН