А – кто без греха?

№ 2013 / 26, 23.02.2015

Литературные дискуссии, на мой взгляд, вещь полезная. Пусть они и не рождают истину, но в немалой степени двигают развитие нашей словесности.

Литературные дискуссии, на мой взгляд, вещь полезная. Пусть они и не рождают истину, но в немалой степени двигают развитие нашей словесности. Отлично, когда спор идёт на страницах одного издания, а если такой возможности нет, не грех расширить площадку.

Сегодня авторы «ЛР» дискутируют с авторами «ЛГ».

Надеемся на продолжение.

Роман Сенчин

---

Что ни день, то тревожные новости. Вот и Игорь Панин в своей статье «Неприкасаемые» («Литературная газета», № 20, 2013) сообщает о том, что, мол, современной русской литературой сейчас заправляют некие литературные гангстеры. Российский же критический цех, по мнению Игоря, «так же коррумпирован, как полиция Чикаго времён Аль Капоне». Ещё Панин пишет о том, что он понял, как справиться с литературными гангстерами. Понял во время просмотра фильма Брайана Де Пальмы «Неприкасаемые». Мол, «когда в условиях тотальной коррупции в полиции борьба с гангстерами являлась бессмысленной, именно созданные из «идейных» силовиков боеспособные отряды «неприкасаемых», сами действующие в нарушение закона, оказались эффективны». И сейчас, так считает Игорь, только критики-«неприкасаемые», пользующиеся методами «агрессивной критики», могут навести в русской литературе порядок.

Владимир Владков. Пессимист и оптимист

Меня смущает сравнение литераторов с гангстерами. Кто такие гангстеры? Те, кто нарушил закон. А наши литераторы, какими бы они не казались тому же Игорю Панину нехорошими… Они ведь никакой закон не нарушали. Хотя бы потому, что закона в литературе попросту не существует (имеются в виду правила, за нарушение которых неумелых авторов следовало бы карать как преступников). Ещё раз: нет закона – нет литературных гангстеров. Есть сочинители с разной степенью мастерства (скажем, от единицы до ста). Однако, Игорь Панин, видимо, считает, что в отсутствие закона и его весомого слова достаточно. Мол, укажи он на поэта своим измазанным чернилами редакторским перстом – значит, тот литературным преступником и является.

На кого же указал новоиспечённый «неприкасаемый» Игорь Панин в своей статье? Это живущий в Одессе некий «врач-стоматолог Сёма Харьковский»:

«…живёт Сёма. И вот решает он однажды стать поэтом. И ведь пишет «под Бродского»; много, каждый день выкладывает в своём ЖЖ новые тексты…»

А я читаю Панина и думаю: ну, и живёт Сёма, и решает, и пишет, и выкладывает. И – что?

«…и ведь спрос на Бродского большой, а Сёма человек расчётливый. Он оказывается ещё и жертвой холокоста (хотя некоторые соплеменники и ловят его на подтасовках), и советской карательной психиатрии…»

А я читаю и думаю: ну, оказывается жертвой холокоста. Оказывается – по Панину – якобы. И – что? Какое это имеет отношение к литературе? К качеству Сёминых стихов?

«…а Сёма всё пестует и лелеет свою легенду: он и в диссидентах, оказывается, побывал, и от КГБ пострадал, а сейчас люто-бешено преследуется антисемитами…»

Да ведь это же грязь. Получается, быть критиком-«неприкасаемым» это значит позволять себе лить на поэта замешанные вовсе не на литературе нечистоты сплетен и наговоров? А как же известный каждому критику ККМ (кодекс критической морали)? Ведь и Игорь Панин знает об этом кодексе:

«…почему-то считается, что критик обязан быть вежливым, приветливым, доброжелательно настроенным ко всем авторам без исключения…»

Знает, и нарушает его. Ведёт себя, так сказать, литаморально.

«…нужно играть только по своим правилам…»

Ну, да. Ведь и полицейские-»неприкасаемые» из фильма Брайана Де Пальмы боролись с гангстерами по своим правилам. Руководствуясь девизом: «любые средства хороши». Есть с кого брать пример.

Кстати, если Игорь Панин думает, что он – первооткрыватель метода «агрессивной критики», он ошибается. Уже много лет данным методом успешно пользуется литературный деятель Виктор Топоров. В своих высказываниях Топоров позиционирует себя именно «неприкасаемым», продвигая легенду о себе как о карающем критике «с твёрдой рукой или богатырской ладонью». Согласно легенде, Топоров когда-то занимался борьбой. Мол, в своё время «валил слабаков» на ринге, сейчас – в литературе. А все эти (якобы) заискивающие перед ним «жалкие графоманы» (практически, не проходит ни дня, чтобы Топоров в своём ФБ не оскорбил кого-либо из московских писателей и поэтов: они для него и «феерические м…», и «среднеарифметическое г…»), все они думают, что у него «мягкая рука». Но «ни по силе, ни по уму им не понять», что он, Виктор Топоров, подпуская их к себе, «подаёт им только два пальца».

Раз уж речь зашла о Топорове, скажем и о «Нацбесте». Я неравнодушен к данному конкурсу и временами освещаю его деятельность. Так вот… «Нацбест» едва не прекратил своё существование в связи с потерей спонсоров. Но новые спонсоры тут же нашлись. Это телеканал «2х2» и кинокомпания «Централ Партнершип». Я искренне рад за «Нацбест». Вот только смущает меня мысль: а пахнут ли деньги спонсоров? И, если пахнут, то пахнет ли существующая на эти деньги премия? К примеру, деньги «Первой Санкт-Петербургской ассенизаторской компании», думаю, попахивают наверняка. Случись «Первой Санкт-Петербургской ассенизаторской кампании» наглядно спонсировать, скажем, поэтическое соревнование, я уверен, что попахивали бы и победившие в этом соревновании стихи (может, и авторы).

И с «Нацбестом», боюсь, та же беда. По телеканалу «2х2» из отстойников худших американских мультсериалов в открытые души доверчивых российских зрителей перекачиваются потоки смысловых нечистот. Телеканалу «2х2» не раз выносились официальные предупреждения, в том числе и прокурорские, за пропаганду насилия, жестокости и чуть ли не растление малолетних. Можно сказать, этот телеканал является среди всех телеканалов именно той самой «Первой ассенизаторской компанией». А – Топоров – его – в спонсоры! И чем сейчас, извините, попахивает «Нацбест»?

Вернёмся к нашему «неприкасаемому» Игорю Панину и его статье. Оставив Сёму Харьковского в покое, Панин переходит на личность Сёминой жены «известной поэтессы Манюни». Оказывается, Манюня «бездарна бесповоротно». А я снова думаю о ККМ. В данном кодексе чётко прописано щадящее относиться к авторам-женщинам. Однако, Панин нацелен на уничижение любого, кто, по его мнению, является графоманом. Неважно -женщина это, или мужчина. Пусть боятся:

«…если ты решил действительно расчистить авгиевы конюшни, то надо быть «неприкасаемым». И не бояться. Пусть боятся тебя…»

Однако вот что странно, Панин совершенно не желает разбирать сочинённые Харьковскими стихи. Мол, есть опасность «утонуть» в «уныло-вторичных словесах». А я вот не боюсь «утонуть» в словесах, и ознакомлю вас с примером Сёминой философской лирики. Вот это взято из ФБ Сёмы Харьковского (датировано пятнадцатым мая сего года):

…Это конечная станция. У неё названия нет. Просто конечная станция. В том смысле, что дальше путь обрывается. Воздух пустеет и меркнет свет. Расскажите о чём-нибудь. Ну хоть бы об этом здании с проваленной кожурой, со вставками закопчённого, зачумлённого стекла. Его построил герой, разрушил герой-второй, ночная мгла стерегла…

Что я думаю? Ну, не трогает меня этот Сёмин стих. Не цепляет. Но я воспринимаю это как смыслы. Для меня эти смыслы не важны. Но для кого-то, возможно, важны очень. И мне и в голову не приходит, в связи с тем, что эти смыслы для меня не важны, объявлять данный стих содержимым авгиевых конюшен, объявлять Сёму графоманом и бросаться на него с кулаками.

Почему так агрессивен Игорь Панин? Наверное, это издержки его работы редактором отдела в «Литературной газете». Работа, думаю, потруднее, чем на мясокомбинате. Панин сам признаётся: как ни крути, а руки всегда по локоть в литературе. То есть в тех смыслах, что люди присылают Игорю каждый день. Я понимаю, что Игорю эти смыслы чужды. Что, может, и слабы, и раздражают – настолько, что создатели этих смыслов и чудовищами вдруг увидятся. А, «регулярно заглядывая в глаза чудовищ, сам претерпеваешь метаморфозы». Но ведь Игорь сам выбрал себе такую работу. Как говорится в народе, взялся за гуж, так полезай в кузов. Мне кажется, эта работа сродни работе не полицейского (мясника), но священника, что ли. Работа выслушивать чужие рифмованные исповеди и прощать, какой бы грех не был в эти исповеди заключён. Жаль, что Панин этого не понимает. Он уверен в своей правоте:

«…Видишь перед собой шулера, шарлатана, местечкового жулика – имей смелость открыто назвать его тем, кем он и является. Не твоя забота, как он дошёл до жизни такой. Твоя цель – метнуть раскалённое перо в его бесстыжий циклопий глаз. А что он будет вопить после, ослеплённый и униженный, – не твоя забота…».

И в завершение… Вот, предположим, вы, мой читатель, согласились всё-таки с Игорем Паниным, а не со мной. Мол, всё же должны существовать те литературные инквизиторы (можно вернуться к сравнению с полицейскими, но так, я думаю, лучше), которые имели бы право наказывать литературных грешников. Но – литературные инквизиторы сами должны быть чистыми. Без греха. А если я скажу, что в литературе невозможно – без греха? Что в литературе все – с грехом? Что в литературе все – праведники, и одновременно все – грешники? Что бесстыжий циклопий глаз есть одновременно и чудный ангельский лик? А ведь так и есть. И, потому, жертвой критика-«неприкасаемого» может стать каждый писатель и поэт. Любой. Могут стать все. Но не получится ли, что в результате подобной деятельности в выжженном злобой идеальном пространстве русской литературы не останется ничего, кроме множества раскалённых перьев, носящихся в поисках чудом уцелевшего (чудного ангельского лика) бесстыжего циклопьего глаза?

Леонид ШИМКО,
Г.ПРОХЛАДНЫЙ,
Кабардино-Балкарская
Республика