И жизнь его полна чудес…

№ 2013 / 28, 23.02.2015

14 июля исполняется 270 лет со дня рождения Гавриила Романовича Державина. К юбилею в серии «ЖЗЛ» приурочен выход очередной биографии поэта, принадлежащей перу Арсения Замостьянова

14 июля исполняется 270 лет со дня рождения Гавриила Романовича Державина. К юбилею в серии «ЖЗЛ» приурочен выход очередной биографии поэта, принадлежащей перу Арсения ЗАМОСТЬЯНОВА, одного из крупнейших современных исследователей отечественной культуры прошлого. О книге и, разумеется, о её герое мы и побеседовали с автором.

– Арсений, одна из ваших книг о знакомце и кумире Державина, об Александре Суворове, называется «Он был необъяснимым чудом». А был ли необъяснимым чудом Гавриил Романович? Закономерно ли, по-вашему, его появление в русской культуре? И почему вас как исследователя заинтересовала в первую очередь именно эта фигура, а не, скажем, Сумароков или Хемницер?

– Мы с вами сейчас процитировали Байрона, который в русском переводе именно так писал о Суворове, хотя относился к русскому полководцу неприязненно. Державин об Александре Васильевиче писал, кроме прочего, так: «И жизнь его полна чудес». И эта формула вполне применима к самому Гавриле Романовичу. Чудес в его жизни полным полно. Это касается и нюансов психологии творчества (увидал Снегиря – и написал поминальное стихотворение о Суворове, поехал инспектировать свои имения – и заперся в покосившейся избушке, чтобы сочинить оду «Бог»), и удивительных перелётов по служебной лестнице. Полжизни Державин был нищим искателем счастья, и Фортуна иногда улыбалась ему только в картах. И вдруг – признание императрицы, репутация первого поэта, правдолюба и влиятельного идеолога. И Державин, державший себя мужиковато, брякавший «правду», достиг высоких степеней. Чудо чудное! Ничего в этом нет закономерного…

Сумароков меня тоже интересует чрезвычайно, ему посвящено несколько страниц в державинской книге. Его почти не издают (исторические сочинения – не изданы вовсе), его биография мало изучена. Гаврила Романович, к сожалению, зло подшутил над стариком. Не пожалел Сумарокова. Впрочем, он всегда предпочитал Ломоносова, хотя большему научился у Сумарокова – вряд ли осознанно. Но я мало-помалу занимаюсь Державиным давно. Полюбил его рано, потому что увлекала эпоха, в которой имперский размах совмещался с простодушием. Смирение – с жизнелюбием и бодрым веселием. Эпоха здоровья, крепкого желудка и крепкой руки. Для России это было время имперской экспансии, поражений мы не знали. Только Бонапартию удавалось напугать и царей, и Державина. Но и с ним сладили – к счастью, Державин дожил до победы и воспел её, хотя поначалу, во время отступлений, проклинал и Барклая, и политиков Александровской поры, считая их предателями. Словом, не написать о Державине (как и о Суворове) я не мог.

– Кем был Державин по сути своей – поэтом или государственным деятелем? Или разделять эти две его ипостаси нелепо?

– В те годы уже видели в этом противоречие, хотя по иным причинам, чем в наше время: скажем, строгий генерал-прокурор Вяземский презрительно отзывался о легкомысленном стихотворце. Мол, дела делать – не бумагу марать. Вызывал презрение якобы лёгкий успех Державина: императрице понравилась его забавная ода – и извольте видеть… В этом видели стремление к непочтенному успеху. Но Державин был крайне нехарактерным поэтом и таким же неординарным политиком. Поэтому он никуда не вписывается и хирургическим операциям не поддаётся…

Любопытно, что Державин именно стихам обязан своей успешной (хотя и не гладкой) административной карьере. В трудные минуты он сочинял оду к Зубову или императору Павлу – и «фавор» возвращался. Хотя льстецом Державин не был, по меркам той эпохи писал скорее дерзновенно. И, по крайней мере, «забавно», с иронией, за что его и ценили.

– Живи Державин сейчас, пошёл бы он в политику или остался бы чистым лириком? А если бы остался, то посвящал ли бы оды нынешним российским вельможам?

– Трудно переносить ситуацию XVIII века в наше время. Ведь он был обязан служить, как дворянин – хотя ни связей, ни денег у него не было и наиболее вероятной виделась скромная карьера и провинциальная безвестность. Рискну лишь предположить, что и в наше время Державин сумел бы совместить жажду творчества и служебные амбиции. В этом его суть. Ему скучно в рамках единственного амплуа. Про нынешних вельмож он бы, несомненно, написал. Нечто вроде «Проснися, сибарит!» или «Злодействы землю потрясают, Неправда зыблет небеса…». Такой смелой и в то же время художественно совершенной отповеди ворам в современной поэзии я не вижу.

– Зная, что я собираюсь взять у вас интервью о Державине, моя знакомая просила непременно задать такой вопрос: «А нравился ли Державин женщинам»?

– Несомненно! Анакреонтические мотивы – это не мистификация, не только литературная игра. Жаль, что Державин не оставил наследников. Но этот рослый красавец с живыми, смеющимися глазами не оставлял на пиру бокал недопитым. Ходасевич несколько преувеличивал его альковную активность. Но и преуменьшать её не стоит. Кроме того, Державин был любящим и заботливым мужем. Нуждался в женщине-друге. Его Пленира была одной из лучших писательских жён. Она – и советчица, и утешительница, и секретарь.

– Перед каждым, кто принимается писать о Державине, стоит образец – «Жизнь Державина» Якова Грота. Есть даже такое выражение, «писать по Гроту», то есть по установленным им нормам. Не устарел ли Грот, хотя бы в отношении вашего героя? Насколько в своей работе вы «писали по Гроту», вообще уместно ли говорить о некоем принципиально новом, о «замостьяновском Державине»? Были ли какие-то открытия в процессе написания книги?

– Существует пять известных биографий Державина и четыре из них я считаю удачными. Это Грот, Ходачевич, Западов, Михайлов. Исследование Грота блистательно, устареть оно не может. У меня, конечно, свой ракурс. Если в отношении истории текстов к Гроту мало что можно прибавить (хотя Западову это удалось), то исторический контекст у меня другой. Я попытался показать своё видение истории государства Российского – тем более, что Державин боролся за близкие мне ценности. Острота политической борьбы того времени нам куда яснее, чем Гроту. Мы-то знаем, что империя была разрушена, потом склеена на новом замесе, а потом снова расколота. Такой опыт учит ценить просвещённое охранительство. Любопытно, что в первые годы правления Александра Державин и Шишков раздражали властителей дум несанкционированным патриотизмом. Считается, что патриотизм возможен только казённый, а тут они искренне… Только когда началась большая война – понадобились эти «замшелые» охранители, умевшие разговаривать с народом. Грот не мог откровенно писать об отношении Державина к политике «дней Александровых прекрасного начала», ему приходилось сглаживать противоречия. Ну, а я тут, кажется, разгулялся.

Кроме того, очень важно, что нам известна последержавинская поэзия – посмертный контекст литературного наследия. В этом смысле мы богаче Грота. Я не стеснялся и подчеркнуть ту или иную историческую аналогию – в том числе и с нашим временем. Хотя слишком выпячивать собственную физиономию в биографическом повествовании нельзя, субъективных (эссеистических или публицистических) отступлений в книге немного. Но они есть. И спасибо редактору Алексею Карпову, что не настаивал на их вымарывании.

– Среди специалистов по Державину в XX веке выделяется упомянутый вами Александр Западов. Как вы оцениваете его вклад в державиноведение?

– Он, кстати, и о Сумарокове написал книгу, это было событием по тем временам. Немало державинских текстов Западов ввёл в научный оборот и представил читателям. Немало загадок проанализировал. Огромная заслуга Западова – появление биографии Державина в серии ЖЗЛ в пятидесятые годы. Ведь Державин был бесспорным монархистом, в нём невозможно рассмотреть предтечу революционного движения. Конечно, советские исследователи с особенным вниманием относились к сатире Державина, к его борьбе с коррупцией, с вельможным чванством, с леностью дворянства… Некоторые (кстати, лучшие) строки из «Вельможи» и «Властителям и судиям» звучат революционно. Но у Державина эти смелые идеи сочетались с приверженностью к самодержавию.

Державин всерьёз боролся с пугачёвцами, участвовал в самых кровавых стычках той гражданской войны. Западов об этом не умалчивает. Самые известные стихи Державина посвящены императрице и осмыслению образа Господнего. Он даже указа о вольных хлебопашцах не принял, отстаивая преимущества крепостного права. Вроде бы, по советским канонам – деятель совсем не прогрессивный. Однако его из контекста культуры не вычёркивали и в пугало не превращали. С Державина началась «Библиотека поэта» (предисловие у Ивана Виноградова получилось яркое, хотя чрезмерно марксистское). Прорвался Державин и в «ЖЗЛ» – пожалуй, единственный из мыслителей-монархистов. Полководцев у нас чтили, а литераторов и политиков из консервативной партии всё-таки опасались. Прорвался аж дважды. Кроме западовской ведь была и михайловская книга. С Олегом Михайловым я успел обсудить свою работу о Державине, зимой мы пространно и откровенно побеседовали. Олег Николаевич рассказал, что к его книге о Державине цензура не придиралась, хотя там были неполиткорректные рассуждения о еврейских кругах. Без таких рассуждений любая биография Державина выйдет куцей – ведь еврейский вопрос занимал в его политической деятельности важное место. И вот Олег Михайлов погиб… Книга уже находилась в типографии, нельзя было добавить слова скорби. Счастлив, что много лет знал этого человека и несколько раз мы поговорили по душам.

– В Москве недавно установили памятник Александру Твардовскому, отметив таким образом целую эпоху в отечественной литературе. А вот с основоположниками из осьмнадцатого века всё как-то зациклилось на Ломоносове. Памятника Державину в столице нет, хотя есть места, с ним связанные. Я бы, например, воздвиг ему хотя бы небольшой монумент в парке за главным зданием Тимирязевской академии, где он провёл ночь в гвардейском карауле, охраняя покой «матушки Екатерины», приехавшей в Москву на коронацию. А где бы поставили ему памятник вы?

– Присоединяюсь к вашей идее! Державин бывал в Москве, в том числе и в детстве, служил здесь какое-то время, хотя теснее связан с Петербургом и Казанью. Державин побывал в Москве и после пожала 1812 года. Старик приехал поклониться Белокаменной. Он тогда в последний раз объезжал святые места Руси – все столицы. Киев, Москву. В Новгороде и Петербурге и так бывал часто.

Я согласен, что памятники и названия улиц нужно связывать с «гением места», с городской мифологией. Твардовский встал рядом с редакцией «Нового мира» – и это правильно. Окрестности Тимирязевки – один из самых обаятельных уголков Москвы. Там и стоять Державину. Несомненно, этот поэт достоин монумента в столице.

– В одном из вершинных своих произведений, «Жизни Званской», Державин пророчески написал: «Разрушится сей дом, засохнет бор и сад». Известно ли вам в каком состоянии находится сейчас державинская Званка? Насколько я знаю, планы по восстановлению имения существовали уже давно.

– Увы, пророчество Державина сбылось быстрее, чем хотелось бы, уже ко временам Грота. А уж Великая Отечественная и вовсе добила Званку. В наше время новгородцы и казанцы относятся к памяти о Державине почтительно. Хотелось бы, правда, чтобы Державин хотя бы в этих, родных ему, краях по-настоящему пришёл к школьникам. О бедственном состоянии Званки когда-то написал Солоухин, а его в те годы читали внимательно. Солоухин мечтал создать там державинский заповедник, восстановить имение. Дом-то разрушен, остался только холм и фрагменты парка с аллеями. Установлен памятный знак, ставший символом державинских чтений. Но ни усадьбы, ни музея нет. Правда, министерство юстиции выразило намерение исправить положение, почтить память первого российского юстиц-министра… Что ж, это влиятельное ведомство многим обязано Державину. Надеюсь, они помогут и Званке, и Хутынскому монастырю. Места эти для каждого русского человека святые. Обратите внимание: Державин – волжанин, родом из пыльной Казани, а сердцем прикипел к русскому северу. Это связано ещё и с тем, что Державин интересовался историей Древней Руси, историей славян. Он стремился узнать прошлое Отечества до истоков. Разве это не пример для нас?

Беседовал Максим ЛАВРЕНТЬЕВ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.