О вине и чёртиках

№ 2014 / 13, 23.02.2015

В № 11 «Литературной газеты» от 19 марта была опубликована статья Татьяны Шабаевой «Истина в вине?», посвящённая моему интервью с украинским литературным критиком Юрием Володарским

В № 11 «Литературной газеты» от 19 марта была опубликована статья Татьяны Шабаевой «Истина в вине?», посвящённая моему интервью с украинским литературным критиком Юрием Володарским («Литературная Россия», № 10 от 7 марта).

Сама статья не заставила бы меня сесть за ответ, хотя оценка моего интервью с Володарским Татьяной Шабаевой дана однозначно негативная. Впрочем, автор не выносит мне приговор, а скорее задаётся вопросами. Перечислять вопросы не буду («ЛГ» доступна и в библиотеках России, и в Интернете, быть может, и в рознице ещё остались экземпляры 11-го номера). Объясню коротко, зачем я задал Юрию Володарскому «настолько инфантильные, беспомощные вопросы». И вообще – зачем взял это интервью.

Во-первых, реакцию Юрия Володарского на происходящее на Украине я заранее не знал. Знакомых (в том числе и виртуально) у меня в этом государстве немного. Из этих немногих Володарский представился наиболее удачным человеком для беседы: уроженец Киева, живущий там сегодня, этнический еврей, человек русской культуры. Не совсем обычный типаж, короче.

Во-вторых, вопросы я действительно задал «инфантильные и беспомощные». Татьяна Шабаева даже посоветовала мне «нормально готовиться к интервью». Но мне лично подготовленные к интервью журналисты со сложными вопросами неинтересны – такого рода вопросы порождают кашу вместо ответов, порой интервью превращается в спор, а то и ссору, в которой невозможно ничего понять, кроме потоков эмоций… Я задал человеку, который находился всё время майдана, беспорядков, революции, вооружённого захвата власти (пусть читатель выберет подходящий эпитет) в Киеве, прямые вопросы и получил прямые ответы. Позиция Юрия Володарского на начало марта 2014 года мне ясна. Именно «на начало марта 2014 года», потому что ещё тогда я планировал (и планирую) задать ему практически такие же вопросы через несколько месяцев, через год. Интересно будет увидеть, поменялась ли его позиция или нет. Надеюсь, эта беседа состоится.

Теперь два слова о чувстве вины, которое стало лейтмотивом статьи Татьяны Шабаевой. С чувства вины автор начинает, им же и заканчивает. «Прелюбопытный тип представляет собой русский интеллигент, обретающий опору в чувстве вины. <…>Придётся остановиться на исходном предположении (зачем я взял такое интервью у Володарского. – Р.С.): перед нами тип русского интеллигента, которого корёжит не поддающееся логическому осмыслению чувство вины».

Чувство вины у меня действительно есть, и оно с каждым днём обостряется.

Я лично могу его логически осмыслить. Во-первых, чувство вины вызывает информационная война, которую ведут российские СМИ не только с теми, кто пришёл к власти на Украине, но и с украинским народом. Как данность звучат слова, что к власти в Киеве пришли бандеровцы (у меня это вызывает сомнение – как при любой насильственной смене режима к власти приходят разные силы, и мудрость соседних государств состоит в том, чтобы найти ту силу, с которой можно вести диалог, мы же мажем всех одной краской – и Яроша и Яценюка); украинцы, поддержавшие майдан тоже подвёрстываются к бандеровцам (попытка изучить вопрос, почему для некоторой части украинцев Бандера национальный герой приравнивается у нас к пропаганде нацизма). Государственный украинский флаг стал символизировать флаг врага.

Татьяна Шабаева советует мне смотреть украинское телевидение. К сожалению, в моём телевизоре украинских программ не нашлось, а то, что видел в интернете, не идёт с нашим боевым валом ни в какое сравнение… Да и газеты не отстают. Вот, к примеру, из неподписанной передовицы в том же номере «ЛГ», в котором опубликована статья Татьяны Шабаевой. Передовица посвящена референдуму в Крыму, и вот такой пассаж:

«И кстати – именно 16 марта 1944 года Ставка Верховного главнокомандующего приказала начать операцию по освобождению Крыма от фашистов. Ровно 70 лет назад. Гул истории, её неумолимый ход».

Да, воссоединение Крыма с Россией – событие эпохальное, в новейшей мировой истории исключительное (вне зависимости от того, с плюсом кто-то его воспринимает или наоборот). Но к чему такие сравнения? Зачем параллели с освобождением Крыма от фашистов (нацистов?) во время Великой Отечественной войны?

От таких сравнений и появляется у меня вполне логически осмысленное чувство вины.

И не только от этого. Чувство вины я испытываю и перед россиянами. Попытаюсь объяснить, почему.

Итак, Крым стал частью России. И министры, бизнесмены, экономисты, политики наперебой рассуждают о его «восстановлении». Разговор ведётся в таком ключе, что создаётся впечатление: Россия целиком – благоухающий сад, и вот ей достался пустырь, который тоже нужно превратить в сад.

Я бывал в Крыму. Да, люди живут там скромно, скудно. Но нигде я не увидел той нищеты и разрухи, какая есть во многих районах России. У нас десятки тысяч людей находятся в первобытном состоянии – электрификация пришла и ушла, о газификации и не слыхали, до ближайшего магазина полдня пешком, автолавка не может доехать – дороги съело болото. А сколько семей в Сибири, на Севере обитают в вагончиках, бочках, цистернах! Сколько задыхаются угольным дымом, выбросами алюминиевых заводов, целлюлозно-бумажных комбинатов! Мостики через крошечные речушки строятся годами, и жители деревень за такими речушками месяцами (осенью и весной) оторваны от мира. Сибирь затапливают, пилят, высасывают, травят, оставляя людей на голой земле. Например, недавнее переселение жителей деревень, попавших в зону затопления водохранилищем Богучанской ГЭС, мало чем отличалось от переселения народов семьдесят лет назад…

Конечно, можно снова говорить: те миллиарды, что будут вложены в Крым, не вложили бы в глубинные (неинтересные инвесторам) районы России. У нас с Олимпиады в Сочи прижилась такая поговорка: «Так бы разворовали, а так хоть в дело пойдут». Но это лично меня не утешает.

А русский язык, «запрещение» которого на Украине вызвало у нас столько возмущения и фактически стало поводом для вмешательства во внутренние дела соседей. В России без всяких особых законов русский язык в ряде республик перестаёт быть государственным, да и языком межнационального общения тоже. И не только в республиках. В Ростовской области, Ставропольском крае есть целые классы, ученики которых не говорят по-русски и не хотят его учить. Он им здесь, в такой России, уже не нужен.

И последнее в связи со статьёй Татьяны Шабаевой.

Она недоумевает, почему интервью с Юрием Володарским опубликовано в «почвеннической, консервативной газете, какой всегда была «Литературная Россия».

Ну, опубликовали потому, наверное, что «Литературная Россия», в первую очередь, одно из очень немногих сегодня по-настоящему свободных изданий, не зависимых ни от правящего курса, ни от капризов миллионеров-спонсоров, которых у «ЛР», в отличие от большинства других СМИ попросту нет.

За последние месяцы на страницах «Литературной России» появилось много материалов по украинской проблеме. Материалов разных, порой, полярных. Многое, кстати, присланное в газету было отвергнуто. Но не по идеологическим причинам, и не по несовпадению с позицией редакции. Критерии в «ЛР» иные – качество текстов.

И вот тут остановлюсь на позиции редакции. В данном случае редакции «Литературной газеты». Эта позиция и заставила меня «отозваться на критику».

Видимо, статья Татьяны Шабаевой показалась редакции (или кому-то из редакции) «ЛГ» мягковатой и кто-то, укрывшись за ширмой «От редакции», дописал такой вот текст:

Что ж, прискорбно, что я не оправдал доверия «Литгазеты», которая «последовательно отмечала каждое» моё «новое произведение». Что заставил разочароваться тех (или того), кто, оказывается, был мною очарован. А вот дальнейшее, про то, что я пытаюсь при помощи интервью с Володарским создать какой-то пандан (видимо, это буддийский термин) либеральным хозяевам литературных премий, могло бы, конечно, вызвать у меня приступ несвойственного мне хохота, если бы не несколько причин.

Во-первых, жаль автора этого небольшого текста (не вся же редакция, пусть и существующего «в режиме моноидеологии» печатного органа, собравшись кружком, текстик писала). Какие демоны вьются над его головой. Или чёртики дёргают за уши… И главное, уже давно. Будь это сотрудник какого-нибудь агитлистка, я бы не горевал, но он ведь трудится в газете, хоть отчасти связанной с литературой.

Во-вторых, не хохочется мне из-за того, что некоторые члены редакции «Литгазеты», обитающие то за высокими заборами в Переделкине, то в Испании, предпочитающие произведённое в Европе нашему, делают вид, что борются с «европейскими ценностями». Вряд ли они делают это искренне, бескорыстно. По-моему, эти члены получают за свою роль немалые преференции. Может, я и ошибаюсь, конечно, заблуждаюсь. Я небольшой криминалист, в отличие от автора произведения «Сенчин в шортах».

В-третьих же, быть для так называемых либералов леваком с националистическими завихрениями, а для так называемых патриотов и почвенников – русофобом и либеральским прихвостнем, это для пишущего человека интересное положение. Весёлое. Но в последнее время демонстрация внутренней нецелостности стала делом рискованным. Не знаю, как там в Европе и в Киеве, но у нас за это вполне можно серьёзно поплатиться. Если не сегодня, то в ближайшем будущем. Не исключено, что ко мне однажды придут некие лица и, показав в виде ордера на арест именно текстик из «ЛГ», велят «пройти».

Подобные случаи, кстати сказать, в истории «Литературной газеты» уже бывали.

Роман СЕНЧИН