Твой смысл, как воздух, бескорыстен

№ 2014 / 19, 23.02.2015

Евгений Резниченко со своей книгой «Стихотворения и песенки НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ» (М.: Лингвистика, 2014) вошёл в нашу литературную современность, как в русло высохшей реки.

Евгений Резниченко со своей книгой «Стихотворения и песенки НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ» (М.: Лингвистика, 2014) вошёл в нашу литературную современность, как в русло высохшей реки. Река высыхала давно, мелела, но не потому, что не было дождей, и климат земли изменился, а потому, что русская поэзия перестала быть событием душевного откровения и заразилась трупным ядом государственности. Притихли голоса фетовских соловьёв, растаяли переделкинские сугробы Пастернака, и свеча, так долго горевшая на столе, заплыла воском. Книга Резниченко, небольшая и скромная, на обложке которой застыл крестик мельничного колеса, физически разворачивает русскую поэзию обратно, туда, где ей надлежит быть: к огню частной жизни, лучине любви и голосу дружбы.

Я вас люблю так просто Как озеро родник. Как может только остров Любить свой материк. Как просто любит птица Родные небеса. Как просто любят лица Свои глаза.

Стихи эти дают волю душе их автора: это она питает их своим теплом, тревожит страхами и ошеломляет болью. Когда Мандельштам написал, что в поэзии он ценит только «дикое мясо», процетировав при этом строчку из стихотворения Важа Пшавела – И до самой кости ранено всё ущелье криком сокола,– он ведь не только заглянул в расширенные зрачки творчества, он в этих расширенных зрачках распознал главное: ты, который пишешь, стоишь на краю обрыва, а написанное тобою может и спасти от гибели, а может и ускорить её. Отсюда: «дикое мясо», необъезженная тёмная лошадка, в потную гриву которой ты вцепляешься обеими руками.

Да, это опасный путь, особенно если человек один на дороге, а вокруг густые сумерки. Но и одиночество, и сумерки – необходимые условия творческого существования. В толпе собутыльников и советчиков, на ярком фальшивом свету электричества, с микрофоном у губ и пачкой визиток в кармане поэт не стоит и ломаного гроша. Примеров тому слишком много.

Евгений Резниченко, пишущий давно и только сейчас решившийся на то, чтобы его книга, никонец, появилась, знает основные законы настоящего творчества, а, стало быть, и жизни внутри этого творчества, а, стало быть, и жизни вообще, потому что творчество диктуется той же необходимостью, которой диктуется жизнь, той же беспощадностью.

Пусть ветер сметёт меня с лица этой земли, Я счёт оплачу – так почём нынче красный закат? Пусть нотариус вычеркнет меня из списка семьи, Но зато я узнаю, зачем умирать наугад. И если только я успею оглянуться на всё, что пройдёт, – И увижу вбитый в крышу прочный крюк, и на нём петлю, И в ней простого человека, исказившего молчаньем рот, И искажённого губами обступившего его «люблю». И увижу цвета неба неподвижного его глаза, Где по свинцовому свинцовым – наконец-то! – эти восемь строк, И в непроглядной глубине его зрачков расслышу голоса – Любимых всех: любимых «до», любимых «только что», любимых «впрок».

Несмотря на своё беспечное название «Стихотворения и песенки НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ» книга Евгения Резниченко обладает особой драматической ёмкостью, заводящей его в тупик умолчания, в дрожащую полноту тишины, которая иногда больше слова и важнее его.

Ирина МУРАВЬЁВА,
г. БОСТОН,
США