Охранители и либералы: в затянувшемся поиске компромисса

№ 2014 / 27, 23.02.2015

В этой непростой ситуации в роли верховного арбитра мог бы выступить Хрущёв. Но он предпочёл остаться над схваткой. На состоявшемся 17 декабря 1962 года правительственном приёме

ВМЕШАТЕЛЬСТВО СТАРОЙ ПЛОЩАДИ,

или Тайные роли Михаила Суслова

В этой непростой ситуации в роли верховного арбитра мог бы выступить Хрущёв. Но он предпочёл остаться над схваткой. На состоявшемся 17 декабря 1962 года правительственном приёме слово дали как писателям левых взглядов (к примеру, старому мастодонту Илье Эренбургу, молодому бунтарю Евгению Евтушенко и покровительствовавшему эстрадным поэтам Степану Щипачёву), так и яростным охранителям (в частности, Николаю Грибачёву и Галине Серебряковой). Не были забыты и абстракционисты. От них выступил Эрнст Неизвестный. Правда, скульптор уже не столько огрызался, как двумя неделями ранее в Манеже, а больше каялся.

Главные заявления на встрече сделал почему-то не Хрущёв и даже не Суслов, а Ильичёв. Его, судя по всему, более всего зацепило письмо писателей с идеей примирения разных групп. Он, правда, не назвал фамилии подписантов, но заметил, что своё обращение писатели успели отозвать, при этом, естественно, не уточнив: сами авторы отозвали письмо или сделали это под чьим-то давлением. Ильичёв подчеркнул, что никакого мирного сосуществования социалистической и буржуазной идеологий ждать не стоит. Все художественные искания он предложил вести лишь в рамках социалистической идеологии. В переводе на нормальный язык это означало, что абстракционизм, как и формализм, партийная верхушка не поддержит. Несогласных с этой партийной установкой должна была образумить публичная порка, устроенная прямо на правительственном приёме редактору «Литгазеты» Косолапову.

Об этой порке стоит сказать отдельно. Вообще-то Косолапов считался креатурой Суслова. В конце 40-х годов он работал под его началом в Агитпропе ЦК, а в 1951 году стал глазами и ушами своего босса в «Литгазете». Его нельзя было назвать ни либералом, ни охранителем. Он принадлежал скорее к числу исполнителей. А 17 декабря Косолапов просто попался под горячую руку. Вучетич пожаловался на невнимание «Литгазеты». Подтекст его записки был таков: мол, редактор после устроенного Хрущёвым первого декабря разноса абстракционистам в Манеже продолжает сидеть на двух стульях. Ильичёв сознательно озвучил записку Вучетича, а Хрущёв мгновенно откликнулся репликой: не поменять ли в газете редактора.

Буквально на следующий день после правительственного приёма, 18 декабря Ильичёв попытался закрепить свой успех. Секретариат ЦК КПСС рассмотрел его записку с предложением создать Идеологическую комиссию. В обмене мнениями приняли участие Шелепин, Титов, Демичев, Суслов и Козлов. Из несекретарей ЦК слово получил только Снастин, занимавший пост одного из заместителей заведующего отделом пропаганды и агитации ЦК по союзным республикам. Это многих удивило. Раньше Ильичёв предпочитал действовать в тандеме с Романовым. Похоже, Романов уже не пользовался прежним доверием патрона. Ильичёв, видимо, начал делать ставку на Снастина. Не случайно в принятом 18 декабря постановлении секретариата ЦК, в пункте, касавшемся состава Идеологической комиссии, список начинался с фамилии Снастина и только потом шли другие заместители Ильичёва по новому идеологическому отделу: А.Романов, А.Егоров, В.Кириллин и Д.Поликарпов. Кроме того, в состав комиссии были включены В.Степаков, П.Сатюков, А.Аджубей, В.Степанов и С.Павлов (РГАНИ, ф. 4, оп. 17, д. 304, л. 3).

Однако полной аппаратной победы Ильичёв одержать не смог. Помешал Суслов. Благодаря ему новая комиссия не получила никаких серьёзных полномочий. У неё не было ни распорядительных функций, ни тем более надзорных. Она могла только вносить предложения для рассмотрения на секретариате ЦК партии. И не более того.

Ильичёв надеялся, что сможет быстро доказать эффективность нового образования и добиться расширения своих полномочий. Уже под занавес нового года, 24 и 26 декабря он провёл первые заседания комиссии. Ильичёв специально пригласил многих героев осеннего пленума Московской писательской организации, а также художников, обруганных Хрущёвым в Манеже.

Кое-кто предположил, что последует публичное избиение инакомыслящих. Но Ильичёв зря что ли до этого целую неделю гонял свой аппарат. И он почти добился того, чего хотел. Политика кнута и пряника, наконец, принесла первые плоды. Да, не удалось сломить художников Никонова и Андронова, оставшихся на прежних позициях. Зато покаялись скульптор Неизвестный и художники Белютин и Жутовский. Согласились пойти на компромиссы и многие писатели левых взглядов.

Довольный, Ильичёв 29 декабря 1962 года доложил Хрущёву: «Благоприятное впечатление произвели выступления художника И.Глазунова, поэтов Е.Исаева и В.Котова, литературных критиков Д.Старикова и Ю.Суровцева, писателя В.Чивилихина, композиторов Р.Щедрина и К.Хачатуряна, остро критиковавших ошибочные тенденции в искусстве. В отличие от речи на встрече в Доме приёмов 17 декабря на этот раз было гораздо правильное и осмысленное выступление Е.Евтушенко. О своём одобрении мероприятий партии в области литературы и искусства говорили также писатель В.Аксёнов, поэтесса Р.Казакова, поэт Р.Рождественский» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 193, л. 64).

Правда, в записке Хрущёву Ильичёв вынужден был признать, что остались ещё несколько сомневающихся в новом партийном курсе. «В некоторых выступлениях (поэтесса Б.Ахмадулина, поэт Б.Окуджава), – отметил он, – чувствовалось стремление представить обстановку в творческих организациях так, будто нет никаких идеологических извращений, а просто идёт борьба бездарных людей против талантливых. Высказывались опасения, что после острого осуждения «наверху» формалистических извращений на местах могут учинить «расправу» над инакомыслящими» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 193, л. 65). Но Ильичёв считал, что ему быстро удастся доказать Ахмадулиной и другим сомневающимся ошибочность их суждений.

Естественно, встреча Хрущёва с писателями и дискуссии на заседании Идеологической комиссии вызвали в писательском сообществе огромный резонанс. Многие литераторы обсуждали, как дальше будут выстраиваться отношения власти с художниками. Но это интересовало и зарубежную печать.

Однако партийное руководство информацию строго дозировало. Из-за этого про Ильичёва поползли разные слухи, что, разумеется, не укрылось от чекистов. Уже 4 января 1963 года председатель КГБ Семичастный доложил в ЦК КПСС:

«Комитет госбезопасности располагает данными о том, что в последнее время имели место случаи получения иностранными корреспондентами в Москве неофициальным путём некоторых сведений о заключительном слове товарища ХРУЩЁВА Н.С. на ноябрьском Пленуме ЦК КПСС и встречах руководителей Советского правительства с творческой интеллигенцией.

В записке от 4 декабря 1962 года на имя товарища ХРУЩЁВА Н.С. Комитет госбезопасности докладывал, что московский корреспондент агентства Рейтер ДЖОНСОН узнал об отдельных положениях заключительного слова на Пленуме от главного редактора журнала «Юность» Б.ПОЛЕВОГО. В результате проведённой дополнительной проверки это сообщение подтвердилось. Так, американский корреспондент агентства ЮПИ КОРЕНГОЛЬД в беседе с агентом КГБ по поводу источников получения им информации о заключительном слове на Пленуме ЦК КПСС заявил: «Что тут особенного, ведь даже Борис ПОЛЕВОЙ, большой и умный человек, подтвердил всё это в беседе с английским корреспондентом ДЖОНСОНОМ».

В отношении источников информации иностранных корреспондентов о характере встречи руководителей Советского правительства с представителями творческой интеллигенции, а также о встрече товарища ИЛЬИЧЁВА Л.Ф. с творческой молодёжью Комитетом госбезопасности установлено, что 23 декабря нештатный сотрудник журнала «Знамя» В.ДРОБЫШЕВ, старший редактор этого журнала С.КУНЯЕВ и студент Литературного института им.Горького А.ПЕРЕДРЕЕВ встречались с аспирантом МГУ американцем МАЛИА. На этой встрече, которая контролировалась оперативной техникой, указанные лица рассказали некоторые подробности о приёме руководителями Советского правительства творческой интеллигенции.

27 декабря В.ДРОБЫШЕВ на встрече с МАЛИА, которая также фиксировалась оперативной техникой, подробно информировал американца о совещании, проведённом товарищем ИЛЬИЧЁВЫМ Л.Ф. с творческой молодёжью. В частности, он пересказал МАЛИА содержание выступлений ФИРСОВА, ЕВТУШЕНКО, АНДРОНОВА и других участников совещания. ДРОБЫШЕВ заявил МАЛИА, что обо всём этом он узнал на совещании у ответственного секретаря журнала «Знамя» КУЗНЕЦОВА, который выступал с отчётом о встрече с творческой молодёжью.

МАЛИА поддерживает контакт с корреспондентом французской газеты «Монд» в Москве ТАТЮ, который 28 декабря передал в свою газету сообщение по вопросам, обсуждавшимся на вышеуказанных встречах. При этом содержание информации ТАТЮ во многом совпадает с тем, что ДРОБЫШЕВ, КУНЯЕВ и ПЕРЕДРЕЕВ рассказывали МАЛИА.

В процессе выявления источников информации иностранных корреспондентов в Комитет госбезопасности поступили данные о том, что о характере упомянутых выше встреч и имевших место дискуссиях и выступлениях информированы широкие круги интеллигенции и студенчества. Известно также, что многие работники искусств, участвовавшие в этих встречах, не считают нужным хранить их как конфиденциальные и свободно рассказывают о них другим лицам, включая иностранцев» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 194, лл. 2–3).

На этот раз записка Семичастного попала лично Хрущёву. Его помощник зафиксировал:

«Указание тов. Н.С. Хрущёва: т.т. Козлову Ф.Ф., Суслову М.А.

Прошу ознакомиться с запиской Комитета Госбезопасности. Считаю, что нужно было бы заняться этим вопросом, изучить, что это за люди, которые дают информацию иностранным корреспондентам, и подумать – какие меры следовало бы принять против этих людей.

10.I.62 г.» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 194, л. 1).

Предновогодние заседания Идеологической комиссии вселили писателям и художникам надежду на то, что никакой охоты на инакомыслящих всё-таки не будет. Более того, часть либералов считала, что она одержала очередную победу над ретроградами из Союза писателей и других творческих объединений. Они сохранили своё влияние в журналах «Новый мир», «Октябрь», «Вопросы литературы» и в «Литгазете». Да, личность нового главного редактора Александра Чаковского у некоторых из них вызывала кое-какие сомнения. Но первые его шаги либералы одобрили. Ещё бы! Чаковский без каких-либо споров сходу согласился включить в редколлегию «Литгазеты» правую руку руководителя Московской писательской организации – Роберта Рождественского. Кстати, перейдя в «Литературку», Чаковский место руководителя журнала «Иностранная литература» уступил опытному партийному аппаратчику Борису Рюрикову. И либералов это тоже вполне устроило. А тут ещё Константин Симонов в своём кругу пообещал в ближайшее время полностью взять в собственные руки еженедельник «Литературная Россия», созданный на базе газеты «Литература и жизнь» и находившийся до этого под полным контролем группы Софронова – Кожевникова. Оставалось поменять на своих людей Соболева в Союзе писателей России, Софронова в «Огоньке» и Кочетова в «Октябре», а также обложить своими сторонниками Федина в Союзе писателей СССР.

Симонов, Щипачёв, другие влиятельные либералы рассчитывали на то, что в ЦК их всегда безоговорочно поддержат помощник Хрущёва Владимир Лебедев и один из руководителей нового идеологического отдела Алексей Романов, отличавшийся широтой взглядов, а также пошедшие в гору Георгий Куницын, Альберт Беляев, Игорь Черноуцан и другие партаппаратчики. Но они переоценили возможности Лебедева и Романова.

Позиции Романова были очень сильны на протяжении всего 1962 года. Этот партийный чиновник действительно хотел, чтобы западники и почвенники нашли общий язык и достигли устраивавшего всех компромисса. Но в какой-то момент его неуёмная энергия обеспокоила Ильичёва. Тот почувствовал в Романове конкурента. А Романов, кстати, и не скрывал своего желания в перспективе уравняться с Ильичёвым в должности и тоже стать одним из секретарей ЦК, забрав в своё ведение все вопросы литературы и искусства. Вместо этого Ильичёв сначала убрал Романова из состава Бюро ЦК КПСС по РСФСР, а затем отобрал у него часть полномочий в созданном в конце 1962 года идеологическом отделе ЦК, отдав их ещё одному первому заместителю завотделом Снастину. Потом Романову дали понять, чтобы он не сильно влезал в дела Союза писателей России и его печатных изданий. Эти вопросы отошли другому новому отделу ЦК – идеологическому отделу по промышленности РСФСР, который возглавил бывший первый секретарь Тимирязевского райкома партии Москвы Михаил Халдеев (он в своё время редактировал журнал).

Бороться за утраченные полномочия и тем более за расширение поля деятельности оказалось бесполезно. Спасибо Суслову. Он помог Романову возглавить новое ведомство – Госкино и одновременно сохранить прежнюю должность в идеологическом отделе ЦК, а также избавиться от некоторых иллюзий по поводу либералов.

Мало кто знал, что либералы имели в ЦК не только открытых сторонников. Они имели и тайных покровителей. Им симпатизировал практически весь отдел по связям с коммунистическим и рабочим партиям социалистических стран, которым руководил Юрий Андропов. Сотрудники этого отдела обычно предпочитали находиться в тени, но их влияние на идеологию было несравненно большим, нежели Романова. К тому же официально Андропова курировал Куусинен. А значит, была легальная возможность докладывать Суслову далеко не всё.

А что же Ильичёв? Он продолжил свою сложную игру. Следующий тайм состоялся 8 марта 1963 года. Либералы были уверены в сохранении и даже упрочении своих позиций. И ошиблись. Хрущёв и Ильичёв прошлись по ним в Кремле буквально катком. Маятник сильно качнулся вправо. Оттепель сменилась заморозками. Многим людям вернулось чувство страха.

Если до 8 марта 1963 года, до того как Хрущёв устроил писателям новый грубый разнос, большинство молодых эстрадных поэтов продолжало проявлять фронду и не спешило покупаться на пряники Ильичёва, то после скандальных угроз вождя в адрес Вознесенского и его соратников, многие писатели левых взглядов заметались. И первым сдался на милость властям как раз Вознесенский. Уже 14 марта 1963 года поэт написал Хрущёву слезливое письмо. А 16 марта Ильичёв доложил Хрущёву:

«В соответствии с поручением принял поэта А.Вознесенского. В беседе он проявил правильное понимание критики в его адрес на встрече руководителей партии и правительства с деятелями литературы и искусства. Выразил желание выступить в печати с соответствующей статьёй.

А.Вознесенский передал мне письмо на Ваше имя, которое прилагаю» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 194, л. 101).

Купить большую часть возмутителей спокойствия оказалось проще пареной репы.

Примерно тогда же Ильичёв загорелся двумя новыми идеями. Во-первых, ему взбрела в голову мысль объединить все творческие сообщества в один Союз и ликвидировать самостоятельные организации писателей, композиторов и художников. Вторая идея была связана с реформой печатных изданий. Ильичёв надумал упразднить целый ряд ведомственных газет, а вместо них выпускать к двум центральным газетам – «Правда» и «Известия» – тематические вкладки. Кроме того, он хотел на базе газеты «Советская культура», её приложения «Советское кино» и «Литгазеты» создать с 1 января 1964 года новую газету «Литература и искусство» (а это означало, что в перспективе следовало ожидать и упразднения еженедельника «Литературная Россия»).

Правда, вскоре у Хрущёва, похоже, возникли сомнения в правильности нового пути. «Вот я думал, – заявил Хрущёв 25 апреля 1963 года на заседании Президиума ЦК КПСС, – может быть, комиссию создать в составе Суслова, Ильичёва, Сатюкова, Романова, Фурцевой, Степанова, Аджубея, представителей с Украины, Москвы, Ленинграда, все республики привлечь. Подумайте, и надо подобрать серьёзных людей из республик в этот комитет. Надо создать, конечно, Совет, чтобы это было и демократично, и чтобы это было руководство» (Президиум ЦК КПСС. 1954–1964. Черновые протокольные записи заседаний. Стенограммы. Постановления. Том 1. М., 2004. С. 713). Получалось, вопросы идеологии вновь возвращались Суслову. Ильичёв, боясь утратить своё влияние, переспросил Хрущёва: «Как с Идеологической комиссией? Это что, независимо от неё или вместо?» (Там же. С. 713). Хрущёв ответил: «Я считаю, что это вместо. А зачем же нам тогда Идеологическая комиссия, если будет управление?» Косыгин добавил: «Это будет солидный орган ЦК, который возьмёт в свои руки всё дело, связанное с культурой и идеологией» (Там же).

Однако дальше слов дело не пошло. Похоже, Аджубей, не расставшийся с мыслью куда-нибудь задвинуть Суслова и самому стать главным идеологом партии, внушил своему тестю, что без Ильичёва всё-таки не обойтись. И Хрущёв пошёл на попятную. В июне 1963 года он поручил сделать основной доклад на пленуме ЦК партии по идеологическим вопросам уже не Суслову, а Ильичёву. Более того, Суслову на том пленуме даже слова не дали. Но при этом Хрущёв не стал спешить с уравнением Ильичёва в правах с Сусловым. Он ведь так и не ввёл его в состав Президиума ЦК КПСС. А почему, до сих пор загадка. Неужели Хрущёв так и не простил ему незаслуженное избрание академиком?

Суслов понял, что на каком-то этапе Ильичёв при поддержке Лебедева и Аджубея его переиграл. Видимо, от переживаний он тяжело заболел и на несколько месяцев, по сути, вышел из строя. Но совсем сдаваться в его планы не входило. Да и Куусинен не сидел сложа руки. Пока Суслов болел, он нашёл для Хрущёва убедительные аргументы и отстоял своего протеже. Не случайно после возвращения в строй именно Суслов вновь стал в отсутствие Хрущёва проводить заседания Президиума ЦК.

Что потом Ильичёв только не предпринимал, лишь бы оттеснить и уменьшить влияние Суслова. В конце 1963 года он решил повторить сценарий, опробованный годом ранее. У него возник план устроить новую встречу Хрущёва с деятелями литературы. 27 декабря 1963 года он направил Хрущёву письмо. «Некоторые молодые писатели и деятели искусства, – писал Ильичёв, – выражают желание рассказать Вам в личной беседе в удобное для Вас время о своей творческой работе после встречи с руководителями партии и правительства.

Такая беседа имела бы важное значение для дальнейшей творческой деятельности молодых писателей, художников, композиторов, работников кино и театра.

На беседу можно было бы пригласить следующих молодых творческих работников:

Р.И. Рождественский – поэт

А.А. Вознесенский – поэт

Г.А. Исаев – поэт

В.П. Аксёнов – прозаик

О.М. Дмитриев поэт

В.А. Костров поэт

Е.А. Евтушенко поэт

Л.И. Митрофанов – драматург

А.Н. Пахмутова – композитор

Р.К. Щедрин – композитор

А.В. Васнецов – художник

Э.И. Неизвестный – скульптор

М.М. Хуциев – кинорежиссёр

А.А. Салтыков – кинорежиссёр

О.Н. Ефремов – театральный режиссёр.

Желательно также участие в беседе т.т. Федина К.А. и Соболева Л.С.

Прошу Ваших указаний.

Л. Ильичёв

27 декабря 63 г.» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 194, л. 111-а).

Но Хрущёв идеей Ильичёва на этот раз не загорелся. Возможно, мнение Суслова уже вновь стало значить для него больше. Хотя некоторые члены советского руководства того времени и их помощники позже в своих мемуарах утверждали: мол, Хрущёв давно разочаровался в Суслове, но почему-то продолжал держать его при себе. «Отношения между Хрущёвым и Сусловым оставались для нас всегда загадкой, – вспоминал впоследствии Фёдор Бурлацкий, работавший в 1963–1964 годах консультантом в отделе ЦК у Юрия Андропова. – Почему Хрущёв так долго терпел в своём руководстве Суслова, в то время как убрал очень многих оппонентов? Трудно сказать – то ли он хотел сохранить преемственность со сталинским руководством, то ли испытывал странное почтение к мнимой марксистско-ленинской учёности Михаила Андреевича, но любить он его не любил. Я присутствовал на одном заседании, на котором Хрущёв обрушился с резкими и даже неприличными нападками на Суслова. «Вот пишут за рубежом, сидит у меня за спиной старый сталинист и догматик Суслов и только ждёт момента сковырнуть меня. Как считаете, Михаил Андреевич, правильно пишут?» А Суслов сидел, опустив худое, аскетическое, болезненное, бледно-жёлтое лицо, не шевелясь, не произнося ни слова и не поднимая глаз. На февральском Пленуме ЦК 1964 года Хрущёв обязал Суслова выступить с речью о культе личности Сталина. Это поручение было передано мне и тому же Белякову. Речь надо было подготовить в течение одной ночи. Просидели мы в кабинете у Белякова безвылазно часов двенадцать. Вначале пытались диктовать стенографисткам, но ничего не получалось. А не получалось потому, что не знали, как писать для Суслова. Позиция его была известна – осторожненькая такая позиция, взвешенная, всесторонненькая, сбалансированная, лишённая крайностей и резких красок. А поручение Хрущёва было недвусмысленное: решительно осудить устами Суслова культ личности. Вот и метались мы в этом кругу полночи» (Бурлацкий Ф. Никита Хрущёв и его советники – красные, чёрные, белые. М., 2008. С. 95–96).

Руководитель Компартии Украины Пётр Шелест в своём дневнике рассказал о том, как Хрущёв в одну из последних своих встреч костерил Суслова и его аппарат. Случилось это 1 октября 1964 года. По словам Шелеста, Хрущёв «крепко ругал работников идеологического фронта, называл их «начётчиками, оторванными от реальности и жизни». Здесь он не преминул сказать довольно нелестные слова и высказывания в адрес Суслова, назвав его «человеком в футляре» (Шелест П. …Да не судимы будете: Дневниковые записи, воспоминания члена Политбюро ЦК КПСС. М., 1992. С. 219).

Развязка наступила в середине октября 1964 года. Хрущёв под мощным давлением своих бывших соратников вынужден был уйти на пенсию. Потом историки долго спорили, кто всё организовал: Брежнев, Суслов или Шелепин с Игнатовым. Очевидец тех событий тогдашний председатель правительства России Геннадий Воронов уже в 1989 году рассказывал: «Как о ключевой фигуре тех событий сейчас говорят и пишут о Суслове. Он заслуживает, думается, отдельного разговора. Надо понять, почему идеологом партии столько лет был этот человек. Взять его речи на трёх партийных съездах: на XIX, где он славословил Сталина, на XXII, где превозносил Хрущёва, и на XXVI, когда в зените власти был Брежнев. Главное в позиции Суслова – готовность следовать за тем, кто сильнее в данный момент. Вот и тогда, в 1964 году, готовый текст доклада ему вручили перед Пленумом. Главному идеологу оставалось лишь зачитать его. Что он и сделал» (Воронов Г.И. Немного воспоминаний // Дружба народов. 1989. № 1. С. 201).

Важная деталь: смещение Хрущёва состоялось всего лишь через несколько месяцев после кончины Куусинена. Это было простым совпадением или неким знаком? Критик Александр Байгушев не раз уверял меня, что никакой случайности тут не было. По его мнению, Куусинен много лет возглавлял стратегическую партийную разведку. И пока он был жив, никто в советском руководстве и думать не смел о смещении Хрущёва. После же смерти Куусинена вся партийная разведка полностью оказалась уже в руках Суслова. А значит, он и дирижировал всеми процессами по смене власти.

В октябре 1964 года Суслов свёл счёты не только с Хрущёвым. Он чисто по-иезуитски отомстил также Ильичёву и его приятелю Аджубею. Чтобы как можно больней ужалить своих недругов, Суслов поручил Ильичёву сочинить текст отречения Хрущёва от всех постов и об уходе на пенсию. Ильичёву, естественно, это было очень неприятно, но и отказаться он не мог: партийную дисциплину никто ещё не отменял. К тому же Суслов приставил ему контролёра – Виктора Гришина. Потом Суслов дал Ильичёву ещё одно щекотливое задание: сообщить другому своему сподвижнику – зятю Хрущёва Аджубею об отставке (на освободившееся место в «Известия» был прислан Степаков).

Ещё одна деталь. Не сумев протолкнуть свой вариант реформы центральных газет весной 1963 года, Ильичёв добился утверждения своих приложений 8 октября 1964 года на Заседании Президиума ЦК КПСС (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 50, л. 179). Однако уже буквально через неделю, 16 октября Президиум принятое ранее постановление отозвал. Случилось это, подчеркну, сразу после вынужденной отставки Хрущёва. Это Суслов решил всем продемонстрировать, что идеологию будет формировать главным образом он, а Ильичёв уже по большому счёту никто.

Ну, а с Лебедевым Суслов даже церемониться не стал: его в двадцать четыре часа сослали на пенсионную должность в Институт марксизма-ленинизма.

Уже в мае 1965 года Ильичёв был из ЦК удалён вновь в Министерство иностранных дел. Демичев предлагал заодно убрать и Романова, которого он считал большим либералом. Но Суслов распорядился того не трогать и оставить во главе Госкино (оттуда его убрали лишь в 1972 году, да как убрали! – с повышением, назначив главным редактором газеты ЦК КПСС «Советская культура»).

Поразительно, но Ильичёва многие быстро позабыли. В мемуарах тогдашних партаппаратчиков и службистов – Виктора Гришина, Александра Шелепина, Владимира Семичастного, Александра Яковлева, других функционеров – он упоминается через запятую. Я надеялся что-то найти о нём у Алексея Романова. Но архив этого партийного деятеля был уничтожен сразу после его смерти в 1998 году. Лишь не так давно внук Романова случайно обнаружил и выставил на одном из интернет-сайтов Московского института международных отношений неизвестную рукопись деда «Холодная война: семь лет на передовой». Так вот в ней оказалось много добрых слов о Суслове, а Ильичёв даже не был упомянут. Не думаю, что это – случайность.

Сокрушались по поводу отставки Ильичёва, как оказалось, единицы. Среди них был бывший первый заместитель заведующего отделом культуры ЦК партии Георгий Куницын. Он искренне считал, что отставка Ильичёва надолго затормозила развитие советской культуры. Ещё, похоже, жалели об отставке Ильичёва художник Белютин и писатель Шевцов. Они до последних дней были уверены в том, что их творческий взлёт прервал Суслов, а Ильичёв, наоборот, пытался им помочь.

Уже в 2013 году кое-какие детали добавил литературный критик Александр Байгушев, считавшийся многолетним неофициальным помощником Суслова. Он, кстати, был вхож и ко многим другим советским лидерам. Его хорошо знали, в частности, Брежнев, Андропов и Черненко. Так вот Байгушев дал понять, что многие писатели, входившие в патриотический лагерь, Ильичёва не жаловали. По их мнению, Ильичёв, когда имел огромную власть, часто опасался открыто опекать почвенников, хотя в душе многим из них симпатизировал. Якобы Ильичёв как огня боялся возможных упрёков и обвинений в поддержке русофильства и даже антисемитизма и потому всячески заигрывал с либералами. Байгушев высказал такую мысль, что если Ильичёв не метался бы из одной крайности в другую и держался бы Суслова, то принёс бы для нашей культуры больше пользы, нежели вреда. Но верны ли ощущения критика?

По мне же все хороши были: и Суслов, и Ильичёв, и Лебедев, и Романов… Они хотели править, а в итоге превратились в винтиков системы. Это ведь при них продолжилась порочная практика, когда всё решала только партия.

Позволю себе одно отступление. Когда я искал в фондах Российского госархива новейшей истории документы о газете «Литературная Россия», то постоянно находил подтверждения всевластия партии. Чем только не занималась правящая верхушка?! Она регламентировала каждую мелочь, вплоть до того, какие людям иметь туалеты. Это вместо того, чтобы формировать стратегию развития страны. И ни Суслов, ни Ильичёв против этого ни открыто, ни тайно никогда не протестовали. Не поэтому ли огромная советская империя столь быстро бесславно раскололась на множество неравных кусков?!

Приведу лишь несколько примеров того, чем занимались верхи в 1961–1962 годах.

Первый пример. 18 октября 1961 года министр обороны маршал Малиновский и начальник Главпура Голиков попросили разрешить редакции газеты «Красная звезда» направлять на старт космонавтов корреспондента подполковника Николая Мельникова, а на место приземления – корреспондента подполковника Евгения Смотринского. Просьбу маршала рассмотрел заведующий отделом оборонной промышленности ЦК И.Сербин. Но он не нашёл оснований удовлетворить ходатайство министра обороны (РГАНИ, ф. 4, оп. 18, д. 103, л. 45). Дальше дело было передано в Секретариат ЦК. Больше партийным бонзам заниматься было нечем. Секретариат ЦК 14 ноября 1961 года согласился с Сербиным и предложение маршала отклонил.

Второй пример. 7 декабря 1961 года Алексей Сурков попросил разрешить переслать в Италию г-ну Вигорелли восемь текстов из наследия Бориса Пастернака для последующей публикации в журнале «Литературная Европа» (РГАНИ, ф. 4, оп. 18, д. 1032). Эта просьба была рассмотрена на заседании секретариата ЦК. Но партийное руководство отложило решение вопроса до лучших времён.

Третий пример. 4 августа 1962 года Секретариат Союза писателей СССР сообщил в отдел культуры ЦК КПСС о том, что поэт Владимир Соколов после самоубийства жены изъявил желание ежемесячно переводить на содержание оставшихся в Болгарии у бабушки своих детей 150 рублей в болгарской валюте. Но партийные функционеры брать на себя ответственность не захотели. И вопрос был вынесен на заседание Секретариата ЦК КПСС (РГАНИ, ф. 4, оп. 18, д. 1022, лл. 94–98).

Это ли не маразм? Ведь все эти вопросы вполне могли бы решить мелкие чиновники, в крайнем случае профильные министры. А у нас всё выносилось на уровень Секретариата ЦК или сразу Политбюро.

Но вернусь к фигуре Суслова. На многих писательских кухнях в годы застоя пытались докопаться, так за кого же был Суслов: за прогрессистов или почвенников. Но вся правда до сих пор не известна. Некоторые утверждали, что раз в его помощниках числился Воронцов – заклятый враг Лили Брик, значит, он был сторонником охранителей. Потом ещё выяснилось, что Суслов одно время покровительствовал Илье Глазунову (художник даже в благодарность нарисовал потом его портрет) и Сергею Михалкову, а также поддерживал идею создания русских клубов. Но это ничуть не мешало ему помогать, к примеру, Егору Яковлеву, стоявшему на западнических позициях. Кстати, либерал Борис Панкин в своих мемуарах утверждал, что любимцами Суслова были Мариэтта Шагинян и Валентин Катаев. А другие уверяли, будто главный партийный идеолог всегда люто ненавидел, с одной стороны, невежественного борца с абстракционистами и формалистами Ивана Шевцова, а с другой – не доверял отцу «оттепели» Илье Эренбургу и убеждённому стороннику западников Константину Симонову. Но, думается, вряд ли Суслов исходил в своей работе только из личных пристрастий или антипатий. Он был более сложной фигурой.

Уже в середине «нулевых» годов летописец русских клубов Сергей Семанов, которому охранители одно время пророчили пост руководителя правоохранительных структур в рождённом в их умах правительстве Валерия Ганичева, признался, как он остерегался Суслова. «Все мы полагали в 70-х, – вспоминал Семанов, – что сухой и мрачный Суслов есть наш недоброжелатель, а внимание его помощника В.Воронцова к нам есть нечто вроде контрразведки или даже похуже. Теперь выяснилось, что мы ошибались. Михаил Андреевич никаким русским патриотом, разумеется, не был, как истинный марксист-ленинец, но как твёрдый советский государственник полагал, и разумно, что патриотическое начало необходимо так или иначе поддерживать. Что он и делал» («К не нашим: Из истории русского патриотического движения». М., 2006. С. 10).

Необходимые дополнения к главе о Суслове

После смерти Сталина многие писатели, привыкшие решать свои проблемы исключительно через обращения к верхам, растерялись. Они не могли понять, кто же именно в советском руководстве стал надзирать за Союзом писателей и у кого просить помощи. Народ гадал, у кого больше полномочий, кто главнее: Поспелов, Суслов, Фурцева, Шепилов или ещё кто-то. Одни говорили о всемогуществе Суслова, другие главным неформальным писательским начальником называли Шепилова.

Лучше других в политической кухне Кремля разбирался Илья Эренбург. В начале 1957 года он пробовал найти защиту и поддержку у Суслова и Поспелова. «Месяц тому назад, – сообщил писатель в середине марта 1957 года в одном из своих писем, – я долго беседовал с товарищами Сусловым и Поспеловым, которые меня заверяли в том, что с «администрированием» у нас покончено, что всем писателям предоставлена возможность работать и что не может быть речи о поощрении какой-либо групповщины» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 192, л. 63). Но в реальности всё происходило не так, как декларировали два партийных деятеля.

Эренбург не успокоился и в поисках справедливости пошёл дальше. Но кому он мог пожаловаться на Суслова и Поспелова? Только тому, у кого власти было ещё больше. Самый большой объём полномочий имел, естественно, Хрущёв. Он считался последней инстанцией. Но Эренбург обратился к Шепилову, не скрывавшему своих либеральных убеждений. Значит, в его понимании Шепилов к весне 1957 года получил от Хрущёва больше прав, нежели Суслов и Поспелов. Кстати, прямой выход на Шепилова действительно помог Эренбургу решить часть поднятых им вопросов.

Как я уже писал, именно Шепилов готовил в мае 1957 года встречу Хрущёва с писателями и потом должен был включиться в процесс по созданию Союза писателей России. Видимо, с его одобрения Союз писателей СССР внёс в ЦК партии официальное предложение назначить руководителем оргкомитета нового творческого союза Константина Федина. Однако Шепилову не хватило чутья, чтобы закрепить своё высокое положение. Он легко поддался на провокации некоторых других секретарей ЦК и вскоре во многом за либеральную риторику был со своего поста смещён. За этой отставкой многие увидели руку Суслова.

Оставаясь в тени, Суслов ещё осенью 1955 года вернул себе полный контроль над идеологической сферой и лично надзирал за всеми процессами, которые происходили в творческих союзах и их печатных изданиях. Поспелов только готовил документальное сопровождение основных решений. А стратегию во многом определял лично Суслов. Это подтверждают только что открытые для исследователей некоторые до этого закрытые фонды Российского госархива новейшей истории, в частности, дела с материалами, касающимися создания Союза писателей России (ф. 3, оп. 34, д. 202; ф. 13, оп. 1, д. 554).

Кстати, не случайно вскоре после отставки Шепилова именно Суслов предложил обнародовать запись беседы Хрущёва с писателями. «Считал бы целесообразным и весьма полезным, – отметил он 16 августа 1957 года в своей записке, – опубликовать в печати прилагаемое изложение выступлений тов. Н.С. Хрущёва на Совещании писателей 13 мая, на приёме писателей, художников, скульпторов и композиторов 19 мая и на собраниях партийного актива в июле с.г. Если не будет возражений, можно было бы опубликовать этот материал в очередном номере журнала «Коммунист», а затем перепечатать в газетах «Правда», «Литературная газета» и «Советская культура» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 192, л. 112).

Сохранился лист опроса членов Президиума ЦК по предложению Суслова. Все эту идею поддержали.

Изучение раскрытых недавно в РГАНИ дел показало, что большинство документов, связанных с созданием Союза писателей России, готовили и подписывали заведующий отделом культуры ЦК КПСС Дмитрий Поликарпов и заведующий отделом науки, школ и культуры ЦК КПСС по РСФСР Николай Казьмин. После отставки Шепилова они тут же дезавуировали договорённости Шепилова с руководством Союза писателей СССР и отклонили кандидатуру Федина, рекомендовав назначить председателем оргкомитета республиканского союза Соболева. Но можно ли поверить в то, что Поликарпов и Казьмин сделали это самостоятельно? В партаппарате ведь прекрасно знали, чьими выдвиженцами являлись и тот, и другой партфункционеры. Они очень многим были обязаны прежде всего Суслову (но не Шепилову и даже не Поспелову). Значит, всю комбинацию разыграл Суслов.

Правда, тут есть один любопытный момент. Сам Суслов вроде бы к Федину никогда больших претензий не имел. Наоборот, он уважал его и раньше якобы даже продвигал. Что же изменилось?

Изменилась конъюнктура. Федин действительно во многих отношениях очень устраивал Суслова. В отличие от некоторых других литературных генералов Федин был вполне вменяем и договороспособен. Потом, его хорошо знал Запад (для Европы, скажем, Грибачёв был никто). Поэтому Суслов вовсе не собирался оттеснить Федина на обочину литпроцесса. Не случайно он дал команду подыскать писателю равноценную должность. Так что не зря его вскоре избрали академиком. Опальных писателей туда и близко не подпускали.

Но почему всё-таки Федин был отодвинут от руководства процессом создания Союза писателей России? Объяснение простое. К лету 1957 года сложились другие обстоятельства. Первое. Федин частью советского руководства тогда воспринимался как человек Шепилова, которого Хрущёв, отправляя в отставку, обругал самыми последними словами. И второе. На встрече с писателями на Хрущёва очень сильное впечатление произвела речь Соболева. Так почему же не сделать вождю приятное: отодвинуть Федина и приблизить Соболева.

Кандидатура Федина формально была отклонена по причине прозвучавшей в его адрес критики на пленуме московских писателей (мол, часто проявлял либерализм). Но Суслов послал писателю чёткий сигнал, что его время ещё придёт. И он не обманул: в декабре 1958 года именно якобы либеральный Федин председательствовал в Кремле на первом заседании съезда писателей России, а в мае 1959 года его избрали уже первым секретарём Союза писателей СССР.

Ладно, в случае Поликарпова и Казьмина я опирался в основном на логику. Где прямые доказательства того, что действия этих партфункционеров контролировал Суслов?

Подписи самого Суслова сохранились в основном на документах, которые до этого прошли через аппарат другого секретаря ЦК – Поспелова. Поспелов, помимо всего прочего, являлся также членом Бюро ЦК КПСС по РСФСР. Он лично контролировал составление списков оргкомитета Союза писателей России и работу над докладом и прочими бумагами для учредительного съезда писателей России. Но последнее слово по каждому вопросу оставалось не за ним, а за Сусловым.

В этой связи интересны два документа. 29 ноября 1958 года Поспелов подписал проект приветствия Первому съезду писателей России. Предполагалось, что приветствие будет зачитано на съезде от имени Центрального Комитета КПСС. А Суслов всё переиграл. Буквально через три дня – 2 декабря он подписал другой документ – отредактированный проект, подписанный уже Бюро ЦК КПСС по РСФСР. Вроде мелочь. Но тогда в партаппарате этим вещам придавали очень большое значение. Не случайно окончательно текст приветствия утверждался на заседании Президиума ЦК КПСС.

Правда, осталось непонятным, чего Суслов хотел добиться: изначально принизить статус нового писательского сообщества или, наоборот, придать вес любимому детищу Хрущёва – Бюро ЦК по России.

Анализ всех открытых для исследователей дел из фонда Политбюро ЦК КПСС, сохранившихся в РГАНИ, даёт основание для другого выводп: Суслов, безусловно, контролировал и весь процесс создания новой писательской газеты «Литература и жизнь». Он всё держал в поле своего зрения, но прямо не вмешивался, предпочитая окольные пути. Почти все его установки доходили до руководства газеты в основном через аппарат Поспелова, но иногда и через его личного помощника Воронцова. Кстати, во многом через материалы газеты Суслов зондировал общественное мнение в русской провинции.

Учитывая историю создания Союза писателей РСФСР (всё делалось якобы в пику Московской писательской организации, которая будто бы оказалась насквозь пропитанной идеями либерализма), можно сделать вывод, что Суслов поддерживал одних охранителей и не признавал прогрессистов. Но это не так. Он придерживался умеренных позиций и выступал против крайнего радикализма с любых сторон.

Суслов зорко следил за тем, что творилось как в кругах охранителей, так и в лагере прогрессистов. Одно из подтверждений тому – относящаяся к концу 1958 года история с письмом скульптора Вучетича и его товарищей якобы за идейную чистоту в творческих союзах.

Суслов провёл по этому поводу целое расследование. Он установил, что основным автором письма был не Вучетич, а писатель Шевцов, и что один проект письма обсуждался на квартире Кочетова, а другой – на квартире Вучетича. Шевцов предлагал устроить чистку Московского отделения Союза писателей и изгнать ревизионистов.

Суслов расценил это письмо как проявление групповщины. По его мнению, в письме давалась «искажённая и паническая картина на идеологическом фронте» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 192, л. 195). Усугубляло ситуацию то, что к письму был причастен Кочетов, входивший в высшее партийное руководство (он состоял членом Центральной ревизионной комиссии КПСС).

Надо было как-то реагировать. Однако Суслов не захотел, чтобы инициатива исходила только лично от него. Он вовлёк в подготовку документа двух других секретарей ЦК – Фурцеву и Поспелова. Это было в характере Суслова – всех повязать одной цепочкой, чтобы в случае чего не нести персональную ответственность.

Кстати, спустя годы Шевцов, когда рассказывал о «письме Вучетича» и реакции на него партаппарата, упоминал только Поспелова и Фурцеву. По его словам, Поспелов требовал расправы над ним как автором текста «письма Вучетича», а Фурцева, наоборот, якобы защищала писателя. Перед этим, если верить Шевцову, в кабинете Фурцевой экзекуция была устроена Кочетову. Видимо, Шевцов не знал, что все проработки проходили по заданию Суслова и что именно Суслов распределил все роли, кто должен был играть злодея, а кто заступника.

Ещё раз отмечу: Суслов, с одной стороны, очень любил выстраивать систему сдержек и противовесов, а с другой – ему нравилось всех стравливать друг с другом. Он очень часто действовал как иезуит. Но это не мешало ему оставаться государственником. Я почему-то уверен: уйди Суслов на пенсию в конце 60-х годов или сразу после своего 70-летия в 1972 году, сейчас бы больше отмечалась положительная роль в политической жизни страны, а не отрицательные моменты. Но человек оказался слаб. Он сидел в своём кресле до последнего: до 1982 года. Официально Суслов умер от старости и болезней. Но, похоже, ему всё-таки помогли уйти из жизни. Говорили, будто он стал мешать продвижению на самую вершину политического олимпа Андропова. А так ли это, видимо, точно уже никто не узнает.

Продолжение следует

Вячеслав ОГРЫЗКО

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.