Дорогое заблуждение
№ 2014 / 41, 23.02.2015
Тогда я только начал работать в областной молодёжной газете. Кропал стишки о любовной страсти и пятилетке. Каждый пишущий стихи ли, прозу представлялся мне не то что другом
Тогда я только начал работать в областной молодёжной газете. Кропал стишки о любовной страсти и пятилетке. Каждый пишущий стихи ли, прозу представлялся мне не то что другом, но кровным братом. Поэтому, когда в какой-то газете прочитал, что у поэта Павла Антокольского умерла жена, что он остался один одинёшенек, душа зашлась от сострадания. Я знал уже, что у него погиб на фронте единственный сын, и горе это вылилось в поэму, которую с горячим сочувствием приняли сердцем миллионы испытавшие подобную потерю.
Я представил абсолютно одинокого старика, который остался среди пустых стен, забыв, что человек с таким именем не может оказаться без дружеского окружения. Но есть другое, может быть более страшное одиночество – одиночество души. Короче, ни минуты не размышляя, я написал ему письмо с приглашением жить под одной крышей. Мол, дорогой Павел Георгиевич, приезжайте ко мне в Тулу. Я такой-то и такой-то. Закончил горно-строительный техникум, работал проходчиком на шахте, бетонщиком и мастером на ударной комсомольской стройке, из-за бабки – матери моего отца, погибшего на войне, вернулся в Тулу. Вы не останетесь одиноки: место для проживания найдётся.
А жили мы хотя и в центре города и в собственной квартире, но квартира эта была в два окна в деревянной одноэтажной развалюхе, мимо которой то и дело громыхал трамвай и шныряли прохожие.
Короче, ладонью поднятой руки в потолок упирался. Место, куда поставить кровать я прикинул сразу. В крайнем случае, думаю, если не понравится, своё уступлю, а сам буду на печке ночевать. Эх, как я про себя гордился, что мы с бабкой под собственной крышей живём!
Это я потом уже догадался, что приглашение моё было наивно и жалко.
Но как бы там ни было, ответ от Павла Георгиевича я получил прямо на редакцию «Молодого коммунара».
«Дорогой Сергей Галкин, спасибо Вам за письмо, оно больше, чем дорого мне! Пожалуйста, напишите теперь о себе, не сочтите мою просьбу за унылую вежливость: в моём возрасте она исключается. Посылаю Вам книжку, вышедшую в прошлом году на тот предмет, чтобы Вы лучше знали, каким я стал в 69 г. после Чёрного горя, осенившего старика-поэта.
Дай Вам Бог «покоя и воли», ибо «на свете счастья нет, а есть покой и воля»
Обнимаю Вас крепко
Ваш Павел
12 мая 70 г.»
Книжку я, правда, не дождался. То ли по-стариковски он запамятовал послать, то ли на почте любители поэзии перехватили. (Ревниво в то время относились к авторским экземплярам особенно.) А напоминать старому человеку было неловко. Так и оборвалась наша короткая переписка. Да и до меня дошло, что затея моя обогреть одиночество старика – поэта, мягко говоря, слишком самонадеянна. Просто сам до того навалявшийся по койкам шахтёрских общежитий, вдруг оказавшийся под бабкиной крышей, я подумал, что эта развалюха может согреть не одного меня. Чем ещё я мог тогда поделиться с оказавшимся в беде человеком? Смешно и наивно звучит это сегодня. И всё-таки каким-то добрым человеческим теплом веет от того времени. Но, главное, каждый причастный к поэзии казался мне кровным братом, родство с которым духовно скреплено до конца жизни.
Как не хотелось бы расставаться с этим заблуждением. Особенно в нынешнее время.
Сергей ГАЛКИН
Добавить комментарий