МИНУЯ СОВРЕМЕННОСТЬ

№ 2014 / 49, 23.02.2015

Организаторы литературной премии «Большая книга» стремятся сделать каждую церемонию награждения оригинальной. Этаким спектаклем. Иногда получается легковесно и глуповато, и становится неловко, потому что игра затмевает саму суть собрания – произведения литературы, которые редко бывают весёлыми и лёгкими и при этом написанными талантливо. Иногда же церемонии оказываются остроумны, уместные шутки разбивают излишнюю официальность мероприятия. В этом году было нечто особенное.

 

Нет, до поры до времени всё шло как обычно: в Дом Пашкова, что напротив Кремля, сходились, съезжались писатели, критики, издатели, банкиры и политики. В зале играла интерьерная музыка, шелестели разговоры давно знакомых людей (новые лица на «Большой книге» появляются скупо), операторы и фотографы устраивались поближе к сцене.

И вдруг лампы стали гаснуть, а вместо интерьерной музыки ударила энергичная, многим знакомая и подзабытая, из прошлого, мелодия. Люди постарше напряглись, вспоминая, молодёжь ловила необычный ритм. На лицах отобразилось замешательство – литературные премии обычно сопровождает классическая музыка, а тут нечто боевое, скрипки взвизгивают, как электрогитары.

А вот и голос – то ли Лещенко, то ли Кобзона, то ли Сметанникова (но точно не Егора Летова):«Неба утреннего стяг, в жизни важен первый шаг. Слышишь, реют над страною ветры яростных атак. И вновь продолжается бой, и сердцу тревожно в груди…»

Песню публика прослушала в заворожённой тишине. А затем был зачитан доклад под названием «О текущем моменте и задачах писательского цеха в Год литературы». Зачитывал его литераторВладимир Березин, одетый в чёрное, полувоенное. И хоть иногда он интонационно давал понять, что всё, что он произносит – шутка, всё же мне лично, да и, судя по выражению лиц большинства окружающих, было ясно: в этой шутке есть лишь доля шутки. Звучали слова об ответственности писателей, о задачах литературы, клеймилась серость, не обойдена была тема «пятой колонны».

К сожалению, нет в свободном доступе текста доклада, а процитировать бы хотелось. Тем более что если воспринимать его не как стёб, гримасу постмодерна, а всерьёз, то в докладе этом много важного и справедливого. И при этом ледяные мурашки пробегают меж лопаток, будто там, по хребту, водят штык-ножом.

По окончании доклада раздались аплодисменты. Хоть не бурные и продолжительные, но всё же. То ли шутку оценили, то ли согласились с содержанием.

Ведущая церемонии диктор Центрального телевидения Анна Шатилова поначалу поддержала советскую стилистику, но вскоре утратила строгость и чеканность интонации. Постепенно атмосфера разрядилась, а во время скромного, но душевного фуршета, кажется, никто и не вспоминал о песне про бой, о докладе… Лично ко мне мысли о нём вернулись на следующий день…

Организаторы правильно сделали, что выбрали такой сюжет церемонии. По сути, подобное, но уже без всяких шуток, мы видим в последние годы на многих церемониях. От заседаний Госдумы до собраний в заводских цехах. Литературный мир долго оставался в стороне, казалось, на него попросту не обращали внимания. Теперь стали. Пока в основном государство работает с издателями, редакторами литературной периодики, книгопродавцами, но писатели – народ проницательный, он чувствует, что где-то рядом уже маячат и кнуты и пряники. 

Фото Марии Колосовой ,РГБ
Фото Марии Колосовой ,РГБ

Выскажу откровенно своё мнение – государство должно следить за литературой. В литературе государству можно обрести и главного друга, и главного врага. Вопрос, как с ней обходиться. По крайней мере, в России литература и государство враждовало-дружило издревле. И припротопопе Аввакуме, и при Феофане Прокоповиче, при Радищеве, Державине, Достоевском, Льве Толстом, Горьком, Булгакове, Платонове, Шолохове, Солженицыне, Распутине

И здесь дело в писателях – дружить или враждовать, добиваться правды или ограничиваться полуправдой, быть свободным или встать в строй. После двадцати с лишним лет свободы, которая для многих оказалась хуже неволи, писателей снова призывают работать вместе с государством.

Впрочем, государство государству (в смысле устройства, задач, стремления к обновлению) рознь. Можно вспомнить первые годы правления Екатерины II, начало царствования Александра I, первые годы Советской власти, хрущёвскую оттепель, когда вместе с государством свежела и литература. Оды Державина, «Песнь о великом походе» Есенина, «Коллеги»Аксёнова – чем не государственнические вещи? И в то же время выдающиеся произведения художественной литературы.

Но когда государство косно, старо, пытается «по великому навету строить старый мир», настоящая литература или уходит в подполье, или прибегает к эзопову языку (что её редко спасает от преследований). Наша нынешняя литература отвыкла от эзопова языка. И она предпочла, кажется, попросту уйти от опасных тем, связанных с современной действительностью.

О современности (грубо говоря, о последних десяти-пятнадцати годах) пишут всё меньше и меньше; реализм, громко вернувшийся было в начале 00-х, вновь оттеснён на периферию литпроцесса другими жанрами. И литпремии не очень-то поощряют нечастые попытки исследовать нынешнюю действительность.

Нагляднейшим доказательством этого стала церемония объявления лауреатов «Большой книги» этого года.

В финал вошло девять произведений. Из них о современности, с оговорками, зачастую большими, – пять. «Время секонд хэнд» Светланы Алексиевич (но это скорее собрание свидетельств о последе «советской цивилизации», монологи, как утверждает автор, реально живущих людей),«Завод «Свобода» Ксении Букши (фантасмагория о жизни завода, где приметы времени в основном размыты, сюжет заменён калейдоскопом коротких зарисовок), «Пароход в Аргентину» Алексея Макушинского (продолжение многоавторской саги о русских за пределами России; здесь Мюнхен, Буэнос-Айрес, много Парижа, но от России только бледная тень, слабый отголосок), «Воля вольная» Виктора Ремизова (сибирско-дальневосточная проза про тех, кого принято называть браконьерами) и «Перевод с подстрочника» Евгения Чижова (о московском поэте, оказавшемся в современной Средней Азии, ставшей за последние десятилетия непонятной нам цивилизацией).

Итак, из этих пяти произведений можно узнать о том, что происходит в нынешней России, в полутора: в романе «Воля вольная» и в некоторых эпизодах-монологах книги Алексиевич.

В финал вошёл ещё роман Александра Григоренко «Ильгет», в котором автор в очередной раз постарался оживить и перевести в форму художественной прозы мифы сибирских народностей…

А теперь о трёх лауреатах.

С одной стороны, жюри выбрало книги, которые как непосредственно продукт для чтения – не самого плохого провождения времени – опережают остальные, вошедшие в финал. И «Обитель» Захара Прилепина, и «Теллурия» Владимира Сорокина, и «Возвращение в Египет» Владимира Шарова. Но каких новых героев, новые смыслы, новую информацию, в конце концов, они нам открывают?

Действие «Обители», получившей первую премию, происходит в 1929 году в Соловецком лагере. Написано мощно, даже с перехлёстом этой мощи, что, на мой взгляд, портит сюжет и образ главного героя. А что мы узнаем неизвестного о Соловецком лагере, о сложности той эпохи?.. Я когда-то прочёл «Неугасимую лампаду» Бориса Ширяева, и после неё даже новые свидетельства (о Соловках их оставлено немало), а не то что роман, кажутся чуть не пародией или неудачным подражанием… И возникает сожаление: почему талантливейший писатель Захар Прилепин с такой же страстью не написал о том, что знает не по документам, не по рассказам родственников, – о том, что увидел сам, пережил. Или пережила страна за эти последние десятилетия. Неужели Прилепин всё вычерпал, всё влил в прошлые книги?

Вторая премия была вручена «Теллурии» Владимира Сорокина… Сорокина, знаю, очень многие читатели просто ненавидят. За «Голубое сало», за «Сердца четырёх», за «Первый субботник». В литературном сообществе же, иные морщась, всё же дружно признают Сорокина талантливым… Помнится, в самом начале 00-х, когда над ним нависла угроза судебного преследования, за него вступились вроде бы совершенно противоположные ему писатели Владимир Личутин, Владимир Бондаренко

Тем, кто ругается на Сорокина, я советую почитать «День опричника». Этот роман стал, по-моему, переломным, когда Владимир Георгиевич от осмеяния советского времени, достигшего апогея в «Голубом сале», через «Трилогию», перешёл к изучению возможно скорого будущего России.

Изучает он это будущее (в некоторых деталях уже успевшее стать настоящим) пристально и детально. Читать эти изучения интересно, полезно. И за прошлую повесть «Метель», жюри, думаю, справедливо наградило Сорокина вторым местом премии «Большая книга». Спустя года два появилась «Теллурия», в основных чертах повторяющая (развивающая) тему «Дня опричника», «Метели», «Сахарного Кремля». Тему Нового средневековья. И снова награда.

По сути, награждать одной из трёх премий «Большой книги» вполне могут любое новое произведение Владимира Сорокина – члены жюри, в числе которых многие к литературе имеют опосредованное отношение, знают его как нонконформиста, пишет Сорокин читабельно, с выдумкой, почему бы не поставить в бюллетене для голосования высокий балл…

Третье место получил Владимир Шаров с романом «Возвращение в Египет». По настоящему роман называется «Выбранные места из переписки Николая Васильевича Гоголя (Второго)», что демонстрирует сам автор на 15-й странице книги. Роман представляет собой множество фрагментов из писем… В предисловии Шаров рассказывает о Народном архиве, существовавшем (уточню – реально) в Москве на рубеже 80–90-х. И там, якобы, он наткнулся на несколько коробок с письмами и бумагами Коли Гоголя, его родных и знакомых. Этот Коля Гоголь, бывший узник ГУЛага, живёт в 50–60-е годы в казахстанской степи, пытается завершить труд предка-родственника – жизнеописание Чичикова, размышляет о Земле Обетованной, революции… Как обычно у Владимира Шарова, сделана книга неглупо, местами увлекательно, но ощущение, что всё это было, всё это мы проходили, но по несколько другой тропинке. Хотя Шарову именно это и ставят в заслугу: что он общеизвестное умеет показать под иным углом, в новом преломлении…

На девять финалистов одно произведение о современной российской действительности – «Воля вольная» Виктора Ремизова… Да и в лонг-листе таких книг немного. Это тревожит. То ли писатели (люди, по словам настоящего Гоголя, «кабинетные») не в силах постичь сложность нашего времени, отобразить происходящие коренные перемены в жизни, психологии, психике общества, то ли попросту опасаются трогать эту небезопасную тему.

Вспомним 20-е годы прошлого века, когда русскую литературу буквально захлестнули произведения о революции и гражданской войне, о новом мире, который строился трудно, жестоко, нередко приобретал уродливые черты… В начале 20-х такие произведения ещё возможно было публиковать, а потом за них вполне могли приставить к стенке. И писатели переключились на исторические романы (об отдалённом прошлом), стала расцветать фантастика… Финал «Тихого Дона», опубликованный в 1940 году, можно назвать исключительным случаем честного реализма.Алексей Толстой же свои «Хождения по мукам» завершил безобидным хэппи-эндом: все, по большому счёту, живы-здоровы, готовы к новым свершениям.

Сегодня для хэппи-эндов в реальной действительности нет очевидных оснований, писать же в ином – критическом – ключе уже рискованно.

Может, мне просто так кажется. Но наблюдение за тем, что появляется в нашей литературе последних лет, даёт мне повод думать именно так.

Роман СЕНЧИН

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.