ПОНИМАЕМ ЛИ МЫ, ЧТО БУДЕМ ПРАЗДНОВАТЬ

№ 2014 / 13, 23.02.2015
Грядёт 90-летие АСТАФЬЕВА

Грядёт большое событие: 90-летний юбилей Виктора Петровича Астафьева. Понятно, что будет сказано много слов. Но в предчувствии этой оправданной суеты, пусть искреннего, но не избегшего официальщины праздника, где-то внутри, в душе (славное, к несчастью, устаревшее слово!) возникает вопрос: а что собственно, осталось сейчас, от Петровича, после него? И что, собственно, мы празднуем? Понимаем ли мы, что мы празднуем?

Да, Красноярск отметился памятником на Стрелке, памятником по дороге в Овсянку, домами-музеями, библиотеками, присвоением имени тому-то и сему-то, энным количеством начинаний под эгидой-тенью Астафьева…

Летом 2013 года в Красноярск приезжал Д.Ш. – человек, занимающийся организацией переводов книг Виктора Петровича Астафьева в Португалии – молодой парень, с ещё не замыленным взором, студент университета Коимбры, Красноярск навестил впервые. Д.Ш. встречался с людьми, разузнавал, выспрашивал о Викторе Петровиче, пропитывался отношением красноярцев к Астафьеву и под конец поделился: «Бронзовеет у вас Астафьев, закаменел совсем». А ведь, и правда, не без этого. Без сомнения, любой выдающийся человек после смерти во многом превращается в памятник самому себе. Так легче, удобнее для потомков, для власть имущих, для окружения.

Как-то на одном из собраний Фонда Астафьева, спустя несколько лет после того, как не стало Виктора Петровича, мы всерьёз и в прямом смысле мучительно задумались: что же такое для нас Астафьев? Что он всё-таки для нас значит? Почему мы им занимаемся? Вопросы тогда ставились не праздно: нам действительно нужно было это понять, чтобы как-то жить, как-то двигаться с этим именем. Астафьев, несомненно, выдающийся творец и художник, именно красота языка, его самобытность, описательная вдумчивость его прозаической речи – главные достоинства его как писателя. «Просто посчитайте, – говорил один из наших лауреатов, состоящий в экспертном совете Фонда, – сколько слов использует Астафьев, и вы поймёте высочайший класс этого писателя». Да, словарём Астафьев может превзойти не только Пушкина, но и Шекспира, и не только количественно, но и качественно: по языку Астафьева составляются отдельные словари, слова, которые, возможно, канули бы со временем в небытие, обретают в книгах Астафьева плоть, входят в культуру. Однако значение Астафьева намного глубже.

Из горя, разрухи, потерь, детдомов, голода, необразованности, невозможности образовываться, через войну Астафьев подбирался, тянулся, карабкался, крался к тому, что ему было предназначено, что его влекло больше всего на свете: к литературной работе. В условиях советской власти работа писателя могла иметь только одно определённое направление: идеологическое. Степень идеологичности могла быть разной: от оголтелой безоглядной советскости до вынужденного соблюдения необходимых минимумов при попытке создать что-то по-настоящему художественно достойное. Какой путь избрал для себя Астафьев, и как поступили бы (и поступили) в таком случае девяносто процентов, избравших литературную стезю особенно с изначальными условиями, как у Петровича (детдома и т.д.)? Любой обыкновенный, нормальный человек, литератор, хлебнув с детства лишений, получив первый успех, старается оторваться от неблагоприятной среды, забыть тяготы и неудачи, становится крепким звеном в доминирующей идеологической цепочке, опоясывающей страну. И это правильно, это логично: ведь, в конце концов, именно эта система выдвинула, утвердила, накормила, образовала своих писателей. Так за что же её не любить, почему не служить ей?

Но Астафьев, при всём том, что он никогда, за исключением последних лет жизни, не был фрондёром, так и не стал стопроцентно советским. Память о детских годах, о погибшей матери, о голодной Сибири, об арбузных корках, вылавливаемых в Енисее (астафьевские пацаны думали, что корки и нужно есть) не давала ему покоя, не хотела утекать в небытие. Астафьев всегда помнил, кто он и откуда вышел, думал и писал только об этом, собственно о маленьком угнетённом человечке, верный традиции тех изорванных, читанных в детстве книжек, которые и оказались впоследствии великой русской литературой. Отсюда его вечные скитания по провинциальным городам, трудный, в чём-то даже больной характер, запальчивость, упрямство, противоречивость. Таковы же и его персонажи: пьющие, непутёвые, упрямые, насмешливые, жестокие, наивные, злые, счастливые, несчастливые… В общем, такие, какие на самом деле есть, непридуманные люди нашей страны, писанные не по идеологической канве правильности и неправильности, а сквозь художественную кальку жизненной правды.

Вечной, никакими премиями и орденами, никакой сытостью и обеспеченностью не заглушаемой ноткой боли за свой народ (а значит и за себя самого) ценен Астафьев; ценен выбором своим: не смотря ни на что – не забыть, не потерять, не продаться.

Антон НЕЧАЕВ, 

г. КРАСНОЯРСК

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.