ИЗУМЛЯЕМСЯ ВМЕСТЕ С АЛЕКСАНДРОМ ТРАПЕЗНИКОВЫМ

№ 2015 / 32, 17.09.2015

С безжалостным мастерством

 

Любителям качественного классического детективного жанра советую прочесть роман шотландского писателя Стюарта Макбрайда «День рождения мертвецов» (издательство «РИПОЛ классик», перевод с английского В.Носова).

Это даже не совсем детектив, а динамичный психологический триллер, с плотным захватывающим сюжетом, не для слабонервных. Да и «чёрного юмора» предостаточно. И ужасающих коллизий. Но они реальны, а не высосаны из пальца. Мастерство автора таково, что ты словно смотришь документально-художественный фильм, а события, развивающиеся на северном побережье Шотландии – в Олдкасле, Хайленде и других маленьких городках, невольно ощущаешь близко от себя. Такое могло и может происходить где-то рядом – те же продажные полицейские, криминальные разборки, маньяки, психические заболевания, бытовое пьянство, тот же смертельный тоскливый ужас и такая же безысходность. Но в финальном аккорде автор ставит обнадёживающую точку. А это уже закон не только профессионального детектива-триллера, а всей жизни. И сколько бы не было в ней зла и несправедливости, воздастся всем. Ведь так хочется в это верить. Хотя бы постфактум бытия.

12Макбрайд ничего не сгущает и не приукрашает. Он просто жёстко рассказывает о том, как несколько лет ведётся расследование пропавших девочек-подростков. Неуловимый маньяк похищает каждый год по одной, фотографирует, а снимки со следами порезов, ожогов, пыток посылает родителям. Привязанная к стулу девочка, заклеенный скотчем рот, боль и ужас в глазах. Накануне дня рождения жертвы. В течение тринадцати лет отсылает всё новые и новые снимки. Причём даже тогда, когда уже понятно, что девочки мертвы. Но он продолжает слать фотографии, будто напоминая о чём-то. В прессе маньяка-убийцу прозвали «мальчик-день-рождения». Но кто он?

Читатель, следуя по стопам дознавателя Эша и его напарницы-психолога Элис, не догадается об этом до последних страниц. Вариантов будет много. А ещё интересно следить за метаморфозами судьбы самих главных героев, тем более что одна из тринадцати похищенных тинэйджеров – дочь Эша. Этот полицейский и сам изломан жизнью, психически неуравновешен, болен, да к тому всем вокруг должен, особенно местному криминалитету, но умудряется выпутаться из самых сложных ситуаций. И не прочь снять сливки с тех, кого «крышует». А Элис вообще просто бесподобна в своём непонимании реалий жизни, хотя и суперпрофессионал в криминальной психиатрии и медицине. Один из уроков, который преподносит ей Эш – как правильно напиваться, чтобы перестала, наконец, блевать ему под ноги. Но, похоже, к алкоголю он её уже приучил. Она чем-то напоминает мне инфантильную, но волевую, умную и трогательно-беззащитную неподражаемую полицейскую диву Сагу Норен из замечательного шведско-датского детективного телесериала «Мост». Тоже советую посмотреть. А ещё скандинавский цикл того же жанра «Мистериум». Все они, включая роман Стюарта Макбрайда, взросли на одной широте в северном каменистом холодном поле, но принесли интересные и увлекательные в художественном смысле плоды.

Постскриптум. По всем непредвзятым оценкам и отзывам читателей и критиков «День рождения мертвецов» – самое яркое событие в зарубежной криминальной литературе за последнее десятилетие, детективный роман высшего класса, а сам автор – один из лучших в ряду писателей этого жанра. И с этим трудно не согласиться.


 

Свидетельство времени

 

Ещё одна книга издательства «РИПОЛ классик» – «Железная кость» Сергея Самсонова. Тридцатипятилетний прозаик уже отметился заметными романами «Ноги», «Аномалия Камлаева», «Кислородный предел», «Проводник электричества», стал лауреатом премий журналов «Знамя», «Октябрь» и финалистом «Нацбеста». О чём его новое произведение? О сталелитейном заводе, способном своей продукцией 23 раза опоясать стальным прокатом всю Землю по экватору, о жителях металлургического города Могутове (Магнитке), о рабочих-«рабах» и хозяевах-промышленниках. Главные персонажи – олигарх, первая строчка в журнале «Форбс», «царь и бог» Могутова, решающий участь ста тысяч сталеваров, и работяга-бунтарь, «серый ватник на обочине», живущий у подножия огненной дамбы высотой со статую Свободы. Дышат они одним воздухом и противостояние их неизбежно. Метафизическое сакральное противостояние. Это рассказ о России девяностых и нулевых, об эпохе великого перелома. А вообще-то, о настоящих мужиках, которыми ещё полна наша земля. Книга почти в семьсот страниц, в дорогу её с собой для развлекательного чтения не возьмёшь. Но читайте дома, размеренно.

Сюжет романа не слишком-то динамичен, но ведь и труд рабочего-сталевара не так уж и увлекателен, если посмотреть со стороны. Конвейер и только. Но это не так. Есть особая влюблённость людей с «железной косточкой» в льющуюся сталь, в тяге русского человека к честному труду, к презрению к продажным чиновникам, прислужникам-ментам и завладевшим заводом мошенникам. Есть ещё, конечно же, «сума и тюрьма», как разнообразие «конвейерной» жизни. Это у паренька Чугуева. И всегда так, подчёркивает автор – работа, которую ты должен делать, потому что никто за тебя её больше не сделает, не олигарх же Угланов. Иначе расшатаются, выпадут все железные скрепы, все сваи, на которых стоит справедливость и сила всех русских.

Постскриптум. Книгу Самсонова можно было бы отнести к подзабытому жанру «производственного романа». Провести аналогии с «Железной пятой» Джека Лондона, найти что-то общее с романами Горького или Платонова. Или даже снизить планку до советского агитпропа. Но любые сравнения тут неуместны. У автора свой путь в литературе, свой особенный то нарочито сложный, то лаконичный язык, свой органичный стиль. Своя тема, что показали и предыдущие его романы. Как написал один из критиков – «чугун и сталь против рвущейся и летучей субстанции человеческой жизни». И вообще непонятно, как такое произведение могло появиться в наши дни, да ещё у сравнительно молодого писателя? Но то, что роман явно лежит в русле традиционной классической русской литературы – несомненно. И, вполне возможно, лет через сто нашу эпоху будут изучать именно по подобным «народным романам», а не по произведениям (вот уж действительно «агиткам» либерального агитпропа Акунина, Быкова, Сорокина или Улицкой, не говоря уж о Донцовой с Устиновой). Ведь «Железная кость» – это настоящее честное и талантливое свидетельство времени.


 

Возрождение рубаи

 

Признаться, открыв наугад где-то посередине книгу Хасани «Караванщик» (издательство «Полиграфсервис и Т», г. Нальчик), и прочитав такое рубаи:

 

«Мудрость нам являет часто благонравие и честь,

В этой щедрости природы состраданье к людям есть.

Ну а люди почему-то не берут пример с небес,

Проявляя в безрассудство очарованную месть», –

 

я решил, что это четверостишие принадлежит автору, жившему где-то в Средние века, последователю Омара Хайяма или Алишера Навои. Восточная поэзия богата поистине великими или просто даровитыми поэтами, оставившими значительные следы в мировой литературе. Тут, кроме названных мной, и Рудаки, и Саади, и Ширази, и Хосров, и Низами, и Бедиль, и многие-многие другие. Но в данном случае я ошибался. Хасани – наш современник, подлинное его имя – Хасан Тхазеплов, он кабардинец, сын крестьянина. Его поэзия на новом этапе возрождает философию рубаи и, как отмечает доктор наук, профессор Салих Эфендиев «содержит в себе народную мудрость, накопленную тысячелетиями истории человечества… не повторяя никого».

А почему именно рубаи? Ответить можно коротко и односложно: это поэтическая традиция Востока. Где присутствуют, конечно же, не только четверостишия, малые формы, такие как газель, гошма, кыта или касыда, но полномасштабные поэмы, дастаны и т.д. Опираясь на эти традиции, Хасани написал около тысячи двухсот рубаи, в которых звучит глубинный голос его души, перекликаясь с великими предшественниками. И не только Востока, но и Запада.

 

«Я родился там, где словно шар земной имеет шрам

И где шрам преобразился в наш духовный тайный храм.

В том краю, как Божья воля, Дух непознанный глядит

И молитву всепрощенья преподносит ангел нам».

 

Загадочную силу четверостиший применяли в своём творчестве и Пушкин, и Гёте, и Лермонтов, и Тютчев. Эта малая форма (огненная, как горящий факел) отличается не только лаконичностью и ёмкостью, но и, как ни странно, особой масштабностью, всеохватностью внутренней человеческой жизни. Космичностью, если угодно. И именно тема Космоса, макси или мини, превалирует почти во всех рубаи Хасани.

 

«Жизнь не вовсе колесница, как нам это ночью снится,

Будто грозная десница, катит нрав свой – в душу влиться,

А душа, что из кошмара мчится в царство, в жизнь играя,

Мимо ада, мимо рая, где сам ад в тот рай стремится».

 

Хасани можно цитировать и цитировать, всегда находить нечто новое, неожиданное для себя, навевающее раздумья над вековечными вопросами мирозданья, либо наслаждаться его образностью, метафоричностью. Опять обращусь к словам Салиха Эфендиева, поскольку сам я себя не считаю таким уж большим знатоком восточной поэзии и творчества Хасани. «В его рубаи везде присутствует доброта и здравый смысл, утверждение того, что человек должен знать своё место и своё предназначение в этом мире… Хасани воспринимает индивидуальное человеческое бытие исключительно как часть бытия универсального. Оно не может быть вычленено из этого единства, не имеющего ни конца, ни начала, так как неизменно несёт в себе всё, что вмещает мироздание».

Мне не случайно при первом взгляде на рубаи Хасани вспомнился Омар Хайям. У них действительно много общего даже в биографиях, хотя поэтов разделяет десять веков. Оба родились в бедных, но трудолюбивых семьях, воспитывались в медресе и интернате, потом один стал придворным астрологом, другой – приближённым к первому лицу в райкоме, попадали в опалу, но выжили, и тот и другой математики, заглядывающие в будущее человечества. А стоит ли говорить о том, что при чтении Хайяма и Хасани мне видится великий и загадочный для моей православной русской души Восток, к которому почему-то всё время невольно тянет? Влечёт не только неторопливое течение жизни в песках пустынь, но и разноголосый шум базаров, медоточивые звуки зурны, жаркий в зной и прохладный вечером воздух, пропитанный и наслаждением счастья, и мудрой печалью о скоротечности его, и восхищением красотой мира. И всё это – тонкая сфера поэзии в высшем её значении.

Другой доктор филологических наук, Светлана Алхасова, сказала о Хасани так: «Ему удалось, быть может, нарушить великую истину, заключённую в изречении Гераклита Эфесского: «Дважды в одну реку не войдёшь. Всё течёт, всё изменяется». Войдя в реку Истории, кабардинский автор создал свои рубаи. И всё же Хасани не нарушил глубокую мудрость древнего грека: в его четверостишиях – поиск собственных путей в поэзии рубаи, свой собственный взгляд на поступки людей, явления и события в современной ему действительности, свои тонкие, порой очень глубокие, наблюдения, философские выводы. Несомненно, на поэзию Хасани наложили свой отпечаток этнонациональная специфика, эпоха (очень далёкая от эпохи О. Хайяма), геополитическая культура адыгов. Но так же, как и его великий предшественник, Хасани не приемлет пороков общества, ханжества, злословия, лжи, жестокости, жадности и т.п.».

Книга «Караванщик» – тому доказательство. Она возрождает рубаи как неотъемлемую часть Востока.

Постскриптум. Порадуйтесь напоследок:

 

«Есть у каждого из нас на земле задача –

В воплощениях своих стать духовно зрячим.

Тайна в том, что жизнью всей в небе что-то строим,

Удивляясь иногда, иногда и плача».

 

А чтобы «не плакать», завершу другим рубаи автора, пишущего на русском языке и обращённом к самому себе:

 

«Где зурна в соблазнах плачет в песнях сердца Хасани,

Там наложницы танцуют, возбуждая всё в крови.

Жизнь, что нам Аллах дарует, истекает каждый миг,

Потому с любовью страстной ты красавиц обними».

 

Что и рекомендую всем.

АЛЕКСАНДР   ТРАПЕЗНИКОВ

 

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.