Роман Славацкий. КОЛОМЕНСКИЙ АРБАТ
№ 2015 / 35, 07.10.2015
Да, и в древней Коломне – кафедральном граде Московской епархии, который разменял вот уже девятое столетие, есть Арбатская улица. Она проходит через Коломенский Посад, овеянный тенями Есенина, Ахматовой, Шервинского, Куприна, Соколова-Микитова, Пильняка, Ал. Толстого и других писателей, художников, музыкантов, которые оставили неизгладимый отпечаток в истории города.
Но старинный «коломенский текст» имеет и современное продолжение. А среди нынешних литераторов особое место занимает Роман Славацкий. Потомственный коломенец, поэт, прозаик, журналист, краевед, церковный историк, он прославился прежде всего своими сонетами. Роман виртуозно владеет этой старинной техникой. В его стихах нет ни малейшей натужности, что встречается подчас у поэтов, пытающихся работать в этом сложном жанре.
Его строки легки и естественны.
Впрочем, иногда Славацкий пишет и «свободные стихотворения». Одно из них посвящено Зарайской земле, где прошли юные годы Достоевского, о чём, увы, мы стали забывать.
Надеюсь, что и в «свободной» поэзии Роман Славацкий достойно проявит себя!
Виктор МЕЛЬНИКОВ
главный редактор «Коломенского альманаха»
УЛИЦЫ С ПРОЗОРАМИ
Ольге Бурлаковой
Путей посадских звонкие прозоры…
А в небе – меж купеческих дворов –
встают сады за гроздьями заборов,
да храмы – то Никола, то Покров.
И звонницы на пологе ветров
медовые псалмы выводят хором…
Здесь каждый дом надёжен и суров;
ворота и наличники – в узорах.
Здесь каждый день – серебряным рублём
ложится между бытом и быльём
в секретный плен – шкатулку-подголовник.
Но старые дворы встречают нас,
и шепчут свой загадочный рассказ
то вишни, то коломенский шиповник.
Художник Гайдеров Михаил. Осеннее утро. Коломна
АХМАТОВА. Посад, 16 июля 1936
Был вещим этот сон, или не вещим…
А.А.
Она одна. И город-призрак –
как будто сон далёких дней.
Безмолвье колокольни… Признак
грядущих казней и огней.
Июль… И зной – по всей Отчизне,
и небо – жарче и грозней.
Она одна. Посад – безжизнен;
и тень бессмертия – над ней.
Придёт венец её скитаний,
И эта тень – металлом станет,
чтобы уже не умереть.
Среди смятенья мирового
звучит ахматовское слово,
навеки врезанное в медь.
БОРИС ПИЛЬНЯК
Опять октябрь. И россыпи рябин
собрали горечь летнего угара.
Ты видишь дней библейскую отару,
ты снова здесь, на звоннице, один.
Ты снова вспоминаешь пыль равнин, –
как будто вновь идут Ордой татары;
а за Москва-рекой – огни пожара,
и в небе – Марса бешеный рубин.
Разруха. Тиф. И казни без закона.
Мешочники. Безумные вагоны,
седеющие страхом и мукой.
…Опять октябрь. И вновь с вершины этой
ты вспомнишь всё: и проклятое лето,
и зарево пожара за рекой.
АЛЕКСАНДР СВЕШНИКОВ
Такая в нём и грусть, и сила…
Константин Петросов
В коломенской весне – вечерний звон
повеял золотистым переливом,
цветами вишни, яблони и сливы
осыпал драгоценный горизонт.
Церквей посадских сладостный полон:
глаголет медь – тревожно и красиво,
как будто ледоход неторопливый,
как будто гроз волнующий озон!
И всё это запомнилось по-детски:
и этот цвет, и волн речные плески,
и слитный хор, что к небу вознесён…
Исчезло всё за глыбами разлуки…
Но старый дирижёр поднимет руки –
и снова зазвучит – «Вечерний звон»!
ГОСТИ
И вновь по осени в Коломну
примчится наскоро Пильняк,
где в небе светится знакомо
Николы каменный маяк.
А круг гостей и пёстр и шумен –
как много их привезено! –
то немец в аглицком костюме,
то дама в строгом кимоно.
И вновь толпа его друзей
встряхнёт кремлёвский «колизей»!
Как непривычно-близко свёл он
чужой язык и русский град!..
Коломна, Токио и Лондон.
И свет. И осень. И Арбат!
УЛИЦА ПУШКИНА
Павлу Сигалу
Когда невзгод зловещие приметы
насупятся личиной чёрных дней,
из чутких книг – яснее и звучней
мы слышим голос вещего Поэта.
Тем явственней в коломенской весне
Михайловского свежие рассветы.
Он сходит к нам – с альбомов и портретов,
сокрытых в кабинетной глубине!
Мы сбросим пепел вражьего дыханья
весенним ветром пушкинских собраний!
Так пусть царят любовь и Божество,
и пусть играет пунш в чеканной кружке!
Ведь мы не одиноки. С нами Пушкин,
и мы живём на улице его!
МОНОГАРОВСКИЙ ХРАМ
Моногарово, Моногарово…
дождик сеется пылью звёзд.
Сиротеет у храма старого
позабытый людьми погост.
Льются капли над старой фрескою,
льётся Время волной морской.
Где-то здесь – отец Достоевского
вековечный обрёл покой.
Где-то здесь – материнским окликом
остановленный, гений наш
всё искал в этом храме-облаке
детских лет золотой мираж.
Но распалось воспоминание
на бурьян и на дичь вокруг;
только сходит зарёю раннею
на руины – Незримый Дух.
К этим стенам забытым – кого вести,
и кому – жечь огни молитв?
Только сердце в ожогах совести
отчего-то ещё болит.
Роман СЛАВАЦКИЙ
Добавить комментарий